Заметки из Дивеева
Без этого места я не могу. Здесь в маленьком домике живет моя мама, в земле лежит отец, а главное – тут пребывает Она, Мать самого Бога и всех нас. И это заставляет меня возвращаться сюда снова и снова. Место это – Дивеево.
Может, мне тоже надо было послушать увещевание матушки, но я утешилась тем, что она обращалась не ко мне, и осталась. Вскоре привезли новую партию цветов, нашлась работа и для меня. Нужно было отрезать цветки от стеблей, цветы мы складывали в коробки, а стебли и прочую ненужную листву относили в кузов грузовой машины.
За приятным трудом время летит незаметно. Пока мы занимались цветами, другие люди украшали канавку. Любуюсь на ковер из цветов, покрывающий площадь перед Благовещенским собором. Красота! Знаю, что вечером пойдет крестный ход, и все цветы люди разберут себе. Мне, как всегда, не достанется. А так хочется хоть один цветочек…
Пора идти домой, перекусить и обратно – на вечернюю. Помогаю в уборке рабочего места, несу в машину для растительных отходов обрезь от цветов и замечаю красную гвоздичку сверху кучи. Крепкая, красивая. И зачем ее выкинули? «Матушка, а можно цветочек из мусорной кучи забрать?» – спрашиваю монахиню, стоящую неподалеку. «Из кучи – можно». Я благоговейно беру гвоздику и прижимаюсь к ней щекой – вот и у меня цветочек с канавки от Божией Матери.
У мощей батюшки Серафима
Ковчег с мощами преподобного Серафима Саровского
Сегодня пасмурно. И дождливо. Дождливо не только на улице, но и в душе. К раке преподобного Серафима очереди почти нет. Обычно она обвивает Троицкий собор и заканчивается возле киосков с церковной утварью. А сейчас всего несколько человек перед мощами. Встала в очередь, передо мною супружеская пара с ребенком. Возле раки стоит пожилая монахиня, она протирает стекло после каждого приложившегося. Увидев ребенка, матушка оживляется.
– Как зовут тебя, малыш?
– Гома, – отвечает мальчик.
– Как-как? – матушка думает, что не расслышала.
– Рома его зовут, Рома. – Папа поправляет ребенка.
– Ромочка! – С нежным восторгом восклицает матушка. Пожилые морщинки на ее лице расправляются, глаза улыбаются. – Смотри, родненький, тут батюшка Серафим спит, поцелуй его и лобиком приложись, вот так. – Монахиня помогает ребенку. – Умничка, Ромочка!
Малыш не хочет отходить от раки.
– Ты еще хочешь батюшку поцеловать? – спрашивает матушка. – Какой чудесный ребенок.
Ромочка прикладывается еще раз. Матушка тихо молится, но мне слышно: «Романе Сладкопевце, моли Бога о младенце Романе». И громче:
– Бог тебе в помощь, родненький.
Очередь продолжает свой ход, а я не могу сдержать нахлынувших слез. Стыжусь этого и украдкой их вытираю.
Представляю, как подхожу к раке, и матушка меня вопрошает:
– А тебя как зовут, деточка?
И я отвечаю:
– Катя.
– Ах, Катенька! Милая, помолись батюшке Серафиму.
И я уже люблю эту чудесную матушку больше всех на свете за ее доброту и ласку, обнимаю ее и плачу. И вместе со слезами из меня выходит все взрослое. И вот уже матушка стала намного выше меня, она гладит меня по головке своей теплой и мягкой ладонью, и я ухожу от нее вприпрыжку маленьким и счастливым ребенком, девочкой Катенькой… Но, увы, я взрослая и взрослым так не говорят. Я прикладываюсь к мощам и молю батюшку Серафима, чтобы он пожалел мою грешную душу. Ведь для него неважно, что я во взрослом теле. Верю, он пожалеет Катеньку.
Воскресное утро. Троицкий собор переполнен, как это всегда бывает в выходные дни. Стоим в очереди к Причастию, и тут меня простреливает – ребенок же не исповедовался.
Исповедь идет в правом приделе храма, пробираемся сквозь плотную толпу. С трудом встаем в другую очередь на исповедь. Ребенок у меня очень эмоциональный. Идти к незнакомому батюшке на исповедь ему тяжело, почти нереально. Он никогда не говорит на исповеди грехи, только пишет на листочке. И где же мне взять листочек? И ручку вдобавок? Нет, я даже пытаться не буду в такой толпе. Это просто нереально. Откажут – значит, не будет причащаться.
