Ирод, Пилат и Христос: странная дружба
То ли я все эти годы читала Евангелие слишком поверхностно и рассеянно… то ли оно впрямь столь лаконично, сколь же и неисчерпаемо. То и дело открываю для себя нечто совершенно новое – на давно знакомых, казалось бы, страницах; читаю сотни раз читаный эпизод – как будто впервые; внезапно натыкаюсь на то, о чем вообще ни разу не задумалась…
Вот недавно обратила, наконец, внимание на эпизод страшной ночи – последней перед Распятием Христа – который почему-то есть только у евангелиста Луки:
«Пилат, услышав о Галилее, спросил: разве Он Галилеянин?
И, узнав, что Он из области Иродовой, послал Его к Ироду, который в эти дни был также в Иерусалиме.
Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нем, и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо, и предлагал Ему многие вопросы, но Он ничего не отвечал ему…» (Лк. 23: 6–8).
Да, это тот самый Ирод Антипа Четвертовластник, сын Ирода Великого, который ради своего хмельного пустого слова велел отсечь голову Иоанну Крестителю. Таинственный Галилеянин волнует его давно. Одно время Ирод, слыша «молву об Иисусе», думал даже, что это Иоанн воскрес и творит чудо за чудом (см.: Мф. 14: 1–2). Потом он, видимо, понял, что это все-таки не Иоанн, и задал себе вопрос: а не лучше ли поступить с Ним так же, как с Иоанном? Во всяком случае, определенные люди из фарисеев предупредили Иисуса о замыслах властителя Галилеи. Но Он, как мы помним, ответил:
«…пойдите, скажите этой лисице: се, изгоняю бесов и совершаю исцеления сегодня и завтра, и в третий день кончу (Лк. 13: 32).
А дальше мы слышим плач Сына Человеческого об Иерусалиме, который «избивает пророков и камнями побивает посланных к нему» (ср.: Лк. 13: 34–35) и на раскаяние, на обращение которого Он, несмотря ни на что, надеется…
И вот у Ирода Антипы появляется возможность непосредственно увидеть этого необычного Человека и поговорить с Ним. Ирод не испытывает уже ни страха, ни ненависти: схваченный и связанный Иисус перестал быть опасным, и правителю Галилеи нет никакой нужды Его убивать. Четвертовластник по природе своей любопытен: он хочет видеть необычное, чудесное. Ему не терпится вступить в диалог с этим Галилеянином и узнать от Него нечто особенное. Живое любопытство Ирода, воспитанного в иудейской религиозной среде (хотя по отцу он был идумей, а по матери самарянин), контрастирует с холодным скепсисом римлянина Пилата – «Что есть истина?» (Ин. 18: 38). Ирод вообще человек неоднозначный: вспомним, что и Иоанна, посаженного уже в темницу, он, пока мог, берег, «зная, что он муж праведный и святой, и (…) многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его» (Мк. 6: 20). Он и Этого своего подданного послушал бы с тем же удовольствием, может быть. Но Галилеянин молчит. И вот это уже обидно.
Разочарованный и разозленный Ирод резко насмехается над Христом: сколько, дескать, о тебе небылиц всяких рассказывают, а ты, оказывается, не можешь ничего, и сказать-то тебе нечего, пустой ты человек!.. И, одев Его в светлую одежду (то есть вырядив как шута) отправляет назад к прокуратору. И после этого они, прежде враждовавшие, становятся друзьями (см.: Лк. 23: 12). Не просто примиряются, заметьте, а друзьями становятся, причем, судя по всему, надолго.
А с чего это они вдруг подружились?
Святитель Феофилакт Болгарский в своем толковании пишет:
«Отослание Пилатом к Ироду подчиненного сему показалось началом дружбы, так как Пилат не присвояет себе преимуществ Иродовых» (т.е., поступает политкорректно. – М.Б.).
Александр Лопухин, напротив, объясняет эту вдруг возникшую дружбу тем, что иудейский правитель Ирод проявил доверие и уважение к римскому прокуратору. В общем, можно сказать, что в этом эпизоде Ирод и Пилат понравились друг другу. Но просто ли понравились?
