Как выпутаться из клубка постоянных грехов

Есть ли связь между постоянными грехами и самочувствием человека? Как быть, если на исповеди не получается войти в покаянный настрой? Всегда ли ответственен священник за то, когда человек, исповедующийся формально, отходит от Церкви?



Размышляет Димитрий Климов, настоятель кафедрального собора святителя Николая Чудотворца города Калач-на-Дону Волгоградской области.
Если исповедь далеко не первая, если человек ходит в храм давно и исповедуется всё в одном и том же, понятное дело, не в глобальном, я, как правило, даже ничего не говорю. Просто читаю разрешительную молитву.
Да, бывает, что от таких вот постоянных повторений человек действительно начинает иногда настолько формально к этому относиться, что и сам этому не рад, сам понимает, что так нельзя. Потому многие и каются так: «У меня сердце какое-то холодное, что я уже не понимаю, не ощущаю того, что ощущал при первых шагах в Церкви. Говорю слова, а сам ничего не ощущаю».
Дело в том, что каждому важно дать какое-то понятие о духовном опыте, который никто за этого человека приобрести не сможет, только он сам. И вот этот духовный опыт должен подсказывать человеку, что между его обычным текущим состоянием жизни и его грехами есть прямая связь.
Часто мы этой связи не видим. Нам кажется, что да, вот мы несчастные, у нас плохое настроение, у нас депрессия (я имею в виду не медицинский диагноз, а психологическое состояние). Формально мы чувствуем, что всё это от наших грехов. Но прямой связи между конкретным грехом и конкретным своим отрицательным состоянием, настроением своим мы не видим. И вот поэтому у нас бывает столь холодная формальная исповедь.
Если бы мы понимали, что грех – это не просто то, чем ты обижаешь Бога и за что ты будешь потом расплачиваться, но и то, что напрямую вредит человеку здесь, уже в этой жизни и в этом мире, и вот в этом дне конкретном! Вот эти клубки «обычных» грехов и наших состояний нам бы самим научиться развязывать и разматывать, и прихожан бы учить этому.
Многие люди видят прямую связь между погодой, между перепадами атмосферного давления и своим плохим самочувствием, своим настроением. А вот связи между тем, что мы осудили кого-то, нечистую мысль допустили в сердце своем, сказали какое-то плохое слово, и нашим состоянием мы, к сожалению, не осознаем.
Вот потому я и считаю, что главный метод, которым можно пользоваться, пытаясь сделать исповедь настоящей – метод разматывания греховного клубка и метод прослеживания причинно-следственных связей между своим состоянием, эмоциями, настроением и грехом.

Прелесть – не прелесть…

Мы слишком недоверчиво относимся к своим переживаниям, к своим эмоциям, к своему внутреннему состоянию. Нам всё кажется прелестью, что бы хорошее мы ни испытывали. Вот мы помолились, нам хорошо, нам легко, нам светло, но мы этого состояния боимся, как прелести какой-то. Мы, опять же, доброе дело какое-то сделали: кому-то помогли, нам хорошо внутренне, но мы опять боимся возгордиться, опять стараемся не радоваться. Мы любое состояние одухотворенности, духовной возвышенности начинаем воспринимать как прелесть, отгонять от себя.
И наоборот, когда нам плохо, когда мы в унынии, когда мы в плохом настроении, нам кажется, что это правильное состояние, состояние смирения. А ведь это может быть даже такое состояние, которое к прелести гораздо ближе, недаром ведь говорят: бес уныния, бес полуденный, который ввергает в сонные, дремотные, унывные состояния.
Радости, счастья от того, что Бог рядом, от того, что мы это чувствуем, мы боимся. И не считаем страшным, если «незначительный» грех выветрит эту благодать, внутри – опять пустота. Если бы мы это понимали, мы бы шли на исповедь и не считали, что все наши повседневные грехи – это что-то незначительное, что просто надо произнести. Мы бы воспринимали их как свою большую проблему, которую приходится постоянно исповедовать.
Любой человек, на любом этапе своего духовного пути, а не только постоянный прихожанин, исповедь которого становится формальной, может отойти от Церкви. И если мы, священники, будем бояться всё время что-то не так сказать, не так поступить, не так себя повести, и вот человек уйдет от этого, то ничего хорошего от этой постоянной боязни не получится. Конечно, это надо учитывать, но в данном случае священник должен больше бояться заслонить собой Христа. Он должен стараться стать стеклом, линзой, через которую лучше будет видно Бога, а не его самого.
Если священник эту обязанность свою выполняет, не заслоняет собой Бога, а наоборот, дает человеку как можно более четкий образ Христа, но при этом человек всё равно охладел, ушел, то не думаю, что священник должен рефлексировать: «А вот что мне надо было бы сделать, чтобы этого не случилось». Потому что не всё зависит от дидактизма. Может быть, человек просто еще не готов к дальнейшему пути. Может быть, у него действительно было искушение, с которым человек не справился, но никто бы ему и не помог с ним справиться из людей, кроме него самого. То есть не всё мы должны на свой счет воспринимать.
Потому что в Церкви много происходит не только на этом уровне, не только на уровне исповеди, и многое зависит не от нас. Господь всем управляет, и надо на это надеяться, что Он всё управит.
У каждого человека есть свобода, и он ею распоряжается. Вот он понял, что ему буквально неинтересно, скучно, в том числе на исповеди. И мы начинаем: «Нет, постой, а давай так, а давай с этой стороны? А давай вот так, а давай спляшем, а давай еще споем, а давай что-нибудь устроим, какой-нибудь концерт». Он может даже согласиться, но его внутреннюю скучность и непонимание это не исправит.

Испытать нечто особенное?

Мы на исповеди хотим нечто пережить и нечто испытать. А надо разделять исповедь и покаяние. Потому что покаяние – это когда человек просит у Бога прощения, сокрушается и даже оплакивает свой грех. И это может быть необязательно на исповеди, а в любой момент дня и ночи.
А исповедь – от слова исповедовать, то есть поведать священнику. На исповеди может и не быть покаяния, сокрушения. Ведь не просто каяться, когда в храме душно, за тобой – очередь, ты сегодня себя неважно чувствуешь и поэтому просто перечисляешь свои грехи. И вот этого не надо пугаться. Просто в данный момент ты свою исповедь, свое покаяние как бы запечатываешь печатью. То есть ставишь некую точку в том, в чем ты просил прощения у Бога, перед священником именно как перед свидетелем Церкви тоже вот окончательно произносишь свой грех, окончательно говоришь, что вот это было, и ты в этом каешься.
Так я иногда стараюсь утешать исповедников, что если в этот момент ты не чувствуешь каких-то внутренних слез, то это не так страшно. Страшно, если ты их вообще никогда не чувствуешь, если ты вот совсем никогда не испытываешь сокрушения сердечного, то это, конечно, проблема, это, конечно, беда.
Так что и постоянно повторяемые грехи – от исповеди к исповеди – могут до этого быть раскаяны в течение недели, в момент «срывов» – раздражения, обиды и прочего.

Без усилий

Бывает, что человек формально исповедует одни и те же грехи и внутренне с ними не борется, и он может легко совершить новый грех. Это бывает с теми людьми, которые никаких внутренних усилий не предпринимают, не развиваются. То есть им сказали, что вот это надо говорить, они и говорят.
А прорыв в другую, лучшую сторону бывает у людей, которые не воспринимают происходящее как норму. Они понимают, что покаяние должно что-то менять в них. И Господь, видя их усердие, их усилия, дает им залог благодати в сердце. Залог – это когда ты почувствовал частичку той радости, которую Господь тебе даст потом в полноте.