Василий Родзянко: голос православия
С детства ему суждено было скитаться по миру, искупая грехи отцов и дедов. И всю жизнь, преданно любя потерянное земное отечество, шаг за шагом через все преграды пробивать дорогу в Отечество Небесное. На наше счастье, епископ Василий (Родзянко) успел остаться не только в памяти тех, кому повезло знать его при жизни, но и на многочисленных видеозаписях его бесед. Благодаря им мы и сегодня можем услышать его голос, доносящийся к нам из прошлого. Или из будущего?
Так он чувствовал. Так прожил почти 85 лет, неутомимо исповедуя Христа, — на свободе и в тюрьме, на Родине и в изгнании, встречаясь с людьми, по радио и телевидению. Огромный, могучий, бесконечно добрый — человек откуда-то из другого мира. Он был одним из немногих, донесших до нас дух того Православия, о котором мы только в книгах читали. И нам думалось, того мира на самом-то деле, может, никогда и не было: мира, где не обижаются на обидчиков, врагов прощают и благословляют, не впадают в уныние и отчаяние, веруют в Бога, открыто, ничем не смущаясь, исповедуют свою веру и готовы жизнь отдать ради спасения ближнего. Оказалось, он был, он есть этот мир, и вот перед нами въяве один из его обитателей.
Маленький Владимир Родзянко в 1926 году
Возможно, сегодня многие и не сообразят, о ком идет речь, но когда он впервые появился на советском еще телевидении, его первыми зрителями стали выпускники советских школ и вузов, где уж чему-чему, а истории русских революций учили на совесть. И никому не нужно было объяснять, что Михаил Владимирович Родзянко был лидером партии октябристов, председателем Государственной Думы, одним из тех, кто в 1917-м возглавил Февральскую революцию, а потом и Временный комитет Государственной Думы. К счастью, после победы большевиков его предупредили, что всю его семью «до последнего внука» решено было «ликвидировать» (этим «последним внуком» и был как раз будущий епископ Василий). И вся семья вынуждена была эмигрировать в Королевство сербов, хорватов и словенцев — дом им предоставил сам король Александр I. Володе тогда было четыре года.
Что осталось в его памяти от России? Раве что церковь в Анапе, куда привела его мама. Ему тогда очень хотелось рассмотреть иконы. Но их загораживали взрослые. И Володе было ужасно обидно, что вот они молятся и не замечают, что ему, маленькому, ничего не видно. Но вдруг они, словно все поняли, встали на колени, и он увидел золоченый иконостас. И тут все почему-то заплакали. Это потом он понял, что они прощались с Родиной. Многим так и не суждено было вернуться.
Володиного деда эмигранты-соотечественники бойкотировали и травили. Однажды даже избили, когда, поехав в Белград, он столкнулся с врангелевскими офицерами. Но, как рассказывал потом владыка, дед, по его словам, связался с заговорщиками, думая, что государь отречется от престола в пользу сына, и даже предположить не мог, что тот может передать корону великому князю Михаилу, а узнав об этом, «горько заплакал и сказал: “Теперь уже ничего нельзя сделать. Теперь Россия погибла”». Он всегда чувствовал себя виновником екатеринбургской трагедии. И хоть это был невольный грех, но все-таки грех.
Владыка всю жизнь молился за него. И всегда хранил в сердце Россию, которую он и помнить-то не мог. Которая отвергла и его самого, и весь его род. Но для него эта Советская Россия была ненастоящей. Ту, настоящую, которая немыслима без Православия, большевики просто вероломно захватили.
В 1998 году в Царском Селе владыка Василий произнес проповедь: «Мой дед хотел только блага для России, но, как немощный человек, он часто ошибался. <…> И вот сейчас, в этом святом месте, я прошу прощения за своего деда и за себя перед Россией, перед ее народом и перед царской семьей. И как епископ, властью, данной мне от Бога, прощаю и разрешаю его от невольного греха».
Когда его мама умирала, рассказывал владыка Василий, она просила у него прощения за то, что, сама того не зная, позволила мучить его, когда он был ребенком. «Мама, это было по Промыслу Божиему, — возразил владыка, — не будь того, что случилось со мной в детские годы, не стал бы я тем, кем являюсь сейчас».
