О пасхальных днях на Святой Земле
Я никогда не стремилась на Пасху в Иерусалим, потому что слишком живо представляла себе нашего знакомого священника, у которого несколько лет назад, когда он пытался попасть на схождение Благодатного Огня, оторвали рукав рясы. И когда я узнала, что моих подружек-игумений пригласили в Святую Землю на пасхальные дни, я, конечно, обрадовалась за них, но оказаться вместе с ними в Иерусалиме мне все-таки не захотелось.
Разговоры о предстоящей поездке велись полгода, а за 3 месяца до Пасхи мы с мужем неожиданно встретились с нашими игуменьями, Евпраксией и Иулианией, и их другом и благодетелем В. у отца Наума в келлии, и друг сказал, кивая в их сторону:
– Вот, батюшка, я собрался вместе с настоятельницами в Иерусалим, – а потом, обернувшись к нам, добавил: – и Алексея Ивановича с супругой приглашаю. Батюшка обрадовался:
– Вот как хорошо! Пусть они все летят, а ты… дома останешься.
Архимандрит Наум (Байбородин)
За неделю до поездки пришел в гости В., который сделал нам такой щедрый подарок, и когда мы стали сомневаться в возможности попасть на Благодатный Огонь, он спросил моего мужа:
– А нельзя ли где-нибудь пропуск достать?
– Можно было бы владыку М. побеспокоить, все-таки мой бывший студент, он всех там знает, – решил муж и позвонил владыке.
Но владыка ему отказал:
– Что вы, Алексей Иванович! Я не смогу помочь, а вам обязательно на Пасху надо? Знаете, что там будет твориться? Ведь в этом году католики вместе с нами празднуют. В любое другое время вам такую встречу организуют! После Пасхи поезжайте.
И тут я не выдержала:
– Может, правда потом, после Пасхи?
– Ну, нет! – возразил В. – Вас уже благословили. Все будет хорошо, и на Благодатный Огонь попадете, вот увидите!..
Наш самолет поднялся в воздух, и далеко внизу затерялись и крохотные машинки, ползущие по тоненьким ниточкам дорог, и цветные, аккуратно расчерченные квадратики, свидетельствующие о неутомимой деятельности жителей Земли. И теперь нам не оставалось ничего другого, как наблюдать за кучевыми облаками, похожими то на поля, занесенные снегом, то на вершины айсбергов.
А наши игуменьи летели другим рейсом: разбираясь с текущими делами, они сдали необходимые для поездки документы лишь в последние дни. И жить им пришлось не в Вифлееме, как нам, а в Иерусалиме, им другая паломническая группа досталась, наша уже была переполнена.
Они жалели, что так получилось, им хотелось вместе со всеми быть: ведь с нашей группой летела и тверская игуменья Лариса, которая была когда-то послушницей в монастыре у настоятельницы Иулиании, и монахиня Антония, монастырская сестра игуменьи Евпраксии. Среди паломников были даже студенты богословских курсов, где я преподаю, и отец Андрей – его назначили старшим в нашей группе – тоже оказался бывшим студентом моего мужа, а встретила нас в Святой Земле монахиня Горненской обители Иустина, которая должна была нас сопровождать. Мы ее сразу узнали, хотя видели последний раз много лет назад, на Венчании наших детей.
Из Тель-Авива монахиня Иустина отвезла нас в Вифлеем, в гостиницу Русской духовной миссии, и после ужина мы пошли в храм Рождества Христова, в храм, который ознаменовал начало новой эры человечества. Отсюда и началось наше паломничество. Вся земная жизнь Спасителя пройдет за эти дни перед нами: от Рождества Господня до Его Крестных страданий и Светлого Воскресения. И Поле Пастушков нас ждет, где мы, стоя в ярком, радостном храме, построенном отцом Серафимом (его называют старцем всей Греции, батюшка скончался в 2001-м году в возрасте 102 лет; говорят, он очень преподобного Серафима Саровского любил), среди Пасхи запоём Рождественский тропарь, и Гора Блаженств, и гробница Лазаря Четверодневного, и Сионская горница, и три кущи на горе Преображения, и Благовещенье в Назарете, где мы причастились Святых Христовых Таин 7 апреля, в самый день праздника Пресвятой Богородицы. И везде мы будем петь праздничные тропари и слушать Евангелие. За эти 8 дней нам предстоит прожить целый год, да что там год – вечность!
Наверное, каждый, кто видел пасхальный Иерусалим, скажет, что посещение Святой Земли на Пасху – это событие, которое несопоставимо ни с какими другими паломническими поездками, потому что Святая Земля для человека православного – это сердцевина его духовных поисков. Увидеть Иерусалим – и встретиться с вечностью! Наш знакомый священник, отец Алексий, умер, как только прилетел из Иерусалима, а через 3 дня после похорон его друг получил от него по мобильному телефону сообщение: «Я дома!»
Иерусалим. Старый город
В эти дни нам дается уникальная возможность почувствовать плоды веры, обнаружить слабость духа, испытать соблазн и самоотречение. Все события Страстной седмицы – будто вся человеческая жизнь, в которой переплетаются любовь и малодушие, высота духа и ненависть, милость и предательство, ожесточение и покаяние, духовный подъем и отчаяние, страх и безудержная радость – словом, все трагичное и трогательное, высокое и умилительное соединяется здесь воедино.
И, кажется, что большей радости и большей скорби уже и быть не может.
Но как же все-таки оказаться в храме в Субботу, на схождении Благодатного Огня? Правда, я почти не сомневалась, что это должно произойти: ведь у меня здесь верный и преданный друг – моя святая мученица Фотина, и 2 апреля, то есть за день до схождения Огня, ее память, а значит, и мои именины. Игуменья Лариса после обеда отводит нас в сторону и тихонько шепчет:
– Тут есть одна женщина, ее зовут Анна, она договорится с местным диаконом, он якобы где-то в храме может спрятать. Надо будет только ночь переждать, пока полицейские проверяют, а перед схождением Огня нас выпустят и подведут прямо к Кувуклии. Но за это надо заплатить.
Мы готовы платить, готовы прятаться, только бы на Благодатный Огонь попасть!
– Если хотите попасть, вам надо будет очутиться днем в храме и оставаться там до следующего дня. Придется потерпеть, – говорит монахиня Иустина.
Но нас уже ничем не испугать; пожалуй, мы и три дня выдержим. Тем более что Страстная Пятница начнется с Крестного пути Спасителя, по которому мы пройдем за Ним от Претории, откуда вывели истерзанного Господа, до Голгофы, где Он принял крестные муки, и окажемся в нужное время в храме у Гроба Господня.
В Страстную Пятницу мы подходим к Претории в 9 утра и останавливаемся в сотне метров от нее. Через полчаса мы уже начинаем понимать, что в любую минуту нас может раздавить толпа, дышать становится все труднее и труднее.
– Держитесь поближе к стене, – говорит мой муж. Но стены я боюсь.
– Не бойтесь, я вас охранять буду, рукой о стену обопрусь.
– Нет, что ты! Руку сломать могут!
– Только не падайте, затопчут! – предупреждает он.
И это не напрасное предупреждение: когда наших игумений оттеснили в сторону и, затянув вглубь толпы, повлекли к началу крестного хода, они по дороге едва успели подхватить споткнувшуюся женщину. Но теперь, слава Богу, мои подруги в относительной безопасности, а наше положение явно усугубляется: с двух сторон какие-то громкие иностранцы, активно жестикулируя, пытаются продвинуться вперед, одни в одну сторону, другие в другую, настойчиво желая непременно пробиться к своим друзьям: «туда». И это им каким-то образом удается, правда, за наш счет.
Впереди вижу множество крестов. Мне говорят, что это сербы привезли распятия, чтобы освятить их для новых храмов. Такие огромные?! А как же они кресты в самолете везли? А несли как? Ведь среди них много женщин. У нас в руках небольшие деревянные крестики, и то в такой давке держать их непросто.