Очередь приближается, ребенок вцепился в меня обеими руками, уткнулся головой в живот – даже самый благообразный батюшка не отцепит. А как раз такой и стоял у аналоя. Подходим, объясняю батюшке всю ситуацию. Батюшка добрый, улыбается, даже светится. Накрывает сына епитрахилью, читает разрешительную молитву. Как хорошо, обошлось без листочка!
Пробираемся обратно, и тут меня останавливает мужчина и протягивает… листок! Я его послушно беру, говорю «спасибо» и иду дальше, не понимая, зачем он мне его дал. Ребенок причащается, выходим из храма. Разворачиваю. Это записка (на церковном бланке). Текст примерно такой: «Здравствуйте, если вы не замужем, мы могли бы прогуляться или куда-то сходить <номер телефона>. Михаил». Михаил, ну что ж ты чуть пораньше записочку не отдал, было бы на чем грехи написать. Это меня развеселило. И только потом пришла мысль: если человеку действительно что-то нужно, он не побоится трудностей. И листочек найдет, и ручку, и записку напишет. А вот я даже не захотела попытаться.
«Екатерина, остановись, – укоряет внутренний голос.– Ты ведь мать, жена, преподаешь в воскресной школе. Где твоя серьезность? Стыдно должно быть». И мне стыдно.
Вечер. Идем с подругой по канавке, молимся. Не знаю, как она, а я редко вычитываю 150 раз «Богородицу», как завещал отец Серафим. А когда и вычитываю – благодати иерусалимской не ощущаю. Да, видимо, дело не в количестве, а в качестве. Вот и сейчас больше иду и разговариваю своими словами с Божией Матерью. Прошу прощения за свою легкомысленность: «Ну, никакой серьезности у меня, Мати Божия, я неисправима, прости! И молиться-то толком не умею, одно сотрясение воздухов». Эх, не видать мне благодати.
Подходим к концу канавки, и тут нас окликает монахиня:
– Сестры, помогите полы в храме помыть во славу Божию.
Я будто очнулась от своих мыслей, вот это возможность:
– Конечно, помоем! Куда идти?
И даже с ревностью стала поглядывать на других женщин, которые тоже изъявили желание помочь.
В Благовещенский собор мы шли, обгоняя друг друга. Было действительно тревожно: а вдруг на всех тряпок не хватит или ведер? Слава Богу, хватило всем.
Мы с подругой мыли предел Сергия Радонежского. Матушка смотрела на нас и улыбалась – Грехи свои отмываете, радуйтесь.
И мы радовались. Радовались, когда мыли, радовались, когда отжимали тряпки. И когда мы закончили эту легкую работу, радость нас не покинула. От этой радости мы не чуяли земли под ногами, когда шли домой, а внутри было легко и чисто. И тут я поняла – вот она, благодать.
Что я могу тебе подарить, Мати Божия? Ничего нет у меня. Идем в цветочный киоск и выбираем три пушистые белые хризантемы. Заходим в храм, передаем цветы к иконе Богородицы.
После окончания службы гуляем по монастырю. Опять это ощущение облаков под ногами, будто все тут вне времени. Никуда не хочется бежать, ни о чем не хочется думать – тебе просто хорошо. Наверное, это веяние вечности. Знаю, что пора в путь, и буквально заставляю себя покинуть монастырь. До свидания, райский уголок! Даст Бог – еще свидимся.
Екатерина Сачкова
Украшение канавки
Вчера было Успение Богородицы. Сегодня с самого утра идет подготовка к украшению канавки. Вечером будет погребение Плащаницы. Каждый год на это событие сюда стекаются тысячи людей. На территорию монастыря привезли море цветов, теперь их надо обрезать, рассортировать, составить букетики. Возле канавки под сенью деревьев женщины уже приступили к работе. Монахини руководят процессом. Цветы везут и везут, работы много. Но людей еще больше. Это тот редкий случай, когда работы не хватает на всех. Встаю тихонечко рядом, с надеждой на то, что вдруг и я пригожусь. Чувствую, что, если я напрямую подойду и спрошу, нужна ли моя помощь, – мне откажут. Чувство меня не обмануло. Подходит мужчина, молодой, загорелый, в белой рубашке и туфлях, улыбается, с ним дети. Просит помочь. Матушка отказывает, говорит, что людей уже достаточно, работы лишней нет. Мужчина чуть ли не умоляет, объясняет, что ехал издалека и очень хочет послужить Божией Матери. Монахиня улыбается: «Чадо, одного твоего горячего желания достаточно. Матерь Божия уже тебя за это в головушку поцеловала. Сотвори послушание, не настаивай».Может, мне тоже надо было послушать увещевание матушки, но я утешилась тем, что она обращалась не ко мне, и осталась. Вскоре привезли новую партию цветов, нашлась работа и для меня. Нужно было отрезать цветки от стеблей, цветы мы складывали в коробки, а стебли и прочую ненужную листву относили в кузов грузовой машины.