Свет забрезжил, лишь когда он поступил в русско-сербскую гимназию в Белграде. Там он начал прислуживать в алтаре русской Троицкой церкви, там познакомился с молодым иеромонахом, будущим архиепископом Сан-Францисским Иоанном (Максимовичем), о котором владыка Василий потом вспоминал: «Он сумел показать мне иной мир, светлый, замечательный, тот рай, в котором мы были и из которого были изгнаны. Для меня началась новая жизнь».
Много лет спустя в одной из своих проповедей он говорил: «Как бы ни было трудно в этом мире… если хотя бы маленькое зернышко любви чистой, жертвенной есть в сердце, значит еще не все потеряно, есть возможность спастись».
Как-то после службы, когда Володя пошел провожать отца Иоанна, тот сказал ему: «Ты уже взрослый и многое понимаешь. Когда ты вырастешь совсем, ты должен стать священником, чтобы молиться о своем деде. Он был хороший, верующий человек, но обстоятельства сложились так, что много вреда принес России и царскому семейству. Ты должен молиться всю жизнь, чтобы Господь его простил». Для мальчика этот разговор стал решающим — после гимназии он поступил на богословский факультет Белградского университета.
Кстати, именно отец Иоанн, уезжая в Битольскую семинарию, познакомил мальчика с митрополитом Антонием (Храповицким), сыгравшим огромную роль в его жизни. И, как это ни парадоксально, именно этому юноше в 1920-е годы, когда в Русской Православной Церкви в изгнании начались несогласия и раздоры, суждено было стать «голубем мира», почтальоном, возившим письма митрополита Антония митрополиту Евлогию и доставлявшим обратно его ответы. В результате этой переписки возобновилось литургическое общение двух ветвей Русской Церкви.
Отец Владимир стал настоятелем сельского прихода и секретарем Красного Креста. Он спас множество людей. За что после победы над фашистской Германией новые власти Югославии отправили его в лагерь. Несмотря на ссору со Сталиным, глава югославской компартии хорват Иосип Броз Тито во всем, что касалось православия, был достойным продолжателем дела большевиков.
Естественно, первыми почувствовали это на себе сербы. После войны у них на стеклах в окнах многих домов стали проявляться лики Спасителя, Богородицы и святых — отец Владимир даже служил молебны перед этими чудесными образами. Естественно, власти начали эти окна бить, а тех, кто про них рассказывал, сажать.
Но сербы хорошо помнили церковное предание, по которому, когда их предки — почти одновременно с Куликовской битвой — сражались с турками на Косовом поле, тогдашнему правителю Сербии царю Лазарю во сне было открыто, что он может выбрать либо царство земное, либо Царство Небесное. И если он выберет первое, он выиграет битву, и все у его народа будет хорошо, но только до тех пор, пока он будет жив. Если же он выберет Царство Небесное, битву он проиграет, но народ его никогда не потеряет православную веру и будет всегда получать помощь свыше. Лазарь выбрал последнее, был разбит, взят в плен и казнен. Но народ его и в середине XX века в большинстве своем предпочитал Царство Небесное.
Отец Владимир оказался достоин своей паствы: в 1949 году его осудили на восемь лет «за превышение дозволенной религиозной пропаганды». В лагере тех, кто не выполнял дневную норму, сажали в карцер, и, чтобы не замерзнуть в этом ледяном мешке, отец Владимир клал земные поклоны с Иисусовой молитвой — просил помощи жене и детям: матушку сразу после его ареста уволили из школы, где она преподавала, и семья осталась совсем без средств. И однажды, когда он, выбившись из сил, уснул на ледяном полу, ему явился во сне преподобный Серафим Саровский и успокоил, сказав, что позаботится о его семье. В тот же день отца Владимира выпустили из карцера и скоро перевели в другой лагерь. Там уже не нужно было вырабатывать неподъемную дневную норму, теперь ему велено было прослушивать и переводить «вражеские» радиопередачи. А потом пришло письмо от жены: оказалось, ей тоже на молитве — в тот же самый день! — явился преподобный Серафим, и жизнь сразу изменилась: родители бывших учеников стали просить давать их детям частные уроки английского.