Алексей Иванович Сидоров с женой Светланой
Ожидание выноса Креста длится 4 часа, но, как ни странно, мы будто не замечаем ни изнуряющей жары, ни впивающихся поминутно в бок и спину локтей – все это нас нисколько не тяготит. Скорее наоборот, мы даже рады, что приходится немного потерпеть. Может, это потому, что нам хочется внести свою, хотя бы крохотную, лепту в Крестный путь Спасителя. Но вот, наконец, в дверях Претории вместе с греческим архиереем появляется Распятие Спасителя, и все молящиеся устремляются к нему. Только бы не упасть! Но людской поток неожиданно величественно и плавно подхватывает нас и несет к Голгофе мимо трогательного барельефа с изображением Господа и Его Пречистой Матери на месте их последней встречи, мимо отпечатка на камне, как на воске, руки Спасителя, когда Он упал под тяжестью Креста, мимо Лика Христа на плате Вероники, который она протянула изнемогающему Господу… Всем хочется дотронуться до этих святынь, но не каждому удается, – нас влечет все дальше и дальше.
– Мы еще успеем здесь спокойно пройти, – обещает монахиня Иустина, оказавшаяся возле нас.
До Голгофы остались считанные минуты и… вся человеческая жизнь. И тут, как иногда бывает, – очередное «открытие»: радость – это дар скорби! И эта не однажды уже высказанная до меня мысль сейчас по-новому переживается мною. Не было бы дороги, ведущей на Голгофу, не было бы и пасхальной радости, уносящей в вечность.
В России вся Страстная седмица посвящена приготовлениям к пасхальным дням. А здесь всё так насыщено скорбью, что она тут же переплавляется в радость, и боль Страстной седмицы вытесняется пасхальным ликованием. Это ликование с каждым днем усиливается, и к Светлому Христову Воскресению мне начинает казаться, что для радости уже не осталось места.
Такая полнота!
Но вот и храм. 2 часа дня.
У иудеев – Стена Плача, а у православных христиан – стена Радости, стена Кувуклии, в отверстие которой верующие по очереди, с молитвенной просьбой, погружают руки. Источник совершенной скорби и совершенной радости – Гроб Господень.
Все мы вырваны сегодня из обыденной суеты и соединены воедино Христом, Который с Креста жаждал всех собрать под Свое крыло. Здесь, у Святого Гроба, и собрал. Поэтому для православного человека нет чуда более явного, нет истины более доказанной, чем Преславное Христово Воскресение. Господь прославляется в эти дни дважды: торжественным сошествием во ад и Святым Воскресением, а еще нашей любовью.
Два дня Пасхи. День и ночь в храме у Гроба Господня, в храме Воскресения Христова, или как его называют по-другому, в Гробском храме.
Здесь все как единое целое: постящиеся и непостящиеся, верные и маловерные, те, кто живет по Закону Божьему, и те, кто пока еще не умеет жить по любви к Богу.
Здесь, как нигде, ощущаешь общность всех людей, все они – твои братья, имеющие одного Отца – Бога – и одного предка – Адама. В каждом видишь близкого тебе человека, ради которого и пришел Господь в мир претерпеть страдания, чтобы спасти и помиловать. И эта любовь, изливаемая Господом, этот исцеляющий Благодатный
Огонь Божественной любви, не сожигающий, а просвещающий и милующий, Огонь, который завтра в 2 часа дня видимо сойдет на молящихся, переполняет наши сердца и делает самыми любимыми даже тех, кто пока сопротивляется Закону Божию, закону любви, правды, истины.
У коптского придела сидят несколько пожилых коптов и с удовольствием позируют, пока я их фотографирую, а потом один из них протягивает мне руку. Я отвечаю на рукопожатие, а он притягивает меня к себе и целует. И этот поцелуй так естественен, будто мы давно знакомы и рады встрече. У Кувуклии крутится юная барышня, похожая на итальянку, в изящной черной шляпке и белой в черную полоску блузочке. Она зажигает от подсвечника свечи, раздает всем желающим и непрестанно щебечет, расточая улыбки. И смотреть на нее радостно и приятно.
Несколько раз проходят крестным ходом греки.
Плывут старинные хоругви, большие, писаные маслом, тяжело ударяют о пол железные посохи, предваряющие крестные ходы. А еще – множество маленьких детей в белых длинных рубашках, кружевных и воздушных, и не только детей, взрослых тоже. Это те, кто сегодня, в Страстную Пятницу, приняли Святое Крещение…
Но диакон-то наш где?
– А вон он, вон там! Да не туда смóтрите, направо, направо смотрите… нет, уже скрылся…
И когда в третий раз диакон вот так промелькнул и скрылся, у меня возникает подозрение, что вряд ли он сможет нам чем-нибудь помочь. Но неужели, неужели уже никто не сможет? Вдруг на балконе появляется российская делегация, и мы видим их руководителя, Сергея! Мы машем ему руками, а вдруг заметит? Похоже, он все-таки нас увидел, потому что через какое-то время Сергей оказывается уже рядом с нами. В нашем голосе заискивающая надежда:
– Ты нас ищешь?!
– Нет, не вас, – недовольно отстраняется он, – я тут одного из наших ищу.
– А-а-а, понятно… а у нас ничего не выходит с пропусками, наверное, не попасть нам…
– Я вам ничем не могу помочь!
– Да ты не беспокойся! Тут один диакон обещал, может, что еще и получится.
– Это хорошо, что обещал, – голос Сергея сразу смягчается. – Ну, я пошел, а вам, Алексей Иванович, хорошо бы отдохнуть, на вас лица нет!
И тут из толпы появляется, размахивая пучками свечей, запыхавшаяся Анна:
– Пошли скорее, он уже здесь, велел всех подвести!
Увидев нас, диакон морщится:
– Я же говорил, что только шестерых смогу, а вас тут 13, мы так не договаривались!.. Нет, нет, ничего не получится. Да и вообще, это опасно, сейчас полицейские стали более серьезно проверять.
Диакон тут же исчезает, и Анна возвращает нам мятые и никому уже не нужные доллары.
Теперь надо что-то самим придумывать. Симпатичные супруги из нашей группы сразу отказались сдавать деньги:
– Не потому что их у нас нет, но мы решили, пусть все будет по Божьей воле, будем молиться, а там уж как Бог даст!
– А я буду в храме прятаться, они меня не найдут! – возбужденно делится с нами четырнадцатилетний сын отца Андрея Алик.
И его мама – жена священника – тоже что-то задумала. У каждого свой план. Когда мы вернулись в Москву, мы от многих услышали, что в этом году поодиночке на Благодатный огонь невозможно было попасть, но как же тогда почти вся наша группа попала? Та супружеская пара, которая надеялась на молитву, обошла Старый город трижды и… оказалась в храме. Жену отца Андрея, Ирину, прятали арабы в маленькой лавочке рядом с храмом, но после того, как она промучилась там ночь, ее выставили в 6 часов утра за дверь, и она сразу же попалась на глаза полицейским, которые тщательно выискивали оставшихся в Старом городе. Кончилось все тем, что ее выдворили за ворота.
Но ведь она тоже была с нами на Благодатном Огне!
А ее сын Алик? Ему бы легко удалось спрятаться в храме, если бы поисками занимались только мужчины, но среди полицейских были и женщины, и, в отличие от мужчин, женщины его находили везде. Но Алик все-таки сумел забраться в такое укромное место, где обнаружить его было невозможно никому – ни мужчинам, ни женщинам. Все прошли мимо, но последняя женщина уронила телефон, он скользнул под скамейку, где затаился Алик, и она вытащила мальчика вместе с телефоном. Но и Алик в конце концов попал в храм! Как это им всем удалось, к сожалению, осталось для меня тайной, хотя каждый хотел бы поделиться со мною, но только начнут рассказывать, как экскурсовод уже зовет в очередное паломничество: ведь мы, стараниями монахини Иустины, везде сумели побывать, хотя времени было в обрез. А наши игуменьи как же? Нашим игуменьям досталась, пожалуй, самая трудная ночь, но зато они оказались рядом с Кувуклией. И какой же радостью обернулись для них те мучения, которые они претерпели! Теперь они могут, в числе множества других паломников, торжественно свидетельствовать о чудесных свойствах Огня: небесный Огонь действительно умиляет своей прохладой, и им можно умываться!