За приятным трудом время летит незаметно. Пока мы занимались цветами, другие люди украшали канавку. Любуюсь на ковер из цветов, покрывающий площадь перед Благовещенским собором. Красота! Знаю, что вечером пойдет крестный ход, и все цветы люди разберут себе. Мне, как всегда, не достанется. А так хочется хоть один цветочек…
Пора идти домой, перекусить и обратно – на вечернюю. Помогаю в уборке рабочего места, несу в машину для растительных отходов обрезь от цветов и замечаю красную гвоздичку сверху кучи. Крепкая, красивая. И зачем ее выкинули? «Матушка, а можно цветочек из мусорной кучи забрать?» – спрашиваю монахиню, стоящую неподалеку. «Из кучи – можно». Я благоговейно беру гвоздику и прижимаюсь к ней щекой – вот и у меня цветочек с канавки от Божией Матери.
У мощей батюшки Серафима
Ковчег с мощами преподобного Серафима Саровского
Сегодня пасмурно. И дождливо. Дождливо не только на улице, но и в душе. К раке преподобного Серафима очереди почти нет. Обычно она обвивает Троицкий собор и заканчивается возле киосков с церковной утварью. А сейчас всего несколько человек перед мощами. Встала в очередь, передо мною супружеская пара с ребенком. Возле раки стоит пожилая монахиня, она протирает стекло после каждого приложившегося. Увидев ребенка, матушка оживляется.
– Как зовут тебя, малыш?
– Гома, – отвечает мальчик.
– Как-как? – матушка думает, что не расслышала.
– Рома его зовут, Рома. – Папа поправляет ребенка.
– Ромочка! – С нежным восторгом восклицает матушка. Пожилые морщинки на ее лице расправляются, глаза улыбаются. – Смотри, родненький, тут батюшка Серафим спит, поцелуй его и лобиком приложись, вот так. – Монахиня помогает ребенку. – Умничка, Ромочка!
Малыш не хочет отходить от раки.
– Ты еще хочешь батюшку поцеловать? – спрашивает матушка. – Какой чудесный ребенок.
Ромочка прикладывается еще раз. Матушка тихо молится, но мне слышно: «Романе Сладкопевце, моли Бога о младенце Романе». И громче:
– Бог тебе в помощь, родненький.
Очередь продолжает свой ход, а я не могу сдержать нахлынувших слез. Стыжусь этого и украдкой их вытираю.
Представляю, как подхожу к раке, и матушка меня вопрошает:
– А тебя как зовут, деточка?
И я отвечаю:
– Катя.
– Ах, Катенька! Милая, помолись батюшке Серафиму.
И я уже люблю эту чудесную матушку больше всех на свете за ее доброту и ласку, обнимаю ее и плачу. И вместе со слезами из меня выходит все взрослое. И вот уже матушка стала намного выше меня, она гладит меня по головке своей теплой и мягкой ладонью, и я ухожу от нее вприпрыжку маленьким и счастливым ребенком, девочкой Катенькой… Но, увы, я взрослая и взрослым так не говорят. Я прикладываюсь к мощам и молю батюшку Серафима, чтобы он пожалел мою грешную душу. Ведь для него неважно, что я во взрослом теле. Верю, он пожалеет Катеньку.
На Причастие
Сыну уже давно семь лет, а я все забываю, что ему необходимо на исповедь перед Причастием.Воскресное утро. Троицкий собор переполнен, как это всегда бывает в выходные дни. Стоим в очереди к Причастию, и тут меня простреливает – ребенок же не исповедовался.