Отец Владимир на радио
Через два года после ареста усилиями английских друзей, включая самого архиепископа Кентерберийского, отца Владимира освободили и выслали во Францию. А оттуда он перебрался в Англию. Служил в сербском храме в Лондоне. А в 1955 году начал вести на Би-би-си православную передачу на русском языке и вел ее без малого четверть века.
Многие, запомнившие его по телепередачам, представляют его таким старомодным благостным высоким старичком с большой белой слегка растрепанной бородой. Сам он лишь подсмеивался над этим своим имиджем. Он был человеком очень живым, горячим, со своими слабостями и страстями, с которыми постоянно боролся. Мог в гневе сильно отругать, а потом со слезами просил прощения.
Ему по-прежнему везло с духовными наставниками. В числе своих духовных учителей он сам называл архимандрита — теперь уже преподобного — Иустина (Поповича) и митрополита Сурожского Антония. Владыка Антоний и постриг его в монахи. И нарек Василием — в честь святителя Василия Великого. Об этом почти никто не знал, новопостриженный монах хотел подвизаться тайно. Хотел уехать на Афон. Но вместо этого ему пришло приглашение стать викарием Православной Церкви в Америке, он получил отпускную грамоту Сербского Патриарха и в январе 1980 года в Свято-Николаевском соборе в Вашингтоне был хиротонисан во епископа. А в ноябре его направили на Сан-Францисскую кафедру, ту самую, на которой когда-то служил его первый духовник, архиепископ Иоанн (Максимович).
Владыка Василий рассказывал, как спросил владыку Антония: «Теперь я епископ, кого же мне слушаться?» И тот ответил: «Каждого встречного, если это не противоречит Евангелию». И еще: «Архиерею посох дается не для того, чтобы, если кто-то не будет слушаться, поднять посох и стукнуть им. Нет, это когда ты будешь служить другим, чтобы тебе было на что опереться, когда ты выдохнешься, обессилеешь». И владыка Василий не просто помнил эти слова, он так жил. Смиренно, спокойно, весело и радостно, на разных языках разговаривая с людьми разной ментальности, разного социального статуса, и все они чувствовали его любовь.
Как-то в год празднования Тысячелетия Крещения Руси в Москве владыка спешил на какую-то важную конференцию, где он должен был выступать в присутствии Патриарха и архиереев, и на лестнице столкнулся с женщиной, которая, увидев человека в рясе, стала просить причастить ее умиравшую в больнице сестру. И он тут же согласился. А на возражения спутника ответил: «Что может быть важнее для священника, чем причастить умирающего?!» На конференции он тогда так и не выступил.
Владыка Тихон (Шевкунов) в книге «Несвятые святые» вспоминает: «Раз за разом я наблюдал, как владыка Василий в буквальном смысле отдает себя в послушание каждому, кто к нему обращается. Причем было видно, что кроме самого искреннего желания послужить людям за этим стоит и еще нечто совершенно особенное, ведомое лишь ему. В этих размышлениях мне припомнилось, что слово “послушание” происходит от глагола “слушать”. И постепенно я стал догадываться, что через это смиренное послушание владыка научился чутко слышать и постигать волю Божию. От этого вся его жизнь становилась ни больше ни меньше как постоянным познанием Промысла Божия, таинственной, но совершенно реальной беседой со Спасителем, когда Он говорит с человеком не словами, а обстоятельствами жизни и дарует Своему собеседнику величайшую награду — быть Его орудием в нашем мире».
Первый раз владыка приехал в Россию — нет, тогда еще в СССР — в 1981 году. А уж после 1984-го, когда ушел на покой, вообще зачастил на Родину. В 1990-е в Москве он даже стал почетным настоятелем храма Малого Вознесения и по благословению Патриарха Алексия II несколько лет жил в Троице-Сергиевой лавре, работал в библиотеке и читал лекции, и семинаристы каждый раз не хотели его отпускать — засыпали вопросами.
В результате вышла его книга «Теория распада Вселенной и вера отцов. Каппадокийское богословие — ключ к апологетике нашего времени. Апологетика XXI века», работу над которой он начал еще студентом Оксфорда.