Но обо всем этом мы узнаём только на следующий день. А в ту ночь паломники из нашей группы куда-то разошлись, Евпраксию и Иулианию тоже увели, обнадежив обещаниями, и мы остались одни. Можно было бы уже уехать в Вифлеем, но очень не хотелось расставаться с храмом.
– Поднимемся на Голгофу? – предложил муж, и я была благодарна ему за это.
На Голгофе народу тоже совсем немного. Кто-то сидит на скамеечке, кто-то у Креста на коленях молится.
И такая здесь тишина, что хочется молча сидеть при Кресте. И никуда не торопиться…
И все-таки в половине пятого утра мы выходим из храма, потому что в 5 придут полицейские, чтобы всех отсюда выдворить. А вдруг мы замешкаемся? Начнут толкать, а то еще и ударят. Нет, уж лучше самим!
Мы берем такси и едем в гостиницу. Теперь у нас остается последняя возможность попасть на Благодатный Огонь: сесть на автобус, который подойдет к гостинице в 7 утра, и доехать до Яффских ворот Старого города. «Вас высадят, а потом как хотите, сами будете пробираться», – сказала нам в первый же день монахиня Иустина.
В гостинице решаем, что приляжем только на час, не больше. Но, утомленные бессонными ночами, мы закрываем глаза и… просыпаемся в 7:15, с ужасом понимая, что опоздали.
– А вдруг автобус еще не ушел? Надо сбегать посмотреть!
Нет, все-таки ушел.
– Не расстраивайся, – говорит муж, – все равно теперь туда не попасть, пойдем куда-нибудь, погуляем…
Я ложусь на кровать и утыкаюсь в подушку, еле сдерживая слезы: «Святая мученица Фотина! Как же так? Почему ты мне не помогла? Мы все-таки не попадаем на Огонь!»
И тут мой муж, мой самый лучший, самый добрый муж, не выдерживает:
– Всё, быстро собирайся, поедем на такси, а там видно будет!
И через полчаса мы уже у Яффских ворот.
У входа в Старый город волнообразно колышется бурлящая толпа, донося до нас вопли, крики, визг. И снова вспоминаются рассказы тех, кто не первый год съезжается на Благодатный Огонь. Как-то раз несколько человек, проявляющих особое рвение, вдруг неожиданно впустили, и они понеслись по узким улочкам в указанном направлении, но на последнем повороте увидели не храм, а очередные ворота, через которые их вытолкнули на улицу…
– И ты садись, вот место есть! – предлагает муж.
– А почему я должна садиться?
– А почему ты должна стоять? – парирует муж.
Тоже верно, но сесть – значит признать свое поражение, а так находишься как бы в боевой готовности… И тут мы видим, как молодой послушник из нашей группы, сходу преодолевая небольшой барьерчик, устремляется мимо нас. Мы едва успеваем его задержать:
– Ты куда?!
Яффские ворота
Наша заинтересованность ему явно не нравится:
– Да хотел сбегать в миссию, а вдруг удастся пропуск раздобыть?
– И мы с тобой!
Такой ответ его еще более не устраивает, и он бойко бросается вперед, надеясь оторваться от нас, однако мы устремляемся за ним, он ускоряет шаг – и мы. Так до самой миссии и преследуем его, не отставая ни на метр… Но, как и следовало ожидать, здесь пустынно, ни души. В одну дверь звоним, в другую. Наконец нам открывают:
– Да что вы! Никого нет, все давно ушли!
А на что мы, собственно, надеялись? Мы ведь в первый день уже были здесь, и начальник миссии, благословляя моего мужа, тепло здоровался с ним. И муж, ободренный таким приемом, решился поделиться с ним своими переживаниями:
– Не знаем, попадем мы на Благодатный Огонь…
– Вот, все на Благодатный Огонь рвутся, всё чудеса ищут, но ведь это совсем необязательно, лишь бы вера была!
Ну да, понятно, лишь бы вера была…
Медленно бредем обратно к Яффским воротам, где за время нашего отсутствия не произошло никаких перемен. Все так же шумит «житейское море», и чуть ли не каждый священник, проходящий мимо нас, радостно приветствует моего мужа:
– Алексей Иванович, вы тоже здесь?!
– Да, но у нас нет пропусков.
– А-а-а…
И мы снова оказываемся одни.
Но вот, наконец, долгожданный звонок!
– Вы где? – слышит муж голос отца Андрея.
– Да мы тут, перед Яффскими!
– А моя супруга с сыном?
– Мы не знаем, расстались с ними ночью в храме, они строили какие-то планы, а у нас и планов нет.
– Ну, все понятно, тогда до свидания!
И отключает телефон. Но рядом с ним стоит наша Антония, которую вместе с игуменьей Ларисой и отцом Андреем пригласили в Горненскую обитель, чтобы они смогли с монастырскими сестрами пройти. Именно к ней относилась судьбоносная фраза, сказанная мне перед самым отъездом игуменьей Евпраксией: «Вот, вы ее опекайте, а она вам пригодится». Не знаю, хорошо ли мы опекали монахиню Антонию, но она нам уж точно пригодилась:
– Батюшка, а почему бы вам не сказать Алексею Ивановичу, чтобы он подошел к Сионским воротам, мы ведь там будем, может, они сумеют с нами пройти?
Пришлось отцу Андрею снова набирать наш номер:
– А вы можете подойти…
Можем ли мы подойти?! Да мы куда угодно подойдем, хоть к Эйфелевой башне! И любые ворота найдем!
Правда, не сразу, сразу никто не объяснит, этого нужно еще добиться. Но зато у Сионских ворот мы видим всех наших: и монахиня Антония улыбается нам, и игуменья Лариса! Но самое главное – здесь отец Виктор со своей супругой Татьяной, он теперь служит в Горненской обители:
– Да вы не расстраивайтесь! С нами пройдете!.. Вот ведь как сатана всех накручивает! Посмотрите!
Да, здесь всё то же, что и у Яффских, и так же полицейские вступают в сражение с желающими взять штурмом вход в город. И пока мы, успокоенные обнадеживающим обещанием отца Виктора, радостно слушаем его, я вижу, как в небольшое отверстие в стене, в нескольких метрах от земли, пытаются проникнуть наиболее предприимчивые мужчины, незамеченные полицейскими.
Они каким-то образом цепляются за едва приметные выступы, подтягиваются на руках, и вот один уже скрылся за стеной, за ним карабкается другой, третий…
– Сейчас делегация пойдет! – выкрикивает полицейский.
В наших рядах оживление, делегация – это Горненская обитель, то есть мы.
– Сюда, сюда идите! – зазывает один из полицейских, но стоит нам только устремиться к нему, как уже с другой стороны слышим:
– Сюда, сюда!
Но вот, перетасовав всех в последний раз, нас наконец-то впускают в ворота.
– Они с нами! – называет заветный пароль отец Виктор, и мы оказываемся в Старом городе.
Но ведь это только начало, а впереди еще 4 кордона! И я ни на секунду не забываю об этом. Вчера одна женщина рассказала мне, как 2 года назад она прорывалась на Благодатный Огонь в свой день рождения и очень надеялась, что на этот раз все кончится благополучно (это была уже ее третья безуспешная попытка). И она действительно чудом преодолела первый кордон.
– А на втором, – говорит, – меня так зажали между собой полицейские: у них на груди были какие-то металлические пластины, – что буквально выдавили меня, я рыбкой нырнула (оказывается, можно рыбкой нырнуть, а я раньше не понимала, как это – «рыбкой»!) и пролетела над их головами.
