Нужно ли исповедоваться постоянно и рассматривать грехи под микроскопом

«Я покаялся, что тебя, сволочь, ненавижу». Когда исповедь не становится покаянием, можно ли причащаться, не пробубнив хоть что-нибудь под епитрахилью, и что лучше – копить грехи или постоянно копаться в них, обсудили иеромонах Феодорит (Сеньчуков) и библеист Андрей Десницкий.

1. Какой опыт исповеди у вас был?

Андрей Десницкий, библеист, переводчик, доктор филологических наук:
– У меня были опыты разной исповеди, от сугубо формальной, от которой мне просто потом нехорошо делалось, и я думал, зачем это все было: меня накрыли, пропустили, и всё. А что там было – не было… Я вообще не уверен, что мне что-то простилось, потому что я ничего не назвал.
Но были опыты исповеди крайне глубокой и сильной. Я прекрасно помню, когда исповедовался по-русски священнику, который практически не знал русского языка. Я мог ему исповедоваться по-английски, но понял, что с Богом я по-английски говорить не хочу, это не мой родной язык, хотя я свободно говорю по-английски. Но это не язык моего разговора с Богом. Подумал, что лучше Богу скажу так, я до последнего слова был честен и не подыскивал правильную глагольную форму. Прошло очень хорошо, при том, что священник большую часть этого не понял, но он был там, он присутствовал в этом разговоре. Это один опыт.
Другой опыт, с очень хорошим священником, которого люблю и за многое благодарен. Он сначала мне всегда говорил на исповеди какие-то вещи, иногда поругивал, иногда советовал, а потом перестал. Осталось только – давай будем молиться. Мне сначала ужасно этого не хватало, пусть он поругает или резкое что-то скажет, я же правда плохо себя вел.
Потом я понял, что он, наверное, решил, что я взрослый. Не по паспорту, конечно. Что не нужно мне это: «Ой, батюшка, поругайся, такой я плохенький, но вы меня все равно любите». Мне в тот момент это перестало быть нужно, и потом я с этим согласился, больше этого не жду.

Иеромонах Феодорит (Сеньчуков), врач-реаниматолог:
– У меня был разный опыт в жизни. В частности, был опыт очень редкой исповеди, два промежутка жизни, по молодости. Я пришел к вере таким рассудочным путем, когда-то еще в детстве, будучи некрещеным, я приходил в храмы и смотрел. А будучи ребенком начитанным и, надеюсь, не глупым, пришел к выводу, что Бог есть. И осознал, что православное христианство – это правильно, пришел к вере, не встретив на том этапе ни какого-то особого духовника, не бывая ни в каких кружках тайных христиан.
Я воцерковлялся очень постепенно, и когда-то исповедь для меня была достаточно редким явлением. Я знал, что надо исповедоваться, я осознавал свои грехи, я шел, исповедовался, причащался. Позже я понимал, что грех – не только то, что ты кого-то ограбил и убил, а гораздо более простые вещи, обыденные.
А потом я стал монахом, иноком, стал священнослужителем и служил в маленьком селе на Луганщине. Там дьякон приход содержать не мог, я продолжал работать в Москве и каждую неделю катался туда служить. А потом я стал часто болеть и какие-то недели пропускал. А еще духовник мой тогдашний, когда меня постригал, сказал: теперь ты исповедуешься только мне.
И вот я оставался без исповеди, не только неделю, а 2-3, больше. И я стал понимать, что мне очень тяжело, что я начинаю захлебываться этими грехами. Мало того, я их начинаю забывать, я же не убивал никого, действительно, не убивал, не воровал, ничего, каких-то таких великих грехов я не совершал.
А вот этой мелочью начинаешь захлебываться, она тебя начинает давить, давить, давить. Я просто понял, что не могу жить без исповеди.Не потому, что мне надо отчитаться о грехах, а просто потому, что они мне физически не дают жить.
Потом жизнь изменилась, я сейчас, слава Богу, в монастыре, имею возможность исповедоваться столько, сколько хочу. Установилась такая частота – где-то раз в неделю. Стараюсь каких-то тяжких грехов не совершать, но обыденных грехов за неделю накапливается как раз столько, что их терпеть дальше уже не стоит.

2. В каких случаях исповедь не становится покаянием?