Единство в многообразии — эта тема не отпускала его всю жизнь. Отсюда его размышления о России и о путях русского богословия. Возможно, лучше других это понял Никита Михалков — в начале первой серии фильма «Моя судьба» он говорит: «Через многие-многие годы, через десятилетия, оторванный от своей земли, оторванный от своей страны, русский человек умеет сохранить и создать вокруг себя атмосферу такой плотности, атмосферу русского дома, духа культуры, веры, что, наверное, важнее всего. Она неколебима никакими катаклизмами жизни, никакими путешествиями, сменами стран и т. д. Это то самое ядро, которое, на мой взгляд, является основой вообще всего, что можно назвать русским».
В России владыку Василия любили. Правда, его речь и облик мало напоминали «классического» архиерея. Он ходил в мятой коротковатой рясе и клобуке, крытом вместо архиерейского шелка грубоватым сатином. Писал он мало, зато много говорил и своей «старорежимной» речью сразу всех покорял. Да и сам его облик настоящего русского интеллигента, доброго, отзывчивого, чудаковатого, смиренного, всю свою жизнь посвятившего Церкви, привлекал хотя бы тем, что для большинства был в диковинку.
Когда владыка стал постоянно приезжать в Россию, оказалось, многие раньше, несмотря на все «глушилки», слушали его религиозные программы на Би-би-си. И в 1989 году они добились, чтобы в редакции литературно-драматических программ на Первом канале всесоюзного телевидения сняли цикл передач с владыкой Василием. Правда выходили они около полуночи, но кого это смущало.
Ему говорили: «У нас формат. Сможете уложиться в 15 минут?» Владыка снимал часы, прятал их в ящик стола, садился вполоборота, начинал говорить и ровно через 15 минут подводил к кульминации. Потом выжидал еще несколько секунд, чтобы было что отрезать на монтаже, и говорил: «ОК». Так записали более двадцати бесед — о Боге и о любви.
В его жизни было много такого, что смело можно было назвать чудом. Некоторые, правда, предпочитали считать это совпадениями. Но владыка лишь усмехался: «Когда я перестаю молиться, совпадения прекращаются».
Все дело в смирении, утверждал он. Беда в том, что современный человек никак не может отказаться от своей значимости, а Промысл Божий может проявиться, только когда он смирится. Просто надо дать ему возможность действовать. А если сердце закрыто грехом? И ты сам не хочешь Бога слышать? «Есть воля Божия, она всегда одинаковая, благая, — говорил владыка Василий. — А Промысл исправляет наши грехи, наши ошибки».
Владыка Василий в Кремле на Пасху 1991 года
Он пронес через всю свою жизнь чувство присутствия иного мира здесь, на земле. Нам кажется, стоит чуть-чуть переделать жизнь, и на земле будет рай. Но это ложь. Все мироздание изменилось после грехопадения. Изменить можно только себя, образ своих мыслей, свою жизнь. И безо всяких революций — через покаяние.
Для владыки Василия это было очевидно: «Когда Христос обещает своим ученикам сошествие на них Духа Божия, Он называет Его Утешителем. Быть в Духе Христовом — значит быть утешенным. Никакое горе, никакое окружающее зло, никакая внутренняя скорбь не страшны, когда есть такое внутреннее утешение. А чтобы прийти к этому утешению, нужно понять в глубине души, что всякое горе, всякое страдание, всякая скорбь — отражение греха, своего или чужого. Но если всё восприимешь как свой грех… если поймешь, что пал, что лишил себя рая… прежде всего ты сам, то сразу же польются чистые слезы раскаяния, а с ними всеохватывающее утешение. Такой человек, (пришедший к такому покаянию) делается кротким, полон внутреннего покоя, тишины, мира. Только такое состояние может покорить зло вокруг, покорить людей, покорить мир».
Последние годы владыка Василий тяжело болел. За две недели до кончины жаловался: «Ноги совсем не ходят… Служил литургию на Преображение сидя.
Милость Божия, что причастился». А ведь еще недавно он сам говорил: «Пока могу стоять перед престолом, служить литургию — буду жить, а иначе жить незачем».