– А приземлились-то хоть на ноги? – ужасаюсь я.
– Вот именно, что на ноги, мне даже зааплодировали.
И третий кордон преодолела, и четвертый. А на последнем меня отбросили на исходные позиции, то есть за ворота. Как же я рыдала! Но разве это может помочь!
Пройдя несколько метров, слышу за спиной возмущенные крики, заставляющие меня обернуться: какой-то молодой человек (говорят, румын) оттягивает ворот рубашки, стараясь обнажить плечо, и громко повторяет:
– Это хорошо? Это хорошо?
И я вижу на его плече два полыхающих рубца в виде креста, каждый рубец не меньше трех сантиметров. «Неужели стигматы? – думаю. – А что? Вполне возможно. И он, наверное, хочет этим сказать, что раз у него стигматы, то ему непременно надо в храм попасть, как особо отмеченному Богом». Но оказывается, это вовсе не стигматы: говорит, его кто-то укусил, какая-то монахиня. Наши не кусали, а кроме них, никого из монашествующих у ворот не было.
На меня это производит такое впечатление, что я забываю о кордонах. Тем более что впереди опять что-то случилось. Двух женщин выводят из строя: одна из них монахиня, у нее нет бейджика, то есть пропуска. Но у другой-то на груди, как и полагается, прикреплен этот самый бейджик! Почему же их остановили? Да, говорят, монахиня передала паломнице свой пропуск, а израильские стражи порядка заметили это и не пропустили ни ту, ни другую. Так обе и не попали в храм! И пока я переживаю все это, я оказываюсь… перед вторым кордоном! Рядом никого нет, только я и женщина-полицейский, и мы стоим напротив друг друга. Ее цепкий взгляд тут же обнаруживает отсутствие бейджика, и, распаленная предыдущими разборками, она заносит руку, чтобы отшвырнуть меня в сторону… И в то же мгновение из-за ее спины ко мне протягивается рука молоденького полицейского:
– Пожалуйста, проходите!
Но главное, самое главное, не что он говорит, а как!
В его голосе такая теплота и нежность, что, кажется, более любимого человека, чем я, у него нет. Я делаю шаг вперед, и он одной рукой обнимает меня. Но это не обычное объятие, прикосновения я не чувствую, и тем не менее оно есть, и в этом объятии такая любовь, которую не вмещает сердце. А если… если это моя святая мученица Фотина?! А что я еще могла предположить?
В
Кувуклии. Гроб Господень
Мужа никто уже не пытается задерживать, и он идет следом за мной. И тут один из священников говорит, обращаясь к моему мужу:
– А вам что, бейджики нужны? Да у меня их много, могу дать.
И достает из кармана горсть прозрачных прямоугольничков. Я дрожащими руками пытаюсь прикрепить к кофте этот прямоугольничек.
– Да не надо прикалывать, а то еще упадет, потеряете, у меня так было, – говорит кто-то.
Я кладу пропуск в карман.
– Зачем в карман? Ведь его никто не увидит.
Тогда я цепляю бейджик на кофту, прижимаю его, для верности, руками… и… оказываюсь у самого храма, не заметив остальные кордоны. Входящие в храм передают какие-то пакеты полицейским.
– А это они скамеечки отдают, с ними в храм не пускают.
– А потом-то их можно будет забрать? – спрашиваю я.
– Ну да, потом отдадут.
Мы входим в храм, и отец Виктор говорит:
– Дальше не надо проходить, а то задавят.
Мы останавливаемся неподалеку от Камня Помазания, а слева от нас, за поворотом, мы его не видим, – Гроб Господень. Одной из паломниц в прошлом году, на этом вот самом месте, сломали два ребра, и ей пришлось провести Пасху в больнице. Действительно, могут сломать, мы стоим, как и вчера, плотно прижавшись друг к другу, однако здесь все-таки не так тесно, как на Крестном пути. Да разве это имеет сейчас значение! Все мы «с одной душой и одним сердцем» в ожидании Огня.
Но в этом ожидании – не умилительное чувство тихого молитвенного благоговения, как в наших православных храмах, а безудержный всплеск эмоций: вокруг непрекращающееся ликование, песни, возгласы, и во всём этом – глубинное родство и любовь друг к другу!
Рядом со мной израильтянка, ей не более 20 лет.
– А вы разве православная?
– Нет, – говорит, – я иудейка.
– Тогда почему пришли сюда?
– Да я каждый год здесь, стараюсь не пропускать.
– Верующая?
– А мы все здесь верующие, только боимся об этом сказать!
– А я православный, врач, но в Иерусалиме работаю медбратом уже 10 лет. Я им сказал, что верующий и что мне надо в воскресные дни в храме быть. Мне никогда воскресное дежурство не дают.
– И что, спокойно отпускают?
– Да, отпускают, просто надо сразу себя так поставить. Может, кто и говорит что-нибудь за моей спиной, но меня это вполне устраивает, лишь бы на богослужения отпускали.
Та часть храма, где мы находимся, разделена пополам: мы стоим монолитом на одной половине, а по другой расхаживают вооруженные полицейские, за спиной у них краснеют небольшие огнетушители. Периодически они выносят из толпы, со стороны Кувуклии, потерявших сознание людей, сажают их на скамейки, отпаивают водой и затем уводят куда-то.
– Неужели из храма?! – переживаю я.
– Нет, их ставят в более безопасное место.
Но и я начинаю изнемогать и вспоминаю о валидоле, которого у меня с собой, как всегда, нет. И тут слышу за своей спиной голос:
– Вам стульчик дать?
И с этими словами незнакомый священник вручает мне складную табуреточку, такую крохотную, что ее можно было, наверное, и в кошельке спрятать. Я опускаюсь вместе с табуреточкой в приятный холодок каменного пола, и мне вполне хватает десяти минут, чтобы восстановить силы.
– Смотрите, голубок на колонне!
Живой?! А может, все-таки из мрамора? Мраморный голубок сидит все 4 часа не шевелясь, но за несколько минут до схождения Благодатного Огня, когда Патриарх крестным ходом трижды обходит Кувуклию, он вдруг оживает, начинает расправлять перышки, крутить головкой, а перед самым сошествием Огня внезапно срывается с места и улетает.
И вот уже мимо нас бегут огненосцы с пылающими факелами! Один, второй, третий… А нам-то, нам почему не дают Огня?! Всё, ждать уже невозможно! Каждая секунда превращается в вечность, а Огня все нет и нет! И вдруг из-за поворота прямо на нас хлынул золотой поток, еще мгновение – всё вокруг заполыхало, и мы оказались среди моря Огня. Замирая от волнения, опускаю руку в Огонь, провожу над ним ладонью. Нет, он все-таки горячий, это, наверное, потому что минуты три прошло, а говорят, надо сразу же…
– О-о-о! Горит! Го-рит! Го-р-и-и-т!!! – слышу вдруг со всех сторон.
Я поднимаю голову: это горит мой муж! У него вспыхнули волосы, и уже весь затылок в огне. Муж руками сбивает огонь, я помогаю ему.
– Скорее, скорее гасите свечи! – раздается вокруг.
Вот и все… Свечи потушены… Как жалко!
Выйдя из храма, мы оборачиваемся назад.
– Так не хочется уходить отсюда, давай еще постоим! – прошу я мужа.
И мы стоим у храма, чтобы еще хоть немного побыть с теми, кто, так же, как и мы, причастились Божественной любви…
У автобусов встречаемся с сияющими игуменьями.
У настоятельницы Евпраксии весь подрясник в восковых звездах, а взгляд озёрный, и непонятно, видит она нас или нет:
– Христос Воскресе!!!
В гостинице внимательно осматриваю затылок мужа: опаленных волос нет, и главное, все одной длины!!! И теперь жалею, что не умылась Огнем. Надо было сразу, не раздумывая, окунуть в него лицо, и тогда благодать Божия явила бы и на мне чудо: все дается нам по нашей вере.
