Ангел со светлыми волосами

Однажды я получила от сына Саши странное письмо. Он отправил его с танковой колонной, возвращающейся в Пятигорск. На бумажном клочке буквы, как с горки, катились вниз. Он писал, что заболел, но волноваться не надо. Обычная простуда. Хотя и осень, но днём душная жара. Ночи в горах холодные. Как только выпадет свободная минута, сходит в лазарет. Может быть, добрые сестрички напоят его ко… На этом письмо обрывалось.

Больше писем не было. Сколько я ни пыталась, не могла узнать, жив ли он? Удалось ли, как мечталось, выпить кофе?.. Время остановилось…
Над страной реяли лихие девяностые. Для матерей призывников кошмар второй чеченской войны обернулся реальной жутью, тяжким страхом за жизнь своих сыновей. Мой старший сын Саша был призван в армию весной 94 года…
Мы с ним решили отметить проводы в армию в корабельной роще на окраине города. Разложили на скатерти вино, конфеты, апельсины. С Сашей был его закадычный друг Володя. Ему, как и Саше, через день предстояло идти в армию. Внезапно налетел короткий и свежий весенний дождь. Когда он прошёл, ещё долго с сосновых веток за шиворот сыпались тёплые капли. На небе вспыхнула двойная радуга. Добрый знак!..
Мы много и возбуждённо смеялись. Словно хотели лёгкой болтовней «заворожить», обмануть, отпугнуть тревогу. Мокрую рощу обнимали сияющие разноцветные дуги. И вдруг, словно кто-то шепнул мне, что у сына впереди трудные испытания. Его другу повезёт больше. Служба будет необременительной и безопасной. Так оно и вышло. Володя благополучно дослужил в части, расположенной в 7 километрах от родного дома. А мой Саша из Новочеркасска попал в спецназ и воевал в чеченских горах.
Я беспрестанно молилась за него. Не думаю, что я тогда глубоко верила. Даром «ушиб атеизмом» для всех для нас не прошёл. Я только начинала робко и неуверенно приближаться к Богу. Сына мне всё время хотелось закрыть невидимым спасительным куполом. Звучит странно, но я ходила по улицам, держа раскрытые ладони параллельно облакам. «Держала» небо. И всё время повторяла молитвы, какие знала.
Писал сын редко. Я берегла единственную присланную моментальную фотографию: спецназовцы, и среди них Саша, у костра на блок-посту возле Ачхой-Мартана; с ног до головы обвешаны оружием; лепесток огня освещает решительные мальчишечьи лица. Тоска сжимала сердце. Я продолжала молиться.
После получения того странного обрывающегося письма от Саши прошел месяц. И вот — он позвонил в редакцию, где я работала, и просил срочно приехать к нему в госпиталь во Владикавказ. Я взяла младшего, второклассника Женьку — его просто не с кем было оставить — и мы двинулись в далёкую дорогу. Саша в спортивном костюме с чужого плеча встречал нас на вокзале в Осетии. Он коротко объяснил, что заболел желтухой и вертолётом был вывезен из Чечни. Вертолёт в воздухе обстреляли. Но пилоту всё же удалось посадить машину. Всё позади. Вот только он не долечился — сбежал из госпиталя. Уже два дня живёт у госпитальной поварихи Галины Алексеевны… На тревожные расспросы о причине побега мой всегда откровенный сын ответил коротко: «Мама, не спрашивай! Я не могу сказать! Но я ни в чём не виноват!» Мы с сыном были очень дружны. Я привыкла ему верить. И перестала спрашивать.
Галина Алексеевна оказалась милой светловолосой женщиной, вдовой офицера. Только в её гостеприимном доме я начала оттаивать душой. Хлопоча над угощением, она рассказала, что сразу обратила внимание на моего сына — кожа его «цвела» жёлто-чёрными лопухами. Он был неразговорчив и ходил, высоко поднимая ноги: даже в столовой, среди шума и звяканья посуды, он боялся наступить на «растяжки». Ей было жаль парня. Она старалась накормить его повкуснее и «разговорить». Это ей удалось. Вскоре он начал умолять её взять его «на постой» хотя бы на пару дней. Не хватает сил терпеть «вольности» старослужащих. Пусть даже он будет ночевать на коврике в прихожей.
Так Саша очутился в военном городке, в однокомнатной квартире Галины Алексеевны. Она жила со своей дочерью, студенткой Тамарой.
Наутро я отправилась в госпиталь. Здесь работали мобильные бригады врачей из России. Каждые шесть недель они менялись. Сейчас раненых спасали врачи из Санкт-Петербурга. Я впервые видела страшную в своей обыденности серо-багровую изнанку войны. Замотанные бесконечными операциями врачи не отмахивались от моих расспросов. Они объяснили, что у моего сына была тяжёлая форма желтухи, осложненная гемморагическим синдромом. Отсюда разноцветный «боевой раскрас» с ног до головы. Жизнь висела на волоске. Но они сделали всё, что могли. «Просто ваш сын родился в рубашке!» — невесело шутили врачи. Мне хотелось опуститься на колени перед этими измученными, с серыми лицами, людьми.
Оставалось самое трудное: раздобыть медицинскую карту Саши. Я поднялась на второй этаж, в кабинет начмеда. А вдруг в ней ещё нет записи о нарушении госпитального режима? Я догадывалась, что такая запись может сильно осложнить жизнь моему сыну.
«Карта у меня, но на руки я Вам её не дам, — глядя на меня с угрозой, сказал начмед, — На днях я отправлю её в часть, в Новочеркасск. Ваш сын — преступник! Он сбежал из госпиталя. Мы будем его судить!»
На ватных ногах я вышла на улицу и побрела по аллее. Мягкая трава в ограде изумрудно светилась. На ней тяжёлым сном спали только что вернувшиеся из Чечни солдаты. Бродячие собаки перешагивали через них. Невдалеке вереница цинковых гробов. Возле каждого — пара солдатских сапог. Так много гробов! А солнце рассыпает по цинку золотистые зайчики…
Отчаяние обессиливало. Что делать? За побег из госпиталя по головке не погладят! В угрозу суда я, конечно, не верила. После тяжёлой болезни сыну положен был отпуск, и на короткое время можно было бы забрать его домой. Но, когда мы вернёмся в часть в Новочеркасск, из-за роковой записи в медицинской карте мне его не отдадут. Подлечат в местной больнице — и снова в Чечню. К печальной веренице цинковых гробов добавится пара разбитых сапог моего сына… Пора было уходить. Час проходил за часом. Я упрямо продолжала стоять возле госпиталя. За углом в тени изнывали от ожидания мои ребята. Я не могла вернуться к ним ни с чем. И тут я беззвучно и отчаянно начала молиться Богородице. Просила, чтобы она пожалела моего ребёнка. Ведь она сама Мать, страдающая за своего Сына! Только Она, милосердная, может понять моё горе и помочь!
Внезапно кто-то тронул меня за плечо. Это был врач, успевший сменить зелёную хирургическую форму на рубашку и джинсы. После моего сбивчивого рассказа он вытер моё заплаканное лицо своим платком. Потом посоветовал дождаться госпитальной машины и поехать в полевой госпиталь — вдруг медицинская карта ещё там. Я даже не успела поблагодарить его за сочувствие. Рядом остановился видавший виды «Уазик». Смутно представляя себе, где буду искать в Чечне медицинские документы Саши, села на серое драное сиденье. Даже не успела предупредить сыновей, чтобы не ждали.
Тонкая пыль клубилась в кабине и залепляла глаза, пока мы мчались по кочковатой дороге. «Пыль, пыль, пыль, пыль… и отдыха нет на войне!» — стучали в мозгу слова Киплинга. Шофёр косился на моё заплаканное лицо и балагурил. Я беспомощно улыбалась. Ни на секунду я не верила, что смогу помочь сыну. Но лучше куда-то ехать, чем ждать у моря погоды.
Нам навстречу из-за поворота вынырнул зелёный «Уазик». Мой шофёр притормозил и начал отчаянно сигналить: «Там Наташа, медсестра! Тебе надо её расспросить! Вдруг посоветует что!»