Частично повторюсь: оба они (и Пилат, и Ирод) – люди неоднозначные и, скажем так, не элементарные. И оба – при всем раздражении Ирода, при всем недоумении Пилата, который «весьма дивился» (Мф. 27: 14) поведению Узника, – понимают, что в приведенном к ним Человеке нет ничего, что было бы достойно смерти. Пилат говорит об этом неоднократно, ссылаясь, в частности, и на мнение правителя Галилеи (см.: Лк. 23: 14–15). Очевидно: оба они не могут не чувствовать своей вины в том, что отдали Иисуса Христа палачам. И это чувство, это несчастье их объединяет. Я вообще давно заметила: низкое, злое дело, сделанное совместно, очень хорошо сближает и связывает людей. Люди, подспудно чувствующие свою вину, поддерживают друг друга в самооправдании и самозащите; каждый из них не дает другому остаться наедине с совестью. Человек может много раз повторять себе: «Я поступил правильно» или «Я не сделал ничего преступного» – и при том не верить самому себе. Но если другой человек скажет ему что-нибудь вроде: «Да брось уже переживать, ничего ты плохого не сделал» или «Ну подумай, как еще мы с тобой тогда могли поступить?» – то этому другому человек поверит, потому уже только, что он – другой.
Поэтому все нравственно сомнительные дела требуют объединения. Сама массовость служит оправданием; собравшись вместе, люди дружно отметают сомнения, создают бодрый шум, заглушающий голос совести. Сказать «мы правы» гораздо легче, чем «я прав», потому что «я прав» – это личный выбор и личная ответственность, а «если в партию сгрудились малые»1, то в ответе именно партия, а не я лично.
Конечно, речь не только о партии в политическом смысле слова. Личная ответственность, иначе говоря, собственная совесть человека может оказаться не ко двору в коммерческой или государственной структуре, фирме, в редакции того или иного издания, в учебном, как ни странно это звучит, заведении, да много где еще… Я столкнулась с этим, когда работала еще не в епархиальных, а в обычных светских СМИ. Вряд ли стоит пересказывать здесь все перипетии нашей тогдашней работы, все возникавшие ситуации. Скажу лишь, что, когда от тебя требуется переступить этический барьер, дабы выдать острый тиражный репортаж, дабы написать о резонансном событии подробнее, чем газеты-конкуренты, тебе очень трудно сказать «нет». Тебе трудно сказать «нет», когда от тебя требуется вести себя не так, как считаешь нужным ты сам, а как нужно газете. Я не могу похвастаться тем, что всегда с честью выдерживала эти испытания, увы; те случаи, когда не выдержала, – незаживающие раны совести. Но чем все это оправдывалось? «Мы вместе; мы зависим друг от друга; нам вместе хорошо; нам нужно вместе выжить; а ты хочешь быть лучше всех нас!..»
Да, вместе хорошо, тепло и весело. И никто не спросит тебя: «Почему ты так делаешь?» – потому что так здесь делают все. И все друг друга в этом поддерживают, снимая «ненужную рефлексию» и «совершенно лишнее чувство вины». И фраза «Ну что ж теперь, такая у нас работа» вполне работает. Только вот Богу на Страшном Суде не скажешь так: что делать, Господи, работа такая у меня была…
И не партии на Страшном Суде будут судимы, не корпорации, не правительства, не армии, не редакции газет или интернет-порталов. На самом страшном из всех возможных судов судить будут – каждого человека в отдельности. Не только от других людей отдельно, но и от его собственного, скажем, статуса, должности, общественной роли, семейного положения… Чтобы облечься в белые одежды, надо сначала почувствовать себя нагим. И лучше, конечно, заранее.
Кто-то, прочитав вышеизложенное, спросит: что же, по-вашему, люди вообще не должны объединяться, а должны лишь «слушать голос совести» в полном одиночестве и тишине? Нет, конечно, это не так, напротив: люди призваны к объединению, и сама Церковь, по определению своему, – собрание людей. Просто надо всегда отдавать себе полный отчет в том, с кем и ради чего ты сейчас объединяешь усилия; что именно связывает тебя с теми, кого ты называешь друзьями. Дружить нужно! Но не так, как Пилат с Иродом.
Друзьям свойственно вместе проводить свободное время. Как они его проводили, идумей Ирод и римлянин Пилат? Наверное, неплохо. Пили вино, заедали вкусно пожаренную дичь персиками и смоквами, делились приятными воспоминаниями, обсуждали текущие события, которых всегда хватало… И – либо просто избегали неприятной темы (казни странного галилейского Проповедника), либо, наоборот, многословно и бурно доказывали друг другу, что виноват во всем, конечно же, Он Сам.