Свою крохотную квартирку в Вашингтоне владыка называл кельей. Гостиная одновременно была и студией звукозаписи, и библиотекой. Но больше всего она напоминала часовню с иконостасом, алтарем и престолом. Стен было не видно — они были заставлены книгами и иконами.Но помещение было таким крохотным, что кровать в нем не помещалась: спал владыка на раскладушке в коридорчике между ванной и шкафом. Утром он ее складывал, и получался аналой.
Прожив в США 18 лет, американского гражданства епископ Василий Родзянко так и не дождался. Получить его он должен был 17 сентября 1999 года. Но не получил. В этот день он стал гражданином Небесного Иерусалима.
По Промыслу Божию
В 2009 году по телеканалу «Культура» показали 11-серийный фильм-исповедь епископа Василия (Родзянко) «Моя судьба». В видеоэпиграфе к нему владыка говорит: «Промысл Божий в моей жизни — вот какая тема у меня сейчас на душе. <…> Я чувствую, что вся моя жизнь, как она до сих пор протекает, действительно идет по Промыслу Божиему. Конечно, это справедливо по отношению к каждому человеку, и ко всем людям, и ко всему миру, и особенно к нашей святой Православной Церкви. <…> Поэтому можно сказать, что все от начала до конца, все обнимает собой Промысл Божий».Так он чувствовал. Так прожил почти 85 лет, неутомимо исповедуя Христа, — на свободе и в тюрьме, на Родине и в изгнании, встречаясь с людьми, по радио и телевидению. Огромный, могучий, бесконечно добрый — человек откуда-то из другого мира. Он был одним из немногих, донесших до нас дух того Православия, о котором мы только в книгах читали. И нам думалось, того мира на самом-то деле, может, никогда и не было: мира, где не обижаются на обидчиков, врагов прощают и благословляют, не впадают в уныние и отчаяние, веруют в Бога, открыто, ничем не смущаясь, исповедуют свою веру и готовы жизнь отдать ради спасения ближнего. Оказалось, он был, он есть этот мир, и вот перед нами въяве один из его обитателей.
Внук «того самого»
Владимир Родзянко, седьмой ребенок в семье малороссийского помещика Михаила Михайловича Родзянко, появился на свет в родовом поместье Отрада, неподалеку от Екатеринослава (город, теперь в России называемый Днепропетровск, на Украине — Днепр). И знать не знал, что всю жизнь о нем будут говорить: «Это внук того самого Родзянко».Маленький Владимир Родзянко в 1926 году
Возможно, сегодня многие и не сообразят, о ком идет речь, но когда он впервые появился на советском еще телевидении, его первыми зрителями стали выпускники советских школ и вузов, где уж чему-чему, а истории русских революций учили на совесть. И никому не нужно было объяснять, что Михаил Владимирович Родзянко был лидером партии октябристов, председателем Государственной Думы, одним из тех, кто в 1917-м возглавил Февральскую революцию, а потом и Временный комитет Государственной Думы. К счастью, после победы большевиков его предупредили, что всю его семью «до последнего внука» решено было «ликвидировать» (этим «последним внуком» и был как раз будущий епископ Василий). И вся семья вынуждена была эмигрировать в Королевство сербов, хорватов и словенцев — дом им предоставил сам король Александр I. Володе тогда было четыре года.
Что осталось в его памяти от России? Раве что церковь в Анапе, куда привела его мама. Ему тогда очень хотелось рассмотреть иконы. Но их загораживали взрослые. И Володе было ужасно обидно, что вот они молятся и не замечают, что ему, маленькому, ничего не видно. Но вдруг они, словно все поняли, встали на колени, и он увидел золоченый иконостас. И тут все почему-то заплакали. Это потом он понял, что они прощались с Родиной. Многим так и не суждено было вернуться.
Володиного деда эмигранты-соотечественники бойкотировали и травили. Однажды даже избили, когда, поехав в Белград, он столкнулся с врангелевскими офицерами. Но, как рассказывал потом владыка, дед, по его словам, связался с заговорщиками, думая, что государь отречется от престола в пользу сына, и даже предположить не мог, что тот может передать корону великому князю Михаилу, а узнав об этом, «горько заплакал и сказал: “Теперь уже ничего нельзя сделать. Теперь Россия погибла”». Он всегда чувствовал себя виновником екатеринбургской трагедии. И хоть это был невольный грех, но все-таки грех.
