Скопинская старица Феодосия

Все на свете знала матушка Феодосия Скопи́нская. Придешь к ней, а она сразу скажет, в чём у меня нужда, в чем мой грех и в чем надо каяться. И во мне все видела: «Мариюшка, да у тебя сердечко, как тряпочка, надо лечить. И у меня тоже так же болит, как и у тебя».



В 1995 году я сильно заболела, было плохо с сердцем. Так плохо, что в больнице меня еле отходили. Я в больнице полежала, полечилась и потом пришла к матушке. А она и говорит: «Да, Мариюшка, видишь, как тебя Матерь Божия спасла! С тобой очень было плохо, ты уже кончалась, а Она около тебя находилась». И правда, я чувствовала, что уже все, отхожу. Мне уколов, наверное, пять сделали. А сердце останавливается, не работает. И вдруг, в один момент, у меня как будто весь организм перевернулся внутри. Я как заору на всю больницу: «О-о-ой!» Медсестры испугались: «Что с тобой, что с тобой?» — «У меня все перевернулось, и мне полегчало». Я задышала, у меня сердце заработало. Так меня матушка вымолила.

Когда второй сын задумал жениться, свекровь была против, не нравилась ей ни девушка, ни ее родня. Девушка была сирота. А сын сказал: «Мам, если ты меня на ней не женишь, то я совсем не женюсь, а буду пить» Я ему в ответ: «Гена, я и первому не была против и тебе не буду против! Тебе она хороша, ты ее любишь, пожалуйста, женись!» Пошли мы к матушке Феодосии. Она говорит: «Ну, Генушка, внучок мой, ты хочешь жениться, да? Ну хорошо, женисы Как я люблю, когда берут сироток! Только ты, Генушка, не обижай сиротку! За сироту ты будешь в Царствии Небесном. А я благословляю вас!»

До нас какой-то батюшка у матушки был и перед нами вышел. Матушка говорит сыну: «Генушка, а ты знаешь, по каким стопам ты сейчас прошел?» — «Нет, бабушка Наташа, не знаю». (до пострига матушку звали Наташей) — «А ты хоть видел, кто прошел?» — «Я видел, батюшка прошел». — «Ну вот, вот. А ты знаешь, что это за батюшка?» — «Нет, я первый раз его вижу». И все на этом Гена у меня такой добрый был, но очень слабохарактерный. Родились у него три сына. Гена жену не обижал, но жизнь у них не заладилась, и стал он выпивать. А шесть лет назад умер.

Умирал у меня в доме, лежал у окошка. Очень он ослаб, и я привела батюшку, чтобы Гену причастить. Сын причастился и через два дня умер.

Было три часа ночи. Мы стояли около него, а он лежал на диване и глядел в окно. Прямо так уставился и глядел, глядел. Говорил уже не чисто, а немножко немовато. Его старший сын, Андрей, спрашивает: «Пап, ты что так в окошко глядишь? Кого ты там увидел-то?» А он и говорит: «О-о-ой, Андрюша, я всех вижу! Все стоят у окошка!» — «А кто все-то?» — «Ну все, все!» А это упокойники были, родственники наши.
Сын ему голову повернул, положил прямо. Гена на потолок уставился, и глядит, и глядит. Сын его снова спрашивает: «Пап, ну а сейчас-то ты что глядишь на потолок?» — «Ой, Андрюша, а ты пение слышишь?»
«Ничего не слышу», — «Ты послушай, какое пение| О-о-ой, я ни разу такое пение не слышал! И человека вижу!» — «А во что человек-то одет?» — «В одежду, как вот эти шторки розовые». Они у меня на окне висят. Андрюша говорит: «Пап, ну ты хоть глаза-то закрой, что ты все смотришь и смотришь», — «Да я слушаю, Андрюш, я слушаю!» И все, стал он немножко прикрывать глаза. Потом рот приоткрыл, три раза вздохнул и умер.

Похоронила, пошла к матушке. «Матушка!» — плачу, Она говорит: «Не плачь, Мариюшка, так Богу угодно. Он ведь пил». — «Матушка, пил, но все равно дите, все равно мне его жалко». — «А я ведь, Мариюшка, рядом была, когда он умирал. Ты знаешь, как я плакала по нем! Я так плакала!» — «Матушка, а то, что он рассказывал, когда умирал, так ли это было?» — «Так, так, Мариюшка. Он хоть и пил, но он у Бога! У него душка-то какая простая была! А у Господа Бога простые люди, с простой душкой, на первом счету! Не плачь, не плачь!» Вот так она сказала. Ну все, я и успокоилась.

Всех матушка любила! Всем подсказывала, всем говорила. Людей все больше к ней приходило, каким нужно и каким не нужно. По ночам ей бы отдыхать да с Господом Богом разговаривать. А ее терзали и терзали. Всю ее замотали, всю ее замучили! Бедная, она сколько раз говорила: «Ой, зачем вы обо мне молитесь? Я устала, устала. Меня Господь уже взял, я уже была на том свете, а вы тут все как взмолились обо мне, и Господь сказал: “Иди опять к ним!” И все, и я опять к вам пришла!»

В последние годы я редко стала к ней ходить. Но она, матушка, при живности сказала: «Вы, мои чадушки (она чадушками нас звала), не переживайте кто, сейчас не ходит. «Я вам скажу, когда буду помирать!» И вот, дня за четыре до ее смерти легла я отдохнуть. Еще и глаза не закрыла — вижу, что иду к матушке. Около ее дома полно народа, и все в черном. Я спрашиваю: «Что там такое случилось-то?». «Да, — говорят, — сейчас увидишь, что случилось». Смотрю и вижу, как из калитки выносят на плечах матушку в гробу. Вот такой она мне дала сон. Я говорю: «О-о-ой, это матушка помрет скоро». Пришла в храм, рассказываю батюшке и своим девочкам на клиросе, а они мне: «Матушка очень плохая!» И вот, через четыре дня матушка помирает. И понесли ее на плечах по Октябрю (Октябрьский поселок, где жила она), как она мне показала. А показала, как наяву.

Помню, когда Оля, ее сестра, померла, мы к матушке пришли. Она каждого встречает и плачет по Оле, встречает и плачет. Мы говорим: «Матушка, Вы хоть для нас поживите немножко, хоть мы будем с Вами общаться. Вы нам и подскажете, и полечите, и все на свете!» А она нам в ответ: «Да нет. Нет у меня здоровьица! А когда я умру, хочу к своей желанной Олюшке лечь в Велемью́, больше меня никуда не надо». Мы говорим: «Давайте к нам, в Корневое!» — «Нет, там водичка!». — «Матушка, а как же мы будем к тебе ходить? Нам далеко туда, мы к тебе редко ходить будем». — «Ничего, придете, придете!» — «Тут мы наяву с тобой разговариваем, а там мы как тебя увидим?» — «Вы придете ко мне, я к вам птичкой прилечу (матушка имела ввиду духом будет так, она не раскрывала своих даров при жизни). Вот птичку увидите и знайте, это я. И все, все мне рассказывайте, а я вам буду помогать!» Вот теперь и ходим к матушке на могилку.

Из воспоминаний М.А. Калачёвой о схимонахини Феодосии (Косороти́хиной), Скопи́нской старице