Светлана Сидорова
Разговоры о предстоящей поездке велись полгода, а за 3 месяца до Пасхи мы с мужем неожиданно встретились с нашими игуменьями, Евпраксией и Иулианией, и их другом и благодетелем В. у отца Наума в келлии, и друг сказал, кивая в их сторону:
– Вот, батюшка, я собрался вместе с настоятельницами в Иерусалим, – а потом, обернувшись к нам, добавил: – и Алексея Ивановича с супругой приглашаю. Батюшка обрадовался:
– Вот как хорошо! Пусть они все летят, а ты… дома останешься.
Архимандрит Наум (Байбородин)
За неделю до поездки пришел в гости В., который сделал нам такой щедрый подарок, и когда мы стали сомневаться в возможности попасть на Благодатный Огонь, он спросил моего мужа:
– А нельзя ли где-нибудь пропуск достать?
– Можно было бы владыку М. побеспокоить, все-таки мой бывший студент, он всех там знает, – решил муж и позвонил владыке.
Но владыка ему отказал:
– Что вы, Алексей Иванович! Я не смогу помочь, а вам обязательно на Пасху надо? Знаете, что там будет твориться? Ведь в этом году католики вместе с нами празднуют. В любое другое время вам такую встречу организуют! После Пасхи поезжайте.
И тут я не выдержала:
– Может, правда потом, после Пасхи?
– Ну, нет! – возразил В. – Вас уже благословили. Все будет хорошо, и на Благодатный Огонь попадете, вот увидите!..
Наш самолет поднялся в воздух, и далеко внизу затерялись и крохотные машинки, ползущие по тоненьким ниточкам дорог, и цветные, аккуратно расчерченные квадратики, свидетельствующие о неутомимой деятельности жителей Земли. И теперь нам не оставалось ничего другого, как наблюдать за кучевыми облаками, похожими то на поля, занесенные снегом, то на вершины айсбергов.
А наши игуменьи летели другим рейсом: разбираясь с текущими делами, они сдали необходимые для поездки документы лишь в последние дни. И жить им пришлось не в Вифлееме, как нам, а в Иерусалиме, им другая паломническая группа досталась, наша уже была переполнена.
Они жалели, что так получилось, им хотелось вместе со всеми быть: ведь с нашей группой летела и тверская игуменья Лариса, которая была когда-то послушницей в монастыре у настоятельницы Иулиании, и монахиня Антония, монастырская сестра игуменьи Евпраксии. Среди паломников были даже студенты богословских курсов, где я преподаю, и отец Андрей – его назначили старшим в нашей группе – тоже оказался бывшим студентом моего мужа, а встретила нас в Святой Земле монахиня Горненской обители Иустина, которая должна была нас сопровождать. Мы ее сразу узнали, хотя видели последний раз много лет назад, на Венчании наших детей.
Из Тель-Авива монахиня Иустина отвезла нас в Вифлеем, в гостиницу Русской духовной миссии, и после ужина мы пошли в храм Рождества Христова, в храм, который ознаменовал начало новой эры человечества. Отсюда и началось наше паломничество. Вся земная жизнь Спасителя пройдет за эти дни перед нами: от Рождества Господня до Его Крестных страданий и Светлого Воскресения. И Поле Пастушков нас ждет, где мы, стоя в ярком, радостном храме, построенном отцом Серафимом (его называют старцем всей Греции, батюшка скончался в 2001-м году в возрасте 102 лет; говорят, он очень преподобного Серафима Саровского любил), среди Пасхи запоём Рождественский тропарь, и Гора Блаженств, и гробница Лазаря Четверодневного, и Сионская горница, и три кущи на горе Преображения, и Благовещенье в Назарете, где мы причастились Святых Христовых Таин 7 апреля, в самый день праздника Пресвятой Богородицы. И везде мы будем петь праздничные тропари и слушать Евангелие. За эти 8 дней нам предстоит прожить целый год, да что там год – вечность!
Наверное, каждый, кто видел пасхальный Иерусалим, скажет, что посещение Святой Земли на Пасху – это событие, которое несопоставимо ни с какими другими паломническими поездками, потому что Святая Земля для человека православного – это сердцевина его духовных поисков. Увидеть Иерусалим – и встретиться с вечностью! Наш знакомый священник, отец Алексий, умер, как только прилетел из Иерусалима, а через 3 дня после похорон его друг получил от него по мобильному телефону сообщение: «Я дома!»
Радость – это дар скорби
Иерусалим. Старый город
В эти дни нам дается уникальная возможность почувствовать плоды веры, обнаружить слабость духа, испытать соблазн и самоотречение. Все события Страстной седмицы – будто вся человеческая жизнь, в которой переплетаются любовь и малодушие, высота духа и ненависть, милость и предательство, ожесточение и покаяние, духовный подъем и отчаяние, страх и безудержная радость – словом, все трагичное и трогательное, высокое и умилительное соединяется здесь воедино.
И, кажется, что большей радости и большей скорби уже и быть не может.
Но как же все-таки оказаться в храме в Субботу, на схождении Благодатного Огня? Правда, я почти не сомневалась, что это должно произойти: ведь у меня здесь верный и преданный друг – моя святая мученица Фотина, и 2 апреля, то есть за день до схождения Огня, ее память, а значит, и мои именины. Игуменья Лариса после обеда отводит нас в сторону и тихонько шепчет:
– Тут есть одна женщина, ее зовут Анна, она договорится с местным диаконом, он якобы где-то в храме может спрятать. Надо будет только ночь переждать, пока полицейские проверяют, а перед схождением Огня нас выпустят и подведут прямо к Кувуклии. Но за это надо заплатить.
Мы готовы платить, готовы прятаться, только бы на Благодатный Огонь попасть!
– Если хотите попасть, вам надо будет очутиться днем в храме и оставаться там до следующего дня. Придется потерпеть, – говорит монахиня Иустина.
Но нас уже ничем не испугать; пожалуй, мы и три дня выдержим. Тем более что Страстная Пятница начнется с Крестного пути Спасителя, по которому мы пройдем за Ним от Претории, откуда вывели истерзанного Господа, до Голгофы, где Он принял крестные муки, и окажемся в нужное время в храме у Гроба Господня.
В Страстную Пятницу мы подходим к Претории в 9 утра и останавливаемся в сотне метров от нее. Через полчаса мы уже начинаем понимать, что в любую минуту нас может раздавить толпа, дышать становится все труднее и труднее.
– Держитесь поближе к стене, – говорит мой муж. Но стены я боюсь.
– Не бойтесь, я вас охранять буду, рукой о стену обопрусь.
– Нет, что ты! Руку сломать могут!
– Только не падайте, затопчут! – предупреждает он.
И это не напрасное предупреждение: когда наших игумений оттеснили в сторону и, затянув вглубь толпы, повлекли к началу крестного хода, они по дороге едва успели подхватить споткнувшуюся женщину. Но теперь, слава Богу, мои подруги в относительной безопасности, а наше положение явно усугубляется: с двух сторон какие-то громкие иностранцы, активно жестикулируя, пытаются продвинуться вперед, одни в одну сторону, другие в другую, настойчиво желая непременно пробиться к своим друзьям: «туда». И это им каким-то образом удается, правда, за наш счет.
Впереди вижу множество крестов. Мне говорят, что это сербы привезли распятия, чтобы освятить их для новых храмов. Такие огромные?! А как же они кресты в самолете везли? А несли как? Ведь среди них много женщин. У нас в руках небольшие деревянные крестики, и то в такой давке держать их непросто.