Марина Бирюкова
Вот недавно обратила, наконец, внимание на эпизод страшной ночи – последней перед Распятием Христа – который почему-то есть только у евангелиста Луки:
«Пилат, услышав о Галилее, спросил: разве Он Галилеянин?
И, узнав, что Он из области Иродовой, послал Его к Ироду, который в эти дни был также в Иерусалиме.
Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нем, и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо, и предлагал Ему многие вопросы, но Он ничего не отвечал ему…» (Лк. 23: 6–8).
Да, это тот самый Ирод Антипа Четвертовластник, сын Ирода Великого, который ради своего хмельного пустого слова велел отсечь голову Иоанну Крестителю. Таинственный Галилеянин волнует его давно. Одно время Ирод, слыша «молву об Иисусе», думал даже, что это Иоанн воскрес и творит чудо за чудом (см.: Мф. 14: 1–2). Потом он, видимо, понял, что это все-таки не Иоанн, и задал себе вопрос: а не лучше ли поступить с Ним так же, как с Иоанном? Во всяком случае, определенные люди из фарисеев предупредили Иисуса о замыслах властителя Галилеи. Но Он, как мы помним, ответил:
«…пойдите, скажите этой лисице: се, изгоняю бесов и совершаю исцеления сегодня и завтра, и в третий день кончу (Лк. 13: 32).
А дальше мы слышим плач Сына Человеческого об Иерусалиме, который «избивает пророков и камнями побивает посланных к нему» (ср.: Лк. 13: 34–35) и на раскаяние, на обращение которого Он, несмотря ни на что, надеется…
И вот у Ирода Антипы появляется возможность непосредственно увидеть этого необычного Человека и поговорить с Ним. Ирод не испытывает уже ни страха, ни ненависти: схваченный и связанный Иисус перестал быть опасным, и правителю Галилеи нет никакой нужды Его убивать. Четвертовластник по природе своей любопытен: он хочет видеть необычное, чудесное. Ему не терпится вступить в диалог с этим Галилеянином и узнать от Него нечто особенное. Живое любопытство Ирода, воспитанного в иудейской религиозной среде (хотя по отцу он был идумей, а по матери самарянин), контрастирует с холодным скепсисом римлянина Пилата – «Что есть истина?» (Ин. 18: 38). Ирод вообще человек неоднозначный: вспомним, что и Иоанна, посаженного уже в темницу, он, пока мог, берег, «зная, что он муж праведный и святой, и (…) многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его» (Мк. 6: 20). Он и Этого своего подданного послушал бы с тем же удовольствием, может быть. Но Галилеянин молчит. И вот это уже обидно.
Разочарованный и разозленный Ирод резко насмехается над Христом: сколько, дескать, о тебе небылиц всяких рассказывают, а ты, оказывается, не можешь ничего, и сказать-то тебе нечего, пустой ты человек!.. И, одев Его в светлую одежду (то есть вырядив как шута) отправляет назад к прокуратору. И после этого они, прежде враждовавшие, становятся друзьями (см.: Лк. 23: 12). Не просто примиряются, заметьте, а друзьями становятся, причем, судя по всему, надолго.
А с чего это они вдруг подружились?
Святитель Феофилакт Болгарский в своем толковании пишет:
«Отослание Пилатом к Ироду подчиненного сему показалось началом дружбы, так как Пилат не присвояет себе преимуществ Иродовых» (т.е., поступает политкорректно. – М.Б.).
Александр Лопухин, напротив, объясняет эту вдруг возникшую дружбу тем, что иудейский правитель Ирод проявил доверие и уважение к римскому прокуратору. В общем, можно сказать, что в этом эпизоде Ирод и Пилат понравились друг другу. Но просто ли понравились?