Исповедь идет в правом приделе храма, пробираемся сквозь плотную толпу. С трудом встаем в другую очередь на исповедь. Ребенок у меня очень эмоциональный. Идти к незнакомому батюшке на исповедь ему тяжело, почти нереально. Он никогда не говорит на исповеди грехи, только пишет на листочке. И где же мне взять листочек? И ручку вдобавок? Нет, я даже пытаться не буду в такой толпе. Это просто нереально. Откажут – значит, не будет причащаться.
Очередь приближается, ребенок вцепился в меня обеими руками, уткнулся головой в живот – даже самый благообразный батюшка не отцепит. А как раз такой и стоял у аналоя. Подходим, объясняю батюшке всю ситуацию. Батюшка добрый, улыбается, даже светится. Накрывает сына епитрахилью, читает разрешительную молитву. Как хорошо, обошлось без листочка!
Пробираемся обратно, и тут меня останавливает мужчина и протягивает… листок! Я его послушно беру, говорю «спасибо» и иду дальше, не понимая, зачем он мне его дал. Ребенок причащается, выходим из храма. Разворачиваю. Это записка (на церковном бланке). Текст примерно такой: «Здравствуйте, если вы не замужем, мы могли бы прогуляться или куда-то сходить <номер телефона>. Михаил». Михаил, ну что ж ты чуть пораньше записочку не отдал, было бы на чем грехи написать. Это меня развеселило. И только потом пришла мысль: если человеку действительно что-то нужно, он не побоится трудностей. И листочек найдет, и ручку, и записку напишет. А вот я даже не захотела попытаться.
«Грехи свои отмываете»
Молода ли я? Не знаю, мне 34, но порой я ощущаю себя двадцатилетней дурочкой. Особенно когда встречаюсь с подругами детства. В Дивеево у меня есть такая подруга. Алена. И, как обычно, при встрече мы обсудили, что только можно и кого только можно, нахохотались до слез, даже попали в пару приключений, свойственных молодым и глупым.«Екатерина, остановись, – укоряет внутренний голос.– Ты ведь мать, жена, преподаешь в воскресной школе. Где твоя серьезность? Стыдно должно быть». И мне стыдно.
Вечер. Идем с подругой по канавке, молимся. Не знаю, как она, а я редко вычитываю 150 раз «Богородицу», как завещал отец Серафим. А когда и вычитываю – благодати иерусалимской не ощущаю. Да, видимо, дело не в количестве, а в качестве. Вот и сейчас больше иду и разговариваю своими словами с Божией Матерью. Прошу прощения за свою легкомысленность: «Ну, никакой серьезности у меня, Мати Божия, я неисправима, прости! И молиться-то толком не умею, одно сотрясение воздухов». Эх, не видать мне благодати.
Подходим к концу канавки, и тут нас окликает монахиня:
– Сестры, помогите полы в храме помыть во славу Божию.
Я будто очнулась от своих мыслей, вот это возможность:
– Конечно, помоем! Куда идти?
И даже с ревностью стала поглядывать на других женщин, которые тоже изъявили желание помочь.
В Благовещенский собор мы шли, обгоняя друг друга. Было действительно тревожно: а вдруг на всех тряпок не хватит или ведер? Слава Богу, хватило всем.
Мы с подругой мыли предел Сергия Радонежского. Матушка смотрела на нас и улыбалась – Грехи свои отмываете, радуйтесь.
И мы радовались. Радовались, когда мыли, радовались, когда отжимали тряпки. И когда мы закончили эту легкую работу, радость нас не покинула. От этой радости мы не чуяли земли под ногами, когда шли домой, а внутри было легко и чисто. И тут я поняла – вот она, благодать.
Пора домой
21 сентября. Сегодня мы должны отправиться домой на родину в южные края. Упрашиваю мужа не ехать с утра, а подождать, когда окончится служба, ведь сегодня великий праздник – день рождения Девы Марии. Бегу с утра в монастырь, со мной сын.Что я могу тебе подарить, Мати Божия? Ничего нет у меня. Идем в цветочный киоск и выбираем три пушистые белые хризантемы. Заходим в храм, передаем цветы к иконе Богородицы.
После окончания службы гуляем по монастырю. Опять это ощущение облаков под ногами, будто все тут вне времени. Никуда не хочется бежать, ни о чем не хочется думать – тебе просто хорошо. Наверное, это веяние вечности. Знаю, что пора в путь, и буквально заставляю себя покинуть монастырь. До свидания, райский уголок! Даст Бог – еще свидимся.
Екатерина Сачкова
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