Андрей Десницкий: К чему приводит эта практика массовой исповеди? И то, через что я сам многократно проходил. 50 человек причастников, идет литургия, епитрахиль хлоп-хлоп, хорошо еще, если священник перед этим произнес хорошую покаянную молитву. И люди хотя бы 90 процентов того, что у них на сердце, в этой молитве услышали, и внутри них что-то сдвинулось. Очень часто ведь это все не то что формально, а привычно.
Я прекрасно помню слова покойного отца Георгия Чистякова, он был абсолютно пламенный человек, без малейшей тени лукавства говорил то, что думал, и, может, потому не очень долго, к сожалению, прожил. Он вышел вдруг во время проповеди покаянной и сказал: вот мы приходим ко Христу, здесь Херувимы невидимые предстоят, а мы идем толпой и говорим – я раздражителен, я обидчив, я ленив, я не обязателен, бу-бу-бу. И вот мы отходим, мы всё такие же: в этом я раздражителен, в этом ленив, я не обязателен – мы в этом живем.
Он в какой-то момент сказал, что после «двери, двери, премудростию вонмем» никакой исповеди вообще не будет. Хотите, причащайтесь без исповеди, хотите, ждите следующую литургию, но давайте вы будете участвовать.
Я понимаю, что это все технически решаемо, что исповедь можно проводить накануне или перед службой, или, допустим, в отдельном приделе, как это часто бывает. Правда, тогда получается, что человек стоит во время литургии в очереди на исповедь, думает о своих грехах, потом сходил, причастился, потом ушел.
Но я немножко даже о другом. Меня некоторое время назад стала удивлять одна мысль. Я ее сначала от себя гнал, как искушение, потом я с ней согласился.
Если у меня есть деловые отношения с человеком и я знаю, что он православный, то ожидаю, что он будет гораздо менее обязательным, исполнительным и честным в делах, чем не православный. Меня это очень удивило сначала – как, он же в Бога верит. Потом я понял. Он приходит раз в неделю или месяц и бубнит: «Я необязательный, я неисполнительный, я ленивый», ему говорят: «Господь прощает, иди».
Я знаю, что только от православных можно услышать такую фразу: «Я же на исповеди покаялась, что я тебя, сволочь, ненавижу». И получила индульгенцию, чтобы ненавидеть дальше.Какое мне дело, покаялась ты на исповеди или нет, если ты считаешь, что ты меня обидела, то извинись передо мной. Если у тебя с Богом в отношениях что-то неверно, то зачем мне об этом знать, это не мое дело.
Я, действительно, очень часто в себе и окружающих видел, когда старался обязательно причаститься с исповедью накануне, что эта исповедь очень редко покаянная. Она – всегда таинство, я не отрицаю, всегда некая встреча человека с Богом, но покаяния как перемены… Наверное, у многих людей был в жизни опыт исповеди, которую можно назвать покаянием, которая меняет жизнь, после которой ты действительно с ненавистью смотришь на тот грех, который ты принес. У меня такой опыт был 2-3 раза в жизни.
Наверное, как и в семейных отношениях, это не всегда медовый месяц, не всегда безумная страстная любовь, иногда просто ровная, доброжелательная жизнь. Но когда это только привычка, когда это всего лишь ритуал, который надо проскочить, чтобы жить дальше, мне кажется, лучше бы его не было.
Потому что человек сам себя обманывает, а может быть, и Бога пытается обмануть, когда он это называет покаянием. Может быть, я не прав, я еще раз говорю, я не знаю, как надо.
Иеромонах Феодорит (Сеньчуков): Я тут как раз хочу возразить.
Если человек говорит: я на исповеди покаялся, но я тебя ненавижу, то это не покаяние, это отчет о проделанных грехах, он никакого отношения к покаянию не имеет.Человек просто отчитался: я согрешил. Покаяние предполагает, как минимум, попытку исправления содеянного. Не просто сказать: Боже, я согрешил, но еще и попытку исправления.
Даже не то, что «я больше так не буду», это одна сторона медали, но вторая – если ты кого-то оскорбил и обидел, тогда пойди и примирись с братом своим, так сказано, если ты украл – верни. Если не можешь вернуть конкретному человеку, значит, делай что-то другое, сделай какое-то добро для окружающих. Тогда это будет покаяние, а не просто отчет.
Важно, когда у человека есть искреннее желание прийти к Богу, когда он искренне желает победить в себе грех, пусть он бубнит, что он раздражительный или что он чревоугодник, у него блудные помыслы. Да, скорее всего, он сорвется. Вот я человек толстый, склонен, наверное, к чревоугодию. И каждый раз каюсь в чревоугодии, и я, наверное, в какой-то момент сорвусь и съем что-то лишнее. Но это значит, что я пытаюсь хоть как-то в себе это изжить. Может быть, в следующий раз буду более осмотрителен, понимая, что согрешаю. Я пытаюсь от греха избавиться, прошу помощи в этом таинстве, помощи Божьей.
Это я говорю о чревоугодии, которое, в общем, грех, но связано с физиологией, а ведь есть грехи, которые с физиологией напрямую не связаны. И если человек говорит: «Я раздражительный, ругаюсь на ближних» и пытается это в себе изжить, просит Бога простить ему этот грех, то по шажочку он будет избавляться от этого греха.
Как сказано, Царство Небесное трудом берется. Понимаете, может быть, для кого-то, что он перешел от матерщины на своего ребенка на просто бубнение – уже плюс. Потому что он себя сдерживает, пытается каким-то образом исправить.
Понимаете, дело не в том, чтобы исповедоваться прямо перед службой. Конечно, это безумно, когда человек стоит на литургии и, вместо того чтобы молиться, исповедуется. Конечно, исповедоваться надо накануне. Более того, было бы прекрасно, если бы исповедь вообще была не связана напрямую с данным конкретным причастием, но это не значит, что исповедоваться надо редко. Исповедоваться надо, опять же, мое мнение – как можно чаще.
Очень редко у кого из мирян такие отношения с духовным отцом, чтобы он мог ему каждый день исповедовать свои помыслы. При всем при этом за неделю у тебя точно накопилось грехов не только в помыслах, точно ты кого-то оскорбил, обидел, сам обиделся, посмотрел на женщину с вожделением, не важно, объелся, обпился, без ума смеялся. Это у тебя все равно есть – как минимум, за неделю ты набрал.