Встречная машина остановилась. Я выскочила из своей и рванула дверь «Уазика». Кудрявая девушка в полевой форме безо всякого удивления повернулась ко мне. Её лицо тоже было засыпано пылью. На коленях — сумка, в которой было около десятка медицинских карт. Обмирая, я спросила, нет ли среди них принадлежащей Саше Иванову. Она поворошила бумаги. Потом медсестра Наташа достала из-под самого низа растрёпанную сшивку и протянула мне. «Держите! Сами передадите в медчасть в Новочеркасске. Думала не брать, оставить до следующего раза. Он ведь больше месяца в госпитале. Да передумала», — она вдруг улыбнулась. — «Сын? Я его помню: трудный случай. Как он, подлечили? Ему теперь положено полтора месяца отпуска. Вы за медкартой собрались? Чечня не для прогулок. Возвращайтесь с нами, шофёра я предупрежу».
Я смотрела на запылённого светловолосого ангела, ежедневно мотающегося на передовую по разбитой дороге, где каждая поездка грозила стать последней. За каждым поворотом машину могла ждать засада. Как легко пулям и осколкам изрешетить зелёный брезент! И сиденья, покрытые лёгким порошком пыли, станут липкими от крови. Она могла попасть в плен к «воинам Аллаха». Есть ли что страшнее этой участи?
Когда мы вернулись, город накрыл бархатный южный вечер. Мои сыновья — большой и маленький, всё сидели, ожидая меня, за углом в тени каштана. Я сжимала в руках заветную медкарту и в последний раз плакала. Уже от счастья.
Это было явное чудо, сотворённое Богородицей по моим неловким, но жарким молитвам. Труженики — врачи госпиталя во Владикавказе, Галина Алексеевна, пожалевшая моего сына, бесстрашная Наташа, подарившая избавление от больших неприятностей, добродушный шофёр «Уазика», отвлекавший от горестных мыслей — все эти люди встретились на нашем пути не просто так. Непостижимым образом они стали реальным воплощением чудесной и скорой Небесной помощи… «Никого ещё, к тебе идущего, не отвергла, Радосте Моя!»…
В медчасти Саша получил отпуск по болезни. Вернувшись из отпуска на службу, в Чечню он больше не попал.