Воля к жизни и желание смерти

его человек хочет больше – жить или умереть? Размышляет ученый, богослов, переводчик, главный редактор журнала «Альфа и Омега» Марина Журинская.

Марина Журинская. Фото Юлии Маковейчук
Когда-то очень давно я для себя сформулировала такое нехитрое правило: мы разбираемся в арифметике, иногда очень даже неплохо. А Бог — Он алгебру знает.
Мы очень любим давать ясные определения, категорические оценки, хотя знание наше очень ограничено. А Бог видит весь мир, всю его историю и современность. О будущем умолчу.
Конечно, ясность и определенность полезны, кто бы спорил. Но есть две вещи, ясное определение которых сильно мешает понять их суть. Да и категорические их оценки, можно сказать, зря под ногами путаются.
Вот, например, мы вообще против фрейдизма и готовы его ругать всегда. Но Фрейд, хотя и создал неверную модель сознания, был умным человеком и умел людям помогать. Да и среди его последователей встречаются люди как минимум интересные; так, однажды в каких-то материалах конференции я среди километров досадных построений наткнулась на слова о том, что лучшее, что психоаналитик может сделать для пациента, — это послать его на исповедь. Согласитесь, в этом есть резон.
Так вот, Фрейду принадлежит идея о том, что человеку свойственно стремление к смерти. В общем-то это не новость; и Шекспир писал об этом («зову я смерть»), да и мало ли кто еще. Очень убедительно, кстати, — фантаст Рэй Бредбери в рассказе «Синяя бутылка» о таинственном марсианском сосуде, который исполняет самое сокровенное желание владельца. За ним, естественно, охотятся, но всех, кто его раздобыл, находят мертвыми.
Наконец, очень здравомыслящий человек понимает, что бутылка действительно честно выполняет заветное желание — а это и есть желание умереть, — и перешибает всю ее волнующую магию самым простым способом: твердо определяет, что для него в бутылке всегда должно быть какое-то количество виски. И на этом сравнительно безвредном желании успокаиваются и он, и бутылка.
А теперь попробуем подавить возгласы протеста против виски (виски здесь вообще ни при чем) и против Фрейда и подумаем: а так ли уж ложна эта идея насчет главного стремления человека? Коль скоро мы верим, что человек создан Богом и что душа по природе христианка, мы можем признать справедливость той мысли, что эта душа, страдая от своей падшести в падшем мире (стеная и мучаясь, по словам апостола Павла), уповает на милость Божию и на возможность перейти в пакибытие — в Царстве Небесном. Так вот и получается, что Фрейд Фрейдом, а мысль о месте, «идеже несть болезнь, печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная», и стремление туда не просто дозволительны для христианина, но дороги ему.
А дальше начинается разноголосица.
Дальше начинается пренебрежение земной жизнью, телесностью, гнушение плотью и браком, рассуждения о том, что тело — темница души и прочие темноватые построения, влекущие за собой бедствия и уклонения в ересь. О дальнейшем и говорить не хочется; остается только уповать на то, что Господь милостив даже к тем, кто пренебрегает Его Промышлением о человечестве.
Или же совсем печальные вещи: самовольное пресечение жизни. И бывает, что не только своей. Причем из лучших побуждений.
…Давайте сделаем поэтический антракт. Осип Мандельштам:
Дано мне тело — что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.
Запечатлеется на них узор,
Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновения стекает муть —
Узора милого не зачеркнуть.
(Кстати, не могу не поворчать: в самиздатовском Мандельштаме было «в теплице», что представляется более осмысленным как из-за того, что «цветок», так и из-за«стекол», которыми теплица изобилует, а темница — совсем наоборот.)
В этом небольшом стихотворении — ключ к пониманию того, в каком смысле мы можем считаться соработниками у Бога (см. 1 Кор 3:9). Апостол Павел говорит это о себе (ну, и о других Апостолах) как о делателе дела Христова, о благовестнике и просветителе народов. Но он же сказал «Подражайте мне, как я Христу» (1 Кор 4:16, ср. Фил 3:17). И вот тут вопрос: нам что же, всем становиться Апостолами и просвещать народы? Иногда это так и понимается — и результат не вдохновляет. Потому что наш апостолат — иной: мы сами должны стать свидетельством благодати Христовой: радостными, любящими и дружелюбными, лишенными зависти, подозрительности и злобы.