3. Нужно ли исповедоваться как можно чаще?

Андрей Десницкий: Приходят русские в сербский храм, обычный храм канонической Сербской Патриархии, и хотят причаститься. Подходят к священнику, представляются, спрашивают, можно ли причаститься? – ответ: «Да, можно». Следующий вопрос: «А исповедоваться надо?» Он говорит: «Откуда я знаю, надо ли вам исповедоваться. Если вам нужно, то приходите в пятницу. Или, если вам очень нужно, можно сейчас задержать службу». То есть он не предполагает исповеди перед причастием.
Русских это обычно очень пугает, именно пугает, потом они привыкают. Когда этим летом я столкнулся со священником, который меня впервые видит, ладно, перед тем-то я все-таки представился как-то, он меня уже знал. А тут я просто пришел в храм, кто-то заменял. Я подошел к Чаше – никаких вопросов, вообще никаких. Оказывается, так тоже можно, и это для меня стало не то чтобы открытием. Я прекрасно знаю, что и в России есть храмы, хотя их немного, где человек исповедуется по мере необходимости.
Когда у него есть представление о том, что он совершил некий серьезный грех, не стакан кефира в пост, не с соседкой поругался, не на ногу в метро наступил, а действительно человек совершил не повседневное что-то или у него накопилось, он, действительно, приходит к священнику. С какой регулярностью? Это бессмысленно обсуждать. С какой регулярностью вы ходите к врачу? Кто раз-два в неделю, а кто раз в год.
Я далек от мысли, что знаю, как надо. И вообще, чем старше я становлюсь, а мне 49, я тем меньше понимаю, как надо. Когда мне было 18, я крестился, это было 31 год назад, я был почти уверен, что знаю, как надо.
Иеромонах Феодорит (Сеньчуков): Вы абсолютно правы, никто не знает, как надо. Есть определенный обычай той или иной церкви, а есть то, что называется практикой необходимости, если можно так сказать. Корявая фраза, но это так. Конечно, нигде никакой церковный канон не предусматривает частоту исповеди. Есть Иоакимовский типикон, который говорит о необходимости семидневного поста, об обязательной исповеди.
Но надо помнить о том, что Иоакимовский типикон – это достаточно поздняя редакция типикона. В типиконе святого Саввы, который был взят за основу в современной Церкви, этого нет.
Дело в том, что связка «исповедь-причастие» появилась в Русской Церкви не от большой радости.Это было тогда, когда люди стали редко причащаться и приходили к причастию, накопив огромное количество грехов. Естественно, была необходимость эти грехи исповедовать и покаяться. Мы помним, что Давид каялся, Лот каялся. То есть покаяние – это необходимость, это таинство, установленное Богом.
А вот частота покаяния, безусловно, у каждого человека индивидуальна. Но, когда мы говорим о Сербской Церкви, о Греческой, мы должны помнить о том, что там немножечко другие условия.
Допустим, в Греческой Церкви не исповедуются перед каждым причастием. Греки причащаются достаточно часто, а исповедуются редко, но в Греции и другая система принятия исповеди. Не каждый священник, кроме ситуации страха ради смертного, принимает покаяние у обычного мирянина. Есть епархиальный духовник. Который объезжает епархию, по графику приезжает в каждый храм, там каждый может покаяться. У многих греков есть свои духовники, к которым они ездят. Поэтому, естественно, здесь никакой связи между исповедью и причастием быть не может.
Поэтому, конечно, нет непосредственной связки, это разные таинства. Но стоит ли идти причащаться, если ты копишь грехи. Можно ли идти к Богу с грехами нераскаянными?