Алексей Иванович Сидоров с женой Светланой
Ожидание выноса Креста длится 4 часа, но, как ни странно, мы будто не замечаем ни изнуряющей жары, ни впивающихся поминутно в бок и спину локтей – все это нас нисколько не тяготит. Скорее наоборот, мы даже рады, что приходится немного потерпеть. Может, это потому, что нам хочется внести свою, хотя бы крохотную, лепту в Крестный путь Спасителя. Но вот, наконец, в дверях Претории вместе с греческим архиереем появляется Распятие Спасителя, и все молящиеся устремляются к нему. Только бы не упасть! Но людской поток неожиданно величественно и плавно подхватывает нас и несет к Голгофе мимо трогательного барельефа с изображением Господа и Его Пречистой Матери на месте их последней встречи, мимо отпечатка на камне, как на воске, руки Спасителя, когда Он упал под тяжестью Креста, мимо Лика Христа на плате Вероники, который она протянула изнемогающему Господу… Всем хочется дотронуться до этих святынь, но не каждому удается, – нас влечет все дальше и дальше.
– Мы еще успеем здесь спокойно пройти, – обещает монахиня Иустина, оказавшаяся возле нас.
До Голгофы остались считанные минуты и… вся человеческая жизнь. И тут, как иногда бывает, – очередное «открытие»: радость – это дар скорби! И эта не однажды уже высказанная до меня мысль сейчас по-новому переживается мною. Не было бы дороги, ведущей на Голгофу, не было бы и пасхальной радости, уносящей в вечность.
В России вся Страстная седмица посвящена приготовлениям к пасхальным дням. А здесь всё так насыщено скорбью, что она тут же переплавляется в радость, и боль Страстной седмицы вытесняется пасхальным ликованием. Это ликование с каждым днем усиливается, и к Светлому Христову Воскресению мне начинает казаться, что для радости уже не осталось места.
Такая полнота!
Но вот и храм. 2 часа дня.
У иудеев – Стена Плача, а у православных христиан – стена Радости, стена Кувуклии, в отверстие которой верующие по очереди, с молитвенной просьбой, погружают руки. Источник совершенной скорби и совершенной радости – Гроб Господень.
Все мы вырваны сегодня из обыденной суеты и соединены воедино Христом, Который с Креста жаждал всех собрать под Свое крыло. Здесь, у Святого Гроба, и собрал. Поэтому для православного человека нет чуда более явного, нет истины более доказанной, чем Преславное Христово Воскресение. Господь прославляется в эти дни дважды: торжественным сошествием во ад и Святым Воскресением, а еще нашей любовью.
Два дня Пасхи. День и ночь в храме у Гроба Господня, в храме Воскресения Христова, или как его называют по-другому, в Гробском храме.
Здесь все как единое целое: постящиеся и непостящиеся, верные и маловерные, те, кто живет по Закону Божьему, и те, кто пока еще не умеет жить по любви к Богу.
Здесь, как нигде, ощущаешь общность всех людей, все они – твои братья, имеющие одного Отца – Бога – и одного предка – Адама. В каждом видишь близкого тебе человека, ради которого и пришел Господь в мир претерпеть страдания, чтобы спасти и помиловать. И эта любовь, изливаемая Господом, этот исцеляющий Благодатный
Огонь Божественной любви, не сожигающий, а просвещающий и милующий, Огонь, который завтра в 2 часа дня видимо сойдет на молящихся, переполняет наши сердца и делает самыми любимыми даже тех, кто пока сопротивляется Закону Божию, закону любви, правды, истины.
У коптского придела сидят несколько пожилых коптов и с удовольствием позируют, пока я их фотографирую, а потом один из них протягивает мне руку. Я отвечаю на рукопожатие, а он притягивает меня к себе и целует. И этот поцелуй так естественен, будто мы давно знакомы и рады встрече. У Кувуклии крутится юная барышня, похожая на итальянку, в изящной черной шляпке и белой в черную полоску блузочке. Она зажигает от подсвечника свечи, раздает всем желающим и непрестанно щебечет, расточая улыбки. И смотреть на нее радостно и приятно.
Несколько раз проходят крестным ходом греки.
Плывут старинные хоругви, большие, писаные маслом, тяжело ударяют о пол железные посохи, предваряющие крестные ходы. А еще – множество маленьких детей в белых длинных рубашках, кружевных и воздушных, и не только детей, взрослых тоже. Это те, кто сегодня, в Страстную Пятницу, приняли Святое Крещение…
У каждого свой план
Вокруг нас уже много желающих «прятаться».Но диакон-то наш где?
– А вон он, вон там! Да не туда смóтрите, направо, направо смотрите… нет, уже скрылся…
И когда в третий раз диакон вот так промелькнул и скрылся, у меня возникает подозрение, что вряд ли он сможет нам чем-нибудь помочь. Но неужели, неужели уже никто не сможет? Вдруг на балконе появляется российская делегация, и мы видим их руководителя, Сергея! Мы машем ему руками, а вдруг заметит? Похоже, он все-таки нас увидел, потому что через какое-то время Сергей оказывается уже рядом с нами. В нашем голосе заискивающая надежда:
– Ты нас ищешь?!
– Нет, не вас, – недовольно отстраняется он, – я тут одного из наших ищу.
– А-а-а, понятно… а у нас ничего не выходит с пропусками, наверное, не попасть нам…
– Я вам ничем не могу помочь!
– Да ты не беспокойся! Тут один диакон обещал, может, что еще и получится.
– Это хорошо, что обещал, – голос Сергея сразу смягчается. – Ну, я пошел, а вам, Алексей Иванович, хорошо бы отдохнуть, на вас лица нет!
И тут из толпы появляется, размахивая пучками свечей, запыхавшаяся Анна:
– Пошли скорее, он уже здесь, велел всех подвести!
Увидев нас, диакон морщится:
– Я же говорил, что только шестерых смогу, а вас тут 13, мы так не договаривались!.. Нет, нет, ничего не получится. Да и вообще, это опасно, сейчас полицейские стали более серьезно проверять.
Диакон тут же исчезает, и Анна возвращает нам мятые и никому уже не нужные доллары.
Теперь надо что-то самим придумывать. Симпатичные супруги из нашей группы сразу отказались сдавать деньги:
– Не потому что их у нас нет, но мы решили, пусть все будет по Божьей воле, будем молиться, а там уж как Бог даст!
– А я буду в храме прятаться, они меня не найдут! – возбужденно делится с нами четырнадцатилетний сын отца Андрея Алик.
И его мама – жена священника – тоже что-то задумала. У каждого свой план. Когда мы вернулись в Москву, мы от многих услышали, что в этом году поодиночке на Благодатный огонь невозможно было попасть, но как же тогда почти вся наша группа попала? Та супружеская пара, которая надеялась на молитву, обошла Старый город трижды и… оказалась в храме. Жену отца Андрея, Ирину, прятали арабы в маленькой лавочке рядом с храмом, но после того, как она промучилась там ночь, ее выставили в 6 часов утра за дверь, и она сразу же попалась на глаза полицейским, которые тщательно выискивали оставшихся в Старом городе. Кончилось все тем, что ее выдворили за ворота.
Но ведь она тоже была с нами на Благодатном Огне!
А ее сын Алик? Ему бы легко удалось спрятаться в храме, если бы поисками занимались только мужчины, но среди полицейских были и женщины, и, в отличие от мужчин, женщины его находили везде. Но Алик все-таки сумел забраться в такое укромное место, где обнаружить его было невозможно никому – ни мужчинам, ни женщинам. Все прошли мимо, но последняя женщина уронила телефон, он скользнул под скамейку, где затаился Алик, и она вытащила мальчика вместе с телефоном. Но и Алик в конце концов попал в храм! Как это им всем удалось, к сожалению, осталось для меня тайной, хотя каждый хотел бы поделиться со мною, но только начнут рассказывать, как экскурсовод уже зовет в очередное паломничество: ведь мы, стараниями монахини Иустины, везде сумели побывать, хотя времени было в обрез. А наши игуменьи как же? Нашим игуменьям досталась, пожалуй, самая трудная ночь, но зато они оказались рядом с Кувуклией. И какой же радостью обернулись для них те мучения, которые они претерпели! Теперь они могут, в числе множества других паломников, торжественно свидетельствовать о чудесных свойствах Огня: небесный Огонь действительно умиляет своей прохладой, и им можно умываться!