Владыка всю жизнь молился за него. И всегда хранил в сердце Россию, которую он и помнить-то не мог. Которая отвергла и его самого, и весь его род. Но для него эта Советская Россия была ненастоящей. Ту, настоящую, которая немыслима без Православия, большевики просто вероломно захватили.
В 1998 году в Царском Селе владыка Василий произнес проповедь: «Мой дед хотел только блага для России, но, как немощный человек, он часто ошибался. <…> И вот сейчас, в этом святом месте, я прошу прощения за своего деда и за себя перед Россией, перед ее народом и перед царской семьей. И как епископ, властью, данной мне от Бога, прощаю и разрешаю его от невольного греха».
«Ты должен стать священником»
После всех ужасов бегства от революции в трюме английского военного корабля в Сербии был просто рай на земле. Но для Володи Родзянко он закончился в шесть лет, когда в доме появился гувернер, бывший офицер, от всей души ненавидевший его деда и отыгрывавшийся на внуке, получая удовольствие, когда его порол. Жизнь для ребенка померкла, у него пропал к ней интерес.Когда его мама умирала, рассказывал владыка Василий, она просила у него прощения за то, что, сама того не зная, позволила мучить его, когда он был ребенком. «Мама, это было по Промыслу Божиему, — возразил владыка, — не будь того, что случилось со мной в детские годы, не стал бы я тем, кем являюсь сейчас».
Свет забрезжил, лишь когда он поступил в русско-сербскую гимназию в Белграде. Там он начал прислуживать в алтаре русской Троицкой церкви, там познакомился с молодым иеромонахом, будущим архиепископом Сан-Францисским Иоанном (Максимовичем), о котором владыка Василий потом вспоминал: «Он сумел показать мне иной мир, светлый, замечательный, тот рай, в котором мы были и из которого были изгнаны. Для меня началась новая жизнь».
Много лет спустя в одной из своих проповедей он говорил: «Как бы ни было трудно в этом мире… если хотя бы маленькое зернышко любви чистой, жертвенной есть в сердце, значит еще не все потеряно, есть возможность спастись».
Как-то после службы, когда Володя пошел провожать отца Иоанна, тот сказал ему: «Ты уже взрослый и многое понимаешь. Когда ты вырастешь совсем, ты должен стать священником, чтобы молиться о своем деде. Он был хороший, верующий человек, но обстоятельства сложились так, что много вреда принес России и царскому семейству. Ты должен молиться всю жизнь, чтобы Господь его простил». Для мальчика этот разговор стал решающим — после гимназии он поступил на богословский факультет Белградского университета.
Кстати, именно отец Иоанн, уезжая в Битольскую семинарию, познакомил мальчика с митрополитом Антонием (Храповицким), сыгравшим огромную роль в его жизни. И, как это ни парадоксально, именно этому юноше в 1920-е годы, когда в Русской Православной Церкви в изгнании начались несогласия и раздоры, суждено было стать «голубем мира», почтальоном, возившим письма митрополита Антония митрополиту Евлогию и доставлявшим обратно его ответы. В результате этой переписки возобновилось литургическое общение двух ветвей Русской Церкви.
«За превышение дозволенной религиозной пропаганды»
Рубежом в судьбе Владимира Родзянко стало окончание университета: через год он женился, переехал в Оксфорд и начал писать диссертацию. В 1939-м у него родился сын, а еще через год он стал священником. И первую свою литургию — в канун Благовещения — служил в городе Нови-Сад под бомбами. Потому что была война.Отец Владимир стал настоятелем сельского прихода и секретарем Красного Креста. Он спас множество людей. За что после победы над фашистской Германией новые власти Югославии отправили его в лагерь. Несмотря на ссору со Сталиным, глава югославской компартии хорват Иосип Броз Тито во всем, что касалось православия, был достойным продолжателем дела большевиков.
Естественно, первыми почувствовали это на себе сербы. После войны у них на стеклах в окнах многих домов стали проявляться лики Спасителя, Богородицы и святых — отец Владимир даже служил молебны перед этими чудесными образами. Естественно, власти начали эти окна бить, а тех, кто про них рассказывал, сажать.