4. А если за неделю грехов не находится?

Иеромонах Феодорит (Сеньчуков): Не находится грехов за неделю? Не находится? Сейчас найду! Понимаете, если у человека не находится грехов за неделю, значит, мы имеем дело с великим святым, у нас только Богородица греха не имела. Я, наверное, такого святого не найду, чтобы у человека за неделю не было грехов. Или второй вариант: человек, может быть, не осознает своих грехов, тогда он и на исповедь не пойдет.
Андрей Десницкий: Пойдет, если он хочет причаститься и знает, что это должно быть.
Иеромонах Феодорит (Сеньчуков): А вот если пойдет, значит, он знает о своих грехах, значит, что-то он скажет на исповеди. Он же не придет и не скажет: а у меня грехов нет, батюшка, я безгрешен.
Андрей Десницкий: Он скажет: «Грешен всем».
Иеромонах Феодорит (Сеньчуков): Грешен всем? А это уже вопрос к батюшке, будешь ли человека отпускать, который грешен всем. Я обычно задаю этот сакраментальный вопрос: сколько самолетов угнал. Сколько самолетов угнал за неделю? И начинает выясняться, что грехов-то много.
Андрей Десницкий: Я не спорю с этим, просто последний пример приведу из практики своей исповеди, хорошей исповеди, когда я рассказываю о разных грехах и слышу от священника вопрос: а как ты думаешь, какой из них самый главный? Я называю. Нет, говорит он, не это – отсутствие любви. То, что я вообще не называл и не собирался называть. Это была одна из тех исповедей, которые меня перевернули.
И я подумал, что очень долго копался в том, что сделал за неделю, месяц или отчетный период.
Я совершенно не задумывался, какая разница между моим образом в глазах Божьих и мной реальным, что грех – это именно недостача.Бывает недостача в кассе, денег меньше, чем должно быть, а не то, что на некоторых монетках пятнышки маленькие, купюра надорвана. Хотя – это тоже плохо, с этим никто не спорит – это тоже грех.
Иеромонах Феодорит (Сеньчуков): Получается, что исповедь была полезной?
Андрей Десницкий: Я никоим образом не говорю, что исповедь бесполезна, что надо ее отменить и вообще жить без нее.
Иеромонах Феодорит (Сеньчуков): В том-то и дело, что исповедь полезна в любом случае. Если ты просто пришел с искренним чувством покаяния, с чувством желания избавиться от своих грехов, даже если ты перечислил привычные, но ты хочешь от них избавиться – это полезное.
Если тебе Господь указал на такой грех, как отсутствие любви, – это еще полезнее. Даже самый маленький шажок в сторону обожения – это уже хорошо, это уже необходимо, а уж насколько существует привязка к конкретному причащению – это не важно.
Важно то, что просто это два таинства, которые идут параллельно, они не зависят одно от другого, но они идут вот так. И человек, который демонстративно причащается каждую неделю, а исповедуется раз в полгода, на мой взгляд, поступает не совсем верно.