Но обо всем этом мы узнаём только на следующий день. А в ту ночь паломники из нашей группы куда-то разошлись, Евпраксию и Иулианию тоже увели, обнадежив обещаниями, и мы остались одни. Можно было бы уже уехать в Вифлеем, но очень не хотелось расставаться с храмом.
– Поднимемся на Голгофу? – предложил муж, и я была благодарна ему за это.
На Голгофе народу тоже совсем немного. Кто-то сидит на скамеечке, кто-то у Креста на коленях молится.
И такая здесь тишина, что хочется молча сидеть при Кресте. И никуда не торопиться…
И все-таки в половине пятого утра мы выходим из храма, потому что в 5 придут полицейские, чтобы всех отсюда выдворить. А вдруг мы замешкаемся? Начнут толкать, а то еще и ударят. Нет, уж лучше самим!
Мы берем такси и едем в гостиницу. Теперь у нас остается последняя возможность попасть на Благодатный Огонь: сесть на автобус, который подойдет к гостинице в 7 утра, и доехать до Яффских ворот Старого города. «Вас высадят, а потом как хотите, сами будете пробираться», – сказала нам в первый же день монахиня Иустина.
В гостинице решаем, что приляжем только на час, не больше. Но, утомленные бессонными ночами, мы закрываем глаза и… просыпаемся в 7:15, с ужасом понимая, что опоздали.
– А вдруг автобус еще не ушел? Надо сбегать посмотреть!
Нет, все-таки ушел.
– Не расстраивайся, – говорит муж, – все равно теперь туда не попасть, пойдем куда-нибудь, погуляем…
Я ложусь на кровать и утыкаюсь в подушку, еле сдерживая слезы: «Святая мученица Фотина! Как же так? Почему ты мне не помогла? Мы все-таки не попадаем на Огонь!»
И тут мой муж, мой самый лучший, самый добрый муж, не выдерживает:
– Всё, быстро собирайся, поедем на такси, а там видно будет!
И через полчаса мы уже у Яффских ворот.
У входа в Старый город волнообразно колышется бурлящая толпа, донося до нас вопли, крики, визг. И снова вспоминаются рассказы тех, кто не первый год съезжается на Благодатный Огонь. Как-то раз несколько человек, проявляющих особое рвение, вдруг неожиданно впустили, и они понеслись по узким улочкам в указанном направлении, но на последнем повороте увидели не храм, а очередные ворота, через которые их вытолкнули на улицу…
Таинственный помощник
Перед Яффскими воротами площадка, на ней сидят на пластмассовых стульях несколько десятков человек: кто пьет воду, кто ест мороженое.– И ты садись, вот место есть! – предлагает муж.
– А почему я должна садиться?
– А почему ты должна стоять? – парирует муж.
Тоже верно, но сесть – значит признать свое поражение, а так находишься как бы в боевой готовности… И тут мы видим, как молодой послушник из нашей группы, сходу преодолевая небольшой барьерчик, устремляется мимо нас. Мы едва успеваем его задержать:
– Ты куда?!
Яффские ворота
Наша заинтересованность ему явно не нравится:
– Да хотел сбегать в миссию, а вдруг удастся пропуск раздобыть?
– И мы с тобой!
Такой ответ его еще более не устраивает, и он бойко бросается вперед, надеясь оторваться от нас, однако мы устремляемся за ним, он ускоряет шаг – и мы. Так до самой миссии и преследуем его, не отставая ни на метр… Но, как и следовало ожидать, здесь пустынно, ни души. В одну дверь звоним, в другую. Наконец нам открывают:
– Да что вы! Никого нет, все давно ушли!
А на что мы, собственно, надеялись? Мы ведь в первый день уже были здесь, и начальник миссии, благословляя моего мужа, тепло здоровался с ним. И муж, ободренный таким приемом, решился поделиться с ним своими переживаниями:
– Не знаем, попадем мы на Благодатный Огонь…
– Вот, все на Благодатный Огонь рвутся, всё чудеса ищут, но ведь это совсем необязательно, лишь бы вера была!
Ну да, понятно, лишь бы вера была…
Медленно бредем обратно к Яффским воротам, где за время нашего отсутствия не произошло никаких перемен. Все так же шумит «житейское море», и чуть ли не каждый священник, проходящий мимо нас, радостно приветствует моего мужа:
– Алексей Иванович, вы тоже здесь?!
– Да, но у нас нет пропусков.
– А-а-а…
И мы снова оказываемся одни.
Но вот, наконец, долгожданный звонок!
– Вы где? – слышит муж голос отца Андрея.
– Да мы тут, перед Яффскими!
– А моя супруга с сыном?
– Мы не знаем, расстались с ними ночью в храме, они строили какие-то планы, а у нас и планов нет.
– Ну, все понятно, тогда до свидания!
И отключает телефон. Но рядом с ним стоит наша Антония, которую вместе с игуменьей Ларисой и отцом Андреем пригласили в Горненскую обитель, чтобы они смогли с монастырскими сестрами пройти. Именно к ней относилась судьбоносная фраза, сказанная мне перед самым отъездом игуменьей Евпраксией: «Вот, вы ее опекайте, а она вам пригодится». Не знаю, хорошо ли мы опекали монахиню Антонию, но она нам уж точно пригодилась:
– Батюшка, а почему бы вам не сказать Алексею Ивановичу, чтобы он подошел к Сионским воротам, мы ведь там будем, может, они сумеют с нами пройти?
Пришлось отцу Андрею снова набирать наш номер:
– А вы можете подойти…
Можем ли мы подойти?! Да мы куда угодно подойдем, хоть к Эйфелевой башне! И любые ворота найдем!
Правда, не сразу, сразу никто не объяснит, этого нужно еще добиться. Но зато у Сионских ворот мы видим всех наших: и монахиня Антония улыбается нам, и игуменья Лариса! Но самое главное – здесь отец Виктор со своей супругой Татьяной, он теперь служит в Горненской обители:
– Да вы не расстраивайтесь! С нами пройдете!.. Вот ведь как сатана всех накручивает! Посмотрите!
Да, здесь всё то же, что и у Яффских, и так же полицейские вступают в сражение с желающими взять штурмом вход в город. И пока мы, успокоенные обнадеживающим обещанием отца Виктора, радостно слушаем его, я вижу, как в небольшое отверстие в стене, в нескольких метрах от земли, пытаются проникнуть наиболее предприимчивые мужчины, незамеченные полицейскими.
Они каким-то образом цепляются за едва приметные выступы, подтягиваются на руках, и вот один уже скрылся за стеной, за ним карабкается другой, третий…
– Сейчас делегация пойдет! – выкрикивает полицейский.
В наших рядах оживление, делегация – это Горненская обитель, то есть мы.
– Сюда, сюда идите! – зазывает один из полицейских, но стоит нам только устремиться к нему, как уже с другой стороны слышим:
– Сюда, сюда!
Но вот, перетасовав всех в последний раз, нас наконец-то впускают в ворота.
– Они с нами! – называет заветный пароль отец Виктор, и мы оказываемся в Старом городе.
Но ведь это только начало, а впереди еще 4 кордона! И я ни на секунду не забываю об этом. Вчера одна женщина рассказала мне, как 2 года назад она прорывалась на Благодатный Огонь в свой день рождения и очень надеялась, что на этот раз все кончится благополучно (это была уже ее третья безуспешная попытка). И она действительно чудом преодолела первый кордон.
– А на втором, – говорит, – меня так зажали между собой полицейские: у них на груди были какие-то металлические пластины, – что буквально выдавили меня, я рыбкой нырнула (оказывается, можно рыбкой нырнуть, а я раньше не понимала, как это – «рыбкой»!) и пролетела над их головами.
– А приземлились-то хоть на ноги? – ужасаюсь я.