Но сербы хорошо помнили церковное предание, по которому, когда их предки — почти одновременно с Куликовской битвой — сражались с турками на Косовом поле, тогдашнему правителю Сербии царю Лазарю во сне было открыто, что он может выбрать либо царство земное, либо Царство Небесное. И если он выберет первое, он выиграет битву, и все у его народа будет хорошо, но только до тех пор, пока он будет жив. Если же он выберет Царство Небесное, битву он проиграет, но народ его никогда не потеряет православную веру и будет всегда получать помощь свыше. Лазарь выбрал последнее, был разбит, взят в плен и казнен. Но народ его и в середине XX века в большинстве своем предпочитал Царство Небесное.
Отец Владимир оказался достоин своей паствы: в 1949 году его осудили на восемь лет «за превышение дозволенной религиозной пропаганды». В лагере тех, кто не выполнял дневную норму, сажали в карцер, и, чтобы не замерзнуть в этом ледяном мешке, отец Владимир клал земные поклоны с Иисусовой молитвой — просил помощи жене и детям: матушку сразу после его ареста уволили из школы, где она преподавала, и семья осталась совсем без средств. И однажды, когда он, выбившись из сил, уснул на ледяном полу, ему явился во сне преподобный Серафим Саровский и успокоил, сказав, что позаботится о его семье. В тот же день отца Владимира выпустили из карцера и скоро перевели в другой лагерь. Там уже не нужно было вырабатывать неподъемную дневную норму, теперь ему велено было прослушивать и переводить «вражеские» радиопередачи. А потом пришло письмо от жены: оказалось, ей тоже на молитве — в тот же самый день! — явился преподобный Серафим, и жизнь сразу изменилась: родители бывших учеников стали просить давать их детям частные уроки английского.
Отец Владимир на радио
Через два года после ареста усилиями английских друзей, включая самого архиепископа Кентерберийского, отца Владимира освободили и выслали во Францию. А оттуда он перебрался в Англию. Служил в сербском храме в Лондоне. А в 1955 году начал вести на Би-би-си православную передачу на русском языке и вел ее без малого четверть века.
«Теперь я епископ, кого мне слушаться?»
Но в 1979 году друг за другом скончались его жена и внук. После этой потери отец Владимир надолго затосковал. Даже выпивать начал. Жаловался: «Как я устал отрабатывать! Как я уже хочу к матушке». Семья, созданная Творцом как единый организм, была для него осколком рая на земле. Люди, знавшие его тогда, говорили, что он был похож на библейского Иова: в своей скорби он непрестанно обращался к Богу с каким-то удивительным сочетанием дерзновения и смирения. Он неотступно просил утешения духовного. И получил его.Многие, запомнившие его по телепередачам, представляют его таким старомодным благостным высоким старичком с большой белой слегка растрепанной бородой. Сам он лишь подсмеивался над этим своим имиджем. Он был человеком очень живым, горячим, со своими слабостями и страстями, с которыми постоянно боролся. Мог в гневе сильно отругать, а потом со слезами просил прощения.
Ему по-прежнему везло с духовными наставниками. В числе своих духовных учителей он сам называл архимандрита — теперь уже преподобного — Иустина (Поповича) и митрополита Сурожского Антония. Владыка Антоний и постриг его в монахи. И нарек Василием — в честь святителя Василия Великого. Об этом почти никто не знал, новопостриженный монах хотел подвизаться тайно. Хотел уехать на Афон. Но вместо этого ему пришло приглашение стать викарием Православной Церкви в Америке, он получил отпускную грамоту Сербского Патриарха и в январе 1980 года в Свято-Николаевском соборе в Вашингтоне был хиротонисан во епископа. А в ноябре его направили на Сан-Францисскую кафедру, ту самую, на которой когда-то служил его первый духовник, архиепископ Иоанн (Максимович).
Владыка Василий рассказывал, как спросил владыку Антония: «Теперь я епископ, кого же мне слушаться?» И тот ответил: «Каждого встречного, если это не противоречит Евангелию». И еще: «Архиерею посох дается не для того, чтобы, если кто-то не будет слушаться, поднять посох и стукнуть им. Нет, это когда ты будешь служить другим, чтобы тебе было на что опереться, когда ты выдохнешься, обессилеешь». И владыка Василий не просто помнил эти слова, он так жил. Смиренно, спокойно, весело и радостно, на разных языках разговаривая с людьми разной ментальности, разного социального статуса, и все они чувствовали его любовь.
