После двадцати лет жизнь моя развернулась на сто восемьдесят градусов. Душа искала чего-то другого, чего не было в обычном мире. Уже в школе, еще в советской, я стал носить крестик, так как, приезжая на каникулы к бабушке в Зарайск, попадал в какой-то другой мир, где царили тишина и спокойствие, в доме у больших икон теплились лампады. Позже я узнал, что это иконы – из иконостаса разрушенного храма, в котором моя бабушка Наташа пела и читала на клиросе, за что семья после революции подвергалась неоднократным гонениям. ...
В палате стоят кровати едва ли не одна на другой. Только в платных, тех, что в конце коридора, поменьше. А здесь иначе. Полные помещения заплаканных, неспящих молодых матерей. И она – одна из них. Только ляжешь – медсестра кричит твою фамилию из коридора: «Иди к ребенку, плачет!» А он все время плачет. Поэтому Катя, родившая неделю назад, почти не ест и не спит уже который день. И молиться, как раньше, уже почти не может. Только иногда: «Господи, помилуй!» А чаще – просто: «Господи...». ...
Однажды на детской площадке, где моя внучка играла с такими же беззаботными, непосредственными, веселыми малышами, я стала свидетелем чудесного, на мой взгляд, разговора. На лавочке сидели две молодые мамочки, а с краешку как-то незаметно не села, а присела миловидная старушка, про таких говорят – «божий одуванчик». Мамочки обсуждали свою жизнь и жаловались друг другу, что у других все как у людей, а у них сплошные проблемы. И совсем ожидаемо прозвучала фраза: «Ну, за что мне все это?» ...
