Это и есть любовь

Добрая история о том, что узнать друг друга можно с первого взгляда (или со второго). Главное, вовремя себе в этом признаться.

Протоиерей Максим Первозванский, клирик московского храма во имя Сорока Севастийских мучеников в Спасской слободе:

С моей супругой мы познакомились, когда я был на пятом курсе, а она на втором: мы учились в одном институте — МИФИ. То был Советский Союз — время, когда студенты ездили на картошку. Вот и мы весь сентябрь пятого курса провели на сборе картофеля в Московской области. Жили на базе пионерлагеря «Синева», но, насколько я помню, это была раньше территория какого-то монастыря. Там точно был храм, въездные ворота. Правда, тогда я совершенно об этом не думал, так как был далек от веры.

Тот, 1987-й, год был особенным. Выдался большой урожай картофеля, поэтому нам в помощь прислали второй курс. К слову, наш факультет был полностью мужским, а девочек принимали, как говорили, «для настроения». И, что важно, для дисциплины: при девушках не принято было ругаться матом.

Так мы с ней и познакомились — я сразу обратил на нее внимание. Через неделю-полторы мне надо было уезжать, время наше было сжато, так что отношения развивались стремительно. Потом, через месяц, когда встретились в Москве, эти отношения начинали с нуля — снова первая застенчивость, снова робкая попытка взять ее за руку.

Когда я ее увидел, испытал нечто большее, чем чувство влюбленности в школьные годы. Было так, как в «Собаке Баскервилей», когда Генри Баскервиль говорит Ватсону: «Ватсон, эта женщина создана для меня». Не знаю, как это объяснить, — это было на уровне ощущений. Как поет одна группа, «И ты узнаешь ее из тысячи». У меня узнавание произошло так же: бах — мое.

При этом она совсем не соответствовала моему воображаемому идеалу. Дело в том, что наше представление о будущем избраннике формируется внешней средой, начиная с прочитанных книг, просмотренных фильмов, заканчивая рекламными плакатами.

Но она была другой во всех смыслах — молчаливая, а я был, наоборот, разговорчивый. Сейчас я понимаю — это хорошо. Хуже, когда оба молчаливые или оба разговорчивые. Еще я играл за сборную команду по волейболу, и все девушки, с которыми я тогда общался были волейболистками, то есть ростом 1,85 и выше. А она была 1,64. И произошло действительно некоторое несовпадение с тем типажом, который сидел у меня в голове. Но она все равно мне показалась очень красивой. Сегодня мы уже 30 лет вместе, у нас 9 детей и 6 внуков. При этом нашей младшей дочке 10, так что я уже старый дедушка, но все еще молодой папа.

Мы пришли в Церковь в самом начале 1990-х, и на волне неофитства (в хорошем смысле этого слова) решили посвятить себя Богу. Конечно, присутствовал максимализм, поэтому мы сразу стали рожать много детей, хотя то переменчивое время и не способствовало семейной жизни. Ей было тяжело.

Когда я стал священником, полностью включился в служение — руководил воскресной школой, участвовал в создании больничных храмов, проводил социальную и молодежную работу. Дома бывал редко.

А мне мой духовник говорил: «Главное — семья». «Как же — главное семья, когда главное, что я священник?» — недоумевал я.

Потом, лет через десять, до меня дошло. Это был пик многодетности: у нас было семеро детей, при этом старшему ребенку было всего десять. Я называю это «хард-многодетность». Матушке было тяжело, хотя она очень сильная женщина, что больше всего меня в ней и восхищает. Да и мне было непросто. Но Господь помогал.

Для меня это важно, что мы никогда друг друга не ревновали — и в мыслях не было. Всегда было ощущение, что со мной рядом абсолютно надежный человек, со стороны которого никогда не будет подлости или предательства. Помню, когда она только-только родила седьмого ребенка к ней на улице подошел познакомиться молодой человек. Когда она рассказала мне об этом, у меня не возникло чувство ревности, а наоборот — восхищение: «Какая у меня красивая жена!» Да и вообще, как можно ревновать, если уважаешь человека? Любовь невозможна без уважения. Я очень уважаю свою жену, а она уважает меня.

И я точно знаю, что она меня любит. Вообще, она у меня молчунья, от нее сложно было дождаться даже простого «я тебя люблю». А мне все же было важно, чтобы слова были сказаны. Но как-то она подарила мне ручку с надписью на греческом языке. Пришлось тогда попотеть, чтобы эту фразу перевести…

И тогда я понял: «Да, она меня по-настоящему любит, просто молчит».

Лариса Первозванская, супруга отца Максима:

Если коротко, то познакомились мы на картошке, будучи студентами. У нас в институте была традиция отправлять в поля пятый курс, но в тот год выдался большой урожай картофеля — они одни не справлялись, и послали нас, второкурсников.