Андрей Десницкий: А на мой взгляд – это один из возможных вариантов, каждый человек должен решать сам. Кто сам, а кто по согласованию с духовным отцом. Хотя тема духовничества отдельная, большая, я бы сказал, больная тема, потому что зачастую это реконструкторство и игра, но у кого-то есть настоящие духовные отцы. Еще раз говорю, я не знаю, как надо, я знаю, как это было у меня.
В какой-то момент жизни я понял, что исповедь перед каждым причастием мне не необходима, и есть храмы, которые вполне позволяют в таком режиме жить. А человек грешен по определению, даже святой. Человек не перестает грешить в течение всей своей человеческой жизни.
Да, совершенно верно отец Феодорит об этом говорит – Богу важно не принимать наши грехи, а принимать хотя бы намерение от них избавиться. Потому что задача эта очень сложная и решается на протяжении всей жизни лишь отчасти.
Но мне кажется очень наивным представление, что грехи — это что-то вроде штрафов в ГИБДД. Вот у меня за месяц набралась парочка штрафов, я их оплатил через портал «Госуслуги», всё, я чист. Или у меня 50 грехов за неделю скопилось, я их принес, выложил, всё, я чист. Ох, нет, мешок этот есть, и мы его тащим по жизни, и мы пересматриваем свою жизнь постоянно. Как раз я и боюсь, что унылое перечисление съеденного в среду, сказанного соседке, подсмотренного по телевизору чего-то не того – может заменять человеку мощную работу над собой.
Я все-таки много читаю Библию, так получилось. Если посмотреть туда, что там называется грехом, мы увидим, что это прежде всего отношения с Богом и с ближним. Практически мы не встречаем там то, кто, как и на кого посмотрел, если из этого не вышло, как у Давида с Вирсавией. Или кто-то там что-то не то съел в тот или иной момент.
И вот как раз я боюсь, что копание в этом мешке абсолютно одинаковых, стереотипных грехов из недели в неделю в огромном количестве случаев для человека заменяет очень серьезную работу над собой, переосмысление того, что было.
Например, у меня трое детей, они все выросли. Им от 30 до 18 лет, и сейчас, оглядываясь, каким я был отцом по молодости, а у нас очень рано пошли дети, я понимаю, что в огромной степени мне мешало мое представление о правильной православной семье, что я загонял своих детей.
Я был иногда не безумно, но жестким, я загонял их в какие-то представления о том, как все это надо делать, и чего-то от них добивался.
Мне казалось, что, если мы не сходили на литургию, это грех. А сейчас я думаю, что как раз грех был в том, что я тащил этого ребенка на литургию, когда он совершенно этого не хотел.5. Нужно ли рассматривать каждый грех под микроскопом? Иеромонах Феодорит (Сеньчуков): Хорошо ли копаться в грехах? Копаться ради того, чтобы себя потеребонькать еще раз, наверное, плохо. А осознавать свои грехи, понимать, что содеянное тобой – это все-таки грех, хорошо.
Понимаете, стакан кефира можно выпить в среду по разным причинам. Можно выпить, потому что ах как жрать хотел, и тебе пришлось. Это одно дело. А другое, когда намеренно выпиваешь его, чтобы показать, что ты выше Церкви, когда в тебе говорит такая гордыня: я выше, я могу это сделать.
В первом случае так сложилось, да, может быть, не удержался, может быть, не хватило сил, да, наверное, грех, но не великий. А во втором случае – это грех гордыни, который исповедовать надо сразу бежать. И вот здесь ты должен понять, почему ты это сделал, почему ты вдруг для себя счел возможным не соблюдать посты.
Ко мне приходят периодически люди и говорят: «Батюшка, я нарушил пост». Я всегда спрашиваю: «Почему? Почему ты нарушаешь пост?» Если ко мне подходит какая-то старушка: «Батюшка, у меня, кроме как на молоко и хлеб, денег нет», ну что с тобой сделаешь, милая, нет у тебя денег, значит, ешь ты свое молоко. Понятно, что она не тирамису питается в кафе.
А если это идет – «а зачем посты нужны», тогда давай поговорим, для чего посты нужны. Может, ты этого правда не понимаешь, а может быть, ты такой гордец. Тогда тебе надо каяться не в том, что ты посты нарушаешь, а в том, что ты против Бога идешь.

6. Выпить кефир в пост – это все-таки грех или нет?