– Вот именно, что на ноги, мне даже зааплодировали.
И третий кордон преодолела, и четвертый. А на последнем меня отбросили на исходные позиции, то есть за ворота. Как же я рыдала! Но разве это может помочь!
Пройдя несколько метров, слышу за спиной возмущенные крики, заставляющие меня обернуться: какой-то молодой человек (говорят, румын) оттягивает ворот рубашки, стараясь обнажить плечо, и громко повторяет:
– Это хорошо? Это хорошо?
И я вижу на его плече два полыхающих рубца в виде креста, каждый рубец не меньше трех сантиметров. «Неужели стигматы? – думаю. – А что? Вполне возможно. И он, наверное, хочет этим сказать, что раз у него стигматы, то ему непременно надо в храм попасть, как особо отмеченному Богом». Но оказывается, это вовсе не стигматы: говорит, его кто-то укусил, какая-то монахиня. Наши не кусали, а кроме них, никого из монашествующих у ворот не было.
На меня это производит такое впечатление, что я забываю о кордонах. Тем более что впереди опять что-то случилось. Двух женщин выводят из строя: одна из них монахиня, у нее нет бейджика, то есть пропуска. Но у другой-то на груди, как и полагается, прикреплен этот самый бейджик! Почему же их остановили? Да, говорят, монахиня передала паломнице свой пропуск, а израильские стражи порядка заметили это и не пропустили ни ту, ни другую. Так обе и не попали в храм! И пока я переживаю все это, я оказываюсь… перед вторым кордоном! Рядом никого нет, только я и женщина-полицейский, и мы стоим напротив друг друга. Ее цепкий взгляд тут же обнаруживает отсутствие бейджика, и, распаленная предыдущими разборками, она заносит руку, чтобы отшвырнуть меня в сторону… И в то же мгновение из-за ее спины ко мне протягивается рука молоденького полицейского:
– Пожалуйста, проходите!
Но главное, самое главное, не что он говорит, а как!
В его голосе такая теплота и нежность, что, кажется, более любимого человека, чем я, у него нет. Я делаю шаг вперед, и он одной рукой обнимает меня. Но это не обычное объятие, прикосновения я не чувствую, и тем не менее оно есть, и в этом объятии такая любовь, которую не вмещает сердце. А если… если это моя святая мученица Фотина?! А что я еще могла предположить?
В Кувуклии
В Кувуклии. Гроб Господень
Мужа никто уже не пытается задерживать, и он идет следом за мной. И тут один из священников говорит, обращаясь к моему мужу:
– А вам что, бейджики нужны? Да у меня их много, могу дать.
И достает из кармана горсть прозрачных прямоугольничков. Я дрожащими руками пытаюсь прикрепить к кофте этот прямоугольничек.
– Да не надо прикалывать, а то еще упадет, потеряете, у меня так было, – говорит кто-то.
Я кладу пропуск в карман.
– Зачем в карман? Ведь его никто не увидит.
Тогда я цепляю бейджик на кофту, прижимаю его, для верности, руками… и… оказываюсь у самого храма, не заметив остальные кордоны. Входящие в храм передают какие-то пакеты полицейским.
– А это они скамеечки отдают, с ними в храм не пускают.
– А потом-то их можно будет забрать? – спрашиваю я.
– Ну да, потом отдадут.
Мы входим в храм, и отец Виктор говорит:
– Дальше не надо проходить, а то задавят.
Мы останавливаемся неподалеку от Камня Помазания, а слева от нас, за поворотом, мы его не видим, – Гроб Господень. Одной из паломниц в прошлом году, на этом вот самом месте, сломали два ребра, и ей пришлось провести Пасху в больнице. Действительно, могут сломать, мы стоим, как и вчера, плотно прижавшись друг к другу, однако здесь все-таки не так тесно, как на Крестном пути. Да разве это имеет сейчас значение! Все мы «с одной душой и одним сердцем» в ожидании Огня.
Но в этом ожидании – не умилительное чувство тихого молитвенного благоговения, как в наших православных храмах, а безудержный всплеск эмоций: вокруг непрекращающееся ликование, песни, возгласы, и во всём этом – глубинное родство и любовь друг к другу!
Рядом со мной израильтянка, ей не более 20 лет.
– А вы разве православная?
– Нет, – говорит, – я иудейка.
– Тогда почему пришли сюда?
– Да я каждый год здесь, стараюсь не пропускать.
– Верующая?
– А мы все здесь верующие, только боимся об этом сказать!
– А я православный, врач, но в Иерусалиме работаю медбратом уже 10 лет. Я им сказал, что верующий и что мне надо в воскресные дни в храме быть. Мне никогда воскресное дежурство не дают.
– И что, спокойно отпускают?
– Да, отпускают, просто надо сразу себя так поставить. Может, кто и говорит что-нибудь за моей спиной, но меня это вполне устраивает, лишь бы на богослужения отпускали.
Та часть храма, где мы находимся, разделена пополам: мы стоим монолитом на одной половине, а по другой расхаживают вооруженные полицейские, за спиной у них краснеют небольшие огнетушители. Периодически они выносят из толпы, со стороны Кувуклии, потерявших сознание людей, сажают их на скамейки, отпаивают водой и затем уводят куда-то.
– Неужели из храма?! – переживаю я.
– Нет, их ставят в более безопасное место.
Но и я начинаю изнемогать и вспоминаю о валидоле, которого у меня с собой, как всегда, нет. И тут слышу за своей спиной голос:
– Вам стульчик дать?
И с этими словами незнакомый священник вручает мне складную табуреточку, такую крохотную, что ее можно было, наверное, и в кошельке спрятать. Я опускаюсь вместе с табуреточкой в приятный холодок каменного пола, и мне вполне хватает десяти минут, чтобы восстановить силы.
– Смотрите, голубок на колонне!
Живой?! А может, все-таки из мрамора? Мраморный голубок сидит все 4 часа не шевелясь, но за несколько минут до схождения Благодатного Огня, когда Патриарх крестным ходом трижды обходит Кувуклию, он вдруг оживает, начинает расправлять перышки, крутить головкой, а перед самым сошествием Огня внезапно срывается с места и улетает.
И вот уже мимо нас бегут огненосцы с пылающими факелами! Один, второй, третий… А нам-то, нам почему не дают Огня?! Всё, ждать уже невозможно! Каждая секунда превращается в вечность, а Огня все нет и нет! И вдруг из-за поворота прямо на нас хлынул золотой поток, еще мгновение – всё вокруг заполыхало, и мы оказались среди моря Огня. Замирая от волнения, опускаю руку в Огонь, провожу над ним ладонью. Нет, он все-таки горячий, это, наверное, потому что минуты три прошло, а говорят, надо сразу же…
– О-о-о! Горит! Го-рит! Го-р-и-и-т!!! – слышу вдруг со всех сторон.
Я поднимаю голову: это горит мой муж! У него вспыхнули волосы, и уже весь затылок в огне. Муж руками сбивает огонь, я помогаю ему.
– Скорее, скорее гасите свечи! – раздается вокруг.
Вот и все… Свечи потушены… Как жалко!
Выйдя из храма, мы оборачиваемся назад.
– Так не хочется уходить отсюда, давай еще постоим! – прошу я мужа.
И мы стоим у храма, чтобы еще хоть немного побыть с теми, кто, так же, как и мы, причастились Божественной любви…
У автобусов встречаемся с сияющими игуменьями.
У настоятельницы Евпраксии весь подрясник в восковых звездах, а взгляд озёрный, и непонятно, видит она нас или нет:
– Христос Воскресе!!!
В гостинице внимательно осматриваю затылок мужа: опаленных волос нет, и главное, все одной длины!!! И теперь жалею, что не умылась Огнем. Надо было сразу, не раздумывая, окунуть в него лицо, и тогда благодать Божия явила бы и на мне чудо: все дается нам по нашей вере.
Светлана Сидорова
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