Частично повторюсь: оба они (и Пилат, и Ирод) – люди неоднозначные и, скажем так, не элементарные. И оба – при всем раздражении Ирода, при всем недоумении Пилата, который «весьма дивился» (Мф. 27: 14) поведению Узника, – понимают, что в приведенном к ним Человеке нет ничего, что было бы достойно смерти. Пилат говорит об этом неоднократно, ссылаясь, в частности, и на мнение правителя Галилеи (см.: Лк. 23: 14–15). Очевидно: оба они не могут не чувствовать своей вины в том, что отдали Иисуса Христа палачам. И это чувство, это несчастье их объединяет. Я вообще давно заметила: низкое, злое дело, сделанное совместно, очень хорошо сближает и связывает людей. Люди, подспудно чувствующие свою вину, поддерживают друг друга в самооправдании и самозащите; каждый из них не дает другому остаться наедине с совестью. Человек может много раз повторять себе: «Я поступил правильно» или «Я не сделал ничего преступного» – и при том не верить самому себе. Но если другой человек скажет ему что-нибудь вроде: «Да брось уже переживать, ничего ты плохого не сделал» или «Ну подумай, как еще мы с тобой тогда могли поступить?» – то этому другому человек поверит, потому уже только, что он – другой.
Поэтому все нравственно сомнительные дела требуют объединения. Сама массовость служит оправданием; собравшись вместе, люди дружно отметают сомнения, создают бодрый шум, заглушающий голос совести. Сказать «мы правы» гораздо легче, чем «я прав», потому что «я прав» – это личный выбор и личная ответственность, а «если в партию сгрудились малые»1, то в ответе именно партия, а не я лично.
Конечно, речь не только о партии в политическом смысле слова. Личная ответственность, иначе говоря, собственная совесть человека может оказаться не ко двору в коммерческой или государственной структуре, фирме, в редакции того или иного издания, в учебном, как ни странно это звучит, заведении, да много где еще… Я столкнулась с этим, когда работала еще не в епархиальных, а в обычных светских СМИ. Вряд ли стоит пересказывать здесь все перипетии нашей тогдашней работы, все возникавшие ситуации. Скажу лишь, что, когда от тебя требуется переступить этический барьер, дабы выдать острый тиражный репортаж, дабы написать о резонансном событии подробнее, чем газеты-конкуренты, тебе очень трудно сказать «нет». Тебе трудно сказать «нет», когда от тебя требуется вести себя не так, как считаешь нужным ты сам, а как нужно газете. Я не могу похвастаться тем, что всегда с честью выдерживала эти испытания, увы; те случаи, когда не выдержала, – незаживающие раны совести. Но чем все это оправдывалось? «Мы вместе; мы зависим друг от друга; нам вместе хорошо; нам нужно вместе выжить; а ты хочешь быть лучше всех нас!..»
Да, вместе хорошо, тепло и весело. И никто не спросит тебя: «Почему ты так делаешь?» – потому что так здесь делают все. И все друг друга в этом поддерживают, снимая «ненужную рефлексию» и «совершенно лишнее чувство вины». И фраза «Ну что ж теперь, такая у нас работа» вполне работает. Только вот Богу на Страшном Суде не скажешь так: что делать, Господи, работа такая у меня была…
И не партии на Страшном Суде будут судимы, не корпорации, не правительства, не армии, не редакции газет или интернет-порталов. На самом страшном из всех возможных судов судить будут – каждого человека в отдельности. Не только от других людей отдельно, но и от его собственного, скажем, статуса, должности, общественной роли, семейного положения… Чтобы облечься в белые одежды, надо сначала почувствовать себя нагим. И лучше, конечно, заранее.
Кто-то, прочитав вышеизложенное, спросит: что же, по-вашему, люди вообще не должны объединяться, а должны лишь «слушать голос совести» в полном одиночестве и тишине? Нет, конечно, это не так, напротив: люди призваны к объединению, и сама Церковь, по определению своему, – собрание людей. Просто надо всегда отдавать себе полный отчет в том, с кем и ради чего ты сейчас объединяешь усилия; что именно связывает тебя с теми, кого ты называешь друзьями. Дружить нужно! Но не так, как Пилат с Иродом.
Друзьям свойственно вместе проводить свободное время. Как они его проводили, идумей Ирод и римлянин Пилат? Наверное, неплохо. Пили вино, заедали вкусно пожаренную дичь персиками и смоквами, делились приятными воспоминаниями, обсуждали текущие события, которых всегда хватало… И – либо просто избегали неприятной темы (казни странного галилейского Проповедника), либо, наоборот, многословно и бурно доказывали друг другу, что виноват во всем, конечно же, Он Сам.
Марина Бирюкова
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