Иеромонах Феодорит (Сеньчуков): А что с кефиром? Почему кефир? Откуда взялся этот кефир?
Андрей Десницкий: Из магазина.
Иеромонах Феодорит (Сеньчуков): А зачем он в среду оказался на твоем столе? Зачем?
Андрей Десницкий: Тут мы можем очень долго и интересно говорить о том, как питаются люди, которые работают, у которых дети.
Иеромонах Феодорит (Сеньчуков): Я работаю. Я продолжаю работать на скорой помощи, я врач-реаниматолог, посты не нарушаю. Вопрос не в этом. Я прекрасно понимаю, что, если это мама с детьми и она доедает за ребенком, конечно, кто ей это в грех поставит, это одна история.
Другое дело, если я сейчас скажу: я весь такой вот замечательный святой отец Феодорит, я могу наплевать на все установки Церкви. Потому что я работаю врачом-реаниматологом, у меня тяжелая работа, поэтому я буду сейчас вот хлебать кефир демонстративно в среду. Это будет разный грех, маме никто этого греха не вменит, вырастут дети, и перестанет она за ними доедать, и не будет грешить.
Андрей Десницкий: Вот, отец Феодорит, я насчет этого кефира. Меня всегда очень удивляет, когда начинается Великий пост и, допустим, в кафе, в центре города появляется вариант: скоромное меню – 300 рублей, и постный бизнес-ланч – 400. Потому что сложнее приготовить, потому что авокадо вместо куриной грудки. Я не уверен, что это про пост, это про что-то другое, мне кажется.
Иеромонах Феодорит (Сеньчуков): Вы понимаете, человек может для себя выбрать, он может съесть куриную грудку, если для него это возможно. Я как-то раз съел в самолете куриную грудку в пост. Меня чуть не вывернуло потом, простите, нехорошо на камеру такие вещи говорить. Просто я летел в самолете, там была грудка, ну что, я путешествующий, вообще курица – не птица, съем. Как же мне было потом плохо. Не от курицы плохо, от нарушения поста.
Просто нутром почувствовал, что нельзя нарушать посты. Но для кого-то, может быть, можно, для кого-то это действительно вопрос. Опять же, 300-400 рублей, наверное, разница не настолько велика. Наверное, это не смертельно. Если ты хочешь соблюдать пост, можно тот же бутерброд с авокадо сделать дома, это будет дешевле, а в кафе попить чаю. Можно ведь и так, можно найти варианты, если ты хочешь это сделать.

7. Почему священники настаивают на обязательной исповеди перед причастием?

Андрей Десницкий: Представьте себе типичного священника, который родился, скорее всего, в атеистической семье. Сейчас есть и молодые, родившиеся в семьях, воцерковленных в ранние 90-е. Однако в подавляющем большинстве случаев – это бывший пионер, комсомолец, который принял веру, который свою традицию вычитал из книг, который либо за типикон брался, либо за Шмелева «Лето Господне», либо за что-то еще.
И вот его традиционность – это традиционность реконструктора. Извините, что я употребляю такое резкое слово. Кто реконструирует средневековые баталии, кто эльфов и гномов, а кто святую православную Русь образца XIX века. Степень достоверности одна и та же. Это наши представления, вычитанные из книг, чисто умозрительные, как нам надо быть хоббитом, как нам надо быть английским лучником Робин Гудом или православным XIX века.
И вот они очень серьезно подходят к своим реконструкциям, они за них готовы драться. Мне кажется, что эта история про обязательность исповеди, как раз из серии «Давайте реконструируем Россию XIX века, давайте введем строгие правила». Похоже на стрельбище Робин Гуда, где на входе стоит человек и не пускает людей в современной одежде, только в английской средневековой.
Вот так у нас люди, очень серьезно относящиеся к этой вымышленной традиционности, начинают придумывать что-то свое. Я не имею в виду никого лично.
И у нас, у русских, есть еще национальная черта, что если коммунизм, то у нас такой коммунизм, от которого бы Маркс зарыдал. А если у нас православие, то такое православие, что Серафим Роуз отдыхает.Я помню, как, история тоже реальная, выходит священник с Чашей и кто-то хочет причаститься, с его точки зрения недостойный. И священник кричит: «Мою плоть ешьте, меня грызите, Тело Господа моего не дам!» Вроде пламенная вера, а у меня возникает вопрос: «Дорогой, а кто тебе сказал, что ты даешь им это Тело, что от тебя зависит, дать или не дать?»