Когда мы к ним ехали, произошел судьбоносный случай. Нас везли длинной колонной автобусов, как вдруг вся колонна остановилась. К нам в автобус зашел организатор и сказал, чтоб все девушки вышли и пересели в другой, отдельный автобус. Поскольку на факультете учились в основном ребята, то со всего курса набрался только один полный автобус девчонок. И тут мы увидели, что вся колонна автобусов пошла в одну сторону, а наш, девчачий, в другую.

Все девочки в панике: на курсе уже появились взаимные симпатии, кто-то рассчитывал на романтические отношения. Девчонки в слезах, а нам объясняют: «Там, куда поехали мальчишки, плохие условия для проживания. Холодно, бараки, туалет на улице. А вас везут в хорошие условия, так еще и к старшекурсникам! Не расстраивайтесь, девочки, все будет хорошо».

И вот проезжаем мы мимо поля, автобус притормаживает, останавливается, а нам навстречу бегут пятикурсники с радостными воплями: «Ура, девчонок привезли!» Мы приехали, разместились, а на следующий день нас отправили на работу.

С моим будущим супругом мы познакомились в поле, прямо непосредственно в поле. Нам сказали разбиться на бригады — я и еще пятеро девочек оказались в той бригаде, где работал мой будущий муж. Вечером, после работы старшекуры напросились к нам — они были побойчее: «Мы к вам вечером придем знакомиться, песни петь».

Если честно, мне сначала симпатичным казался совсем другой молодой человек, не Максим. На него я просто посмотрела и подумала: «Ну парень и парень». А вот вечером, когда они пришли к нам с гитарой и стали петь, у меня что-то екнуло. «Как же так, неужели это он?» — проносились мысли в моей голове. Тогда уже это было буквально с первого взгляда: «Что — правда он?» Я даже сопротивлялась этому ощущению: «Нет, что, прям вот так?! Да, оказывается, так бывает!»

Он тоже был ко мне неравнодушен — кажется, будто между нами проскочила искра. Именно тем вечером он меня как-то выделил среди всех девушек, а через два дня позвал вечером погулять. Я согласилась. Поделилась этим со своими девчонками — они обрадовались и собрались пойти за компанию со мной.

Пришли на встречу толпой, а он ждал меня, где мы и договорились, у качелей. Окинул нас взглядом, взял меня под ручку и сказал: «Пойдем, Лариса!» Девочкам ничего не оставалось, как уйти.

За эти две недели в совхозе нам стало понятно, что мы должны быть вместе. Но вскоре пятикурсники уехали в Москву, а мы, младшие курсы, остались дорабатывать. Когда и мы вернулись в Москву, настал напряженный момент. Перед отъездом он дал мне свой телефон — записал на бумажке и уехал. Все — больше никаких контактных данных.

В Москву меня привезли в пятницу, накануне выходных. Думаю: «Хорошо бы позвонить ему, встретиться». И вот сижу я возле телефона — я прямо помню это свое состояние — и думаю, что мне первой звонить как-то неудобно. «А вдруг я ему все же не понравилась, может, я ему уже не интересна?» — не хотелось навязываться. А потом чувствую: «Нет, ну как, ну мне-то он интересен! Я-то хочу с ним дальше общаться! Мне без него плохо!»

И я ему позвонила, а он, оказывается, знал, что мы приехали, и тоже сидел и думал, как бы мне позвонить — так, во всяком случае, он мне рассказывал. Все снова завертелось и через месяц уже решили, что поженимся. Поняли, что это навсегда.

В октябре 1987 года мы были на картошке, а 1 октября 1988 года поженились — ровно через год. Поженились бы и раньше, но мои родители настояли на том, чтобы мы получше узнали друг друга, притерлись. Для нас это не значило, что мы должны как можно больше друг другу рассказать. Мы чувствовали, что встретили действительно свою вторую половинку.

Было полное ощущение, что я до этого была какой-то половинчатой и мне чего-то не хватало, и вот, наконец, ты стал целым.

Мы оба возмущались такому решению со стороны родителей, но все же подождали год ради родительского спокойствия.

Я еще продолжала учиться, когда мы поженились. Мы решили, что с ребенком подождем, пока учебу не закончу. А он окончил институт, и его распределили в закрытый научно-исследовательский институт. А потом он встретил верующих людей, ушел с работы и погрузился, как говорится, в православие с головой.

В 1991 году открылся Новоспасский монастырь. Когда муж в первый раз попал туда, понял, что там останется. Он решил, что если служить Богу, то в священническом сане. В 1994 году он стал дьяконом, а в 1995 — священником. К этому моменту у нас уже были дети.

С первого дня нашего знакомства у меня было ощущение, что я встретила родного человека. Как нельзя выбрать отца с матерью, так и с мужем — он мой родной, и это навсегда. С родителями не может быть такого, что вы поссорились и перестали быть родными. Вот у меня с отцом Максимом бывали и терки, и разногласия — это неизбежно, но при этом всегда было внутреннее ощущение, что это мой безусловно родной человек. И не просто родной, а родной и любимый.