Не так это просто и в общем-то людям невозможно. Но не Богу. Поэтому наше «соработничество» — познавать волю Божию о себе и исполнять ее. А воля эта — благо.
Если вернуться к печальной теме самовольного оставления жизни, то сейчас очень распространено рассуждение о том, что Бог дает человеку жизнь, и тот не вправе ее самостоятельно пресекать. Честно говоря, это рассуждение привносит в отношения Бога и человека момент уже не просто юридический, но прямо-таки коммерческий: нельзя нарушать правила сделки.
Иное дело — если взглянуть на проблему с точки зрения живого и доброго отношения. Бог сотворил человека (данного) с какой-то целью. У Него было для этого человека задание. И нехорошо увиливать от выполнения этого задания. Человек чаще всего не знает о своей задаче, поэтому нужно следовать совету Павла: всегда радоваться, непрестанно молиться и за все благодарить (см. 1 Фес 5:16–18). И так познавать волю Божию о себе. А иногда Господь приоткрывает человеку фрагмент Своего замысла о нем, и с этой радостью не сравнится никакая другая, потому что это — плод соработничества и его осмысление.
И еще есть одна причина для того, чтобы не складывать лапки, не махать на все рукой, не идти ко дну и тем более — не спрыгивать на ходу. Господь хочет, чтобы все спаслись и Сам забирает в Свое Царство тех, кого спасает. Правила добродетельной жизни известны достаточно хорошо, но так же хорошо известно, что нет человека, который бы не согрешил.
Мне всегда очень жалко тех людей, которые убиваются из-за того, что все еще не расстались с грехами. Очень хочется от души пожелать им вслушаться в Воскресную песнь по Евангелии: «…поклонимся святому Господу Иисусу, Единому безгрешному». Не за мнимую безгрешность Христос оправдывает людей (не в юридическом опять-таки смысле, а в смысле принимает в сонм праведников), а за их стояние в истине.
За честное, искреннее, горячее стремление к Нему. За то, что человек слушает слово Божие и по мере сил, весь в надежде на Его помощь, старается это слово исполнять. Иными словами — восходит к себе, как это говорится, приближается к тому образу, в котором был задуман.
А это очень длительный процесс и подчас довольно-таки мучительный. И для того, чтобы пройти свой жизненный путь в правильном направлении, нужна чуткость — и воля.
Здесь, как и в случае со стремлением к смерти, возводимым к злокозненному Фрейду (хотя если поразмыслить спокойно, то ничего подобного), мы сталкиваемся с еще одним понятийным клише: воля к жизни. Вроде бы ее придумали Шопенгауэр и Ницше, нам чуждые и в определенной степени враждебные, и развивают это понятие тоже деятели не сказать чтобы православные. Так из-за этого что, от жизни отказываться?
Не хочется называть это волей к жизни — не надо, лишь бы нам твердо придерживаться понимания того, для чего она нам дана: для возрастания. Поэтому жить нужно упорно и прилежно, если позволительно так говорить.
И если настроиться в соответствии с волей Божией на жизнь, то она — и весь Божий мир — предстает настолько привлекательной, что решающим образом ее не омрачает ничто. Это не значит, что нужно закрывать глаза на текущие безобразия, отнюдь нет. Но правильно, «по-божески» к ним относиться, ничего не преуменьшая и не преувеличивая — входит в задачу человека на земле.
…А со словами нужно что-то делать, чтобы они служили средством выражения мысли и средством общения, а не камнем преткновения. Так, меня очень огорчает такой нюанс. Известно, что Церковь — богочеловеческий организм. Организм по определению живой и должен быть живым. Так надо же случиться такой беде, что термин «живая Церковь» застолбили граждане, не имеющие к тому никаких оснований! История расставила все по местам: от них и от их искусственных построений и следа не осталось. Да только мы боимся сказать, что наша Церковь — живая. Да что сказать, думать опасаемся. А как бы было хорошо, если бы этот страх ушел! Он и уйдет со временем, конечно, а пока будем утешаться тем, что наше пребывание в Церкви являет нам полноту жизни. И вот, Христос рождается — и мы рождаемся водою и Духом. Христос воскресает — и мы получаем от Него жизнь с избытком.
И нет ничего в мире, чего Он не мог бы уврачевать.