Иеромонах Феодорит (Сеньчуков): Я чуть постарше вас, на 5 лет, а воцерковлялись мы с вами приблизительно в одно и то же время. Я с самого первого дня прихожанин Иерусалимского подворья храма Воскресения Словущего на Арбате, Филипповского, который никогда не закрывался и стоит с XVII века. А до этого там был другой храм, который поставил митрополит Филипп, наш святой.
Там не было обновленцев и служили старые священники: отец Василий Серебрянников, московский старец отец Владимир Фролов, тоже старенький священник, бывший моим первым духовным отцом. И как-то я усвоил эту традицию – что исповедоваться надо. Хотя там не было никаких реконструкторов, ни исторических, ни внеисторических, это был нормальный, традиционный московский храм.
Потом, когда там восстановилось Иерусалимское подворье, был совершенно чудесный настоятель отец Феофилакт, он сейчас архиепископ Иорданский в Вифлееме. Он был греком, хорошо говорил по-русски, сам исповедовал. Поэтому к исповеди у меня отношение сформировалось уважительное, скажем так.
Вопрос не в том, что священник является стражем при Чаше. Вопрос в том, насколько человек сам готов причащаться без исповеди, насколько человек понимает вот это «страшных Христовых тайн». Почему они страшные? Потому что страшно прикоснуться к Богу Живому. Вот Бог – и ты, человек, ты к Нему прикасаешься, ты с Ним соединяешься, так как же ты можешь идти к Богу, не попытавшись хотя бы очиститься.

8. Стоит ли просить у священника совета на исповеди?

Андрей Десницкий: Иногда, действительно, совет священника – это хорошо и полезно, но нет у него часа из недели в неделю, чтобы выслушивать весь тот бред, который ты ему несешь. Чтобы с тобой ругаться и мириться, чтобы тебе давать какие-то советы совершенно внешние, у него нет и не может быть этого времени.
А человек приходит и ждет, что за 20-30 секунд, хорошо, за 5 минут он получит некий совет. Я про мирян говорю, про всех, кто приходит на исповедь. Мы потому так держимся за эту форму, что хоть священник нас любит, хоть он, по крайней мере по должности, проявляет какое-то сочувствие, внимание, хоть ему мы можем рассказать. Никому не можем, а ему можем. А это не то, что должно быть на исповеди, на мой взгляд.
Конечно, хорошо, когда это есть, но это отношения крайне-крайне редкие, не знаю, у монахов – не у монахов. Это не норма, и не нужно ее искать. Если есть потребность найти человека, который вас слушает, не осуждает и помогает вам с этим разобраться, извините, это психотерапевт. Его тоже найти очень сложно, кстати.
Уинстон Черчилль, мне кажется, что это был он, сказал, что Россия удивительная страна, в которой все, что не запрещено, то обязательно.Мне кажется, нам пора отходить от этого: либо так, либо никак. Есть разные люди, разные потребности, разные ритмы жизни, в том числе духовной. Мне кажется, что надо просто нам принять, что единых рецептов здесь нет и быть не может.

9. Как готовиться к исповеди?

Андрей Десницкий: Я согласен с тем, кто говорит, что наилучшая подготовка к исповеди – это жизнь христианина. В эту жизнь, естественно, входят и должны входить пост, и молитва, и все остальное.
Но когда причастие становится каким-то особым событием, к которому готовятся путем определенных процедур, очень легко упустить эту простую мысль: если ты живешь, как христианин, то ты причащаешься. Если ты не живешь, то любые способы что-то сделать и стать достойным причастия – они просто не работают.
Иеромонах Феодорит (Сеньчуков): Здесь я согласен, что, конечно, главное – это христианская жизнь. А христианская жизнь включает в себя, в частности, и покаяние. А специально готовиться к исповеди… ну как можно готовиться специально. У каждого человека есть свои способы. Кому-то, может быть, полезно записывать свои грехи. Кому-то, наоборот, неполезно. Кому-то, может быть, полезно читать перед исповедью, именно перед исповедью, три канона. Кому-то, может быть, это и не надо, потому что у него настолько сильное покаянное чувство, что ему не нужны никакие каноны, ему не нужны никакие формальности, он просто приходит и исповедует.
Важно, чтобы человек хотел встретиться с Богом, чтобы человек шел к Богу, а как он это технически делает… Церковь установила таинства именно для того, чтобы человек мог обожиться, а у каждого техника своя.