Как-то в год празднования Тысячелетия Крещения Руси в Москве владыка спешил на какую-то важную конференцию, где он должен был выступать в присутствии Патриарха и архиереев, и на лестнице столкнулся с женщиной, которая, увидев человека в рясе, стала просить причастить ее умиравшую в больнице сестру. И он тут же согласился. А на возражения спутника ответил: «Что может быть важнее для священника, чем причастить умирающего?!» На конференции он тогда так и не выступил.
Владыка Тихон (Шевкунов) в книге «Несвятые святые» вспоминает: «Раз за разом я наблюдал, как владыка Василий в буквальном смысле отдает себя в послушание каждому, кто к нему обращается. Причем было видно, что кроме самого искреннего желания послужить людям за этим стоит и еще нечто совершенно особенное, ведомое лишь ему. В этих размышлениях мне припомнилось, что слово “послушание” происходит от глагола “слушать”. И постепенно я стал догадываться, что через это смиренное послушание владыка научился чутко слышать и постигать волю Божию. От этого вся его жизнь становилась ни больше ни меньше как постоянным познанием Промысла Божия, таинственной, но совершенно реальной беседой со Спасителем, когда Он говорит с человеком не словами, а обстоятельствами жизни и дарует Своему собеседнику величайшую награду — быть Его орудием в нашем мире».
Возвращение домой
Он был очень непосредственным, часто шутил, живо интересовался всем, что происходит в России, и старался по мере сил участвовать в ее духовном возрождении. Он вообще был очень деятельным и абсолютно бескорыстным человеком.Первый раз владыка приехал в Россию — нет, тогда еще в СССР — в 1981 году. А уж после 1984-го, когда ушел на покой, вообще зачастил на Родину. В 1990-е в Москве он даже стал почетным настоятелем храма Малого Вознесения и по благословению Патриарха Алексия II несколько лет жил в Троице-Сергиевой лавре, работал в библиотеке и читал лекции, и семинаристы каждый раз не хотели его отпускать — засыпали вопросами.
В результате вышла его книга «Теория распада Вселенной и вера отцов. Каппадокийское богословие — ключ к апологетике нашего времени. Апологетика XXI века», работу над которой он начал еще студентом Оксфорда.
Единство в многообразии — эта тема не отпускала его всю жизнь. Отсюда его размышления о России и о путях русского богословия. Возможно, лучше других это понял Никита Михалков — в начале первой серии фильма «Моя судьба» он говорит: «Через многие-многие годы, через десятилетия, оторванный от своей земли, оторванный от своей страны, русский человек умеет сохранить и создать вокруг себя атмосферу такой плотности, атмосферу русского дома, духа культуры, веры, что, наверное, важнее всего. Она неколебима никакими катаклизмами жизни, никакими путешествиями, сменами стран и т. д. Это то самое ядро, которое, на мой взгляд, является основой вообще всего, что можно назвать русским».
В России владыку Василия любили. Правда, его речь и облик мало напоминали «классического» архиерея. Он ходил в мятой коротковатой рясе и клобуке, крытом вместо архиерейского шелка грубоватым сатином. Писал он мало, зато много говорил и своей «старорежимной» речью сразу всех покорял. Да и сам его облик настоящего русского интеллигента, доброго, отзывчивого, чудаковатого, смиренного, всю свою жизнь посвятившего Церкви, привлекал хотя бы тем, что для большинства был в диковинку.
Когда владыка стал постоянно приезжать в Россию, оказалось, многие раньше, несмотря на все «глушилки», слушали его религиозные программы на Би-би-си. И в 1989 году они добились, чтобы в редакции литературно-драматических программ на Первом канале всесоюзного телевидения сняли цикл передач с владыкой Василием. Правда выходили они около полуночи, но кого это смущало.
Ему говорили: «У нас формат. Сможете уложиться в 15 минут?» Владыка снимал часы, прятал их в ящик стола, садился вполоборота, начинал говорить и ровно через 15 минут подводил к кульминации. Потом выжидал еще несколько секунд, чтобы было что отрезать на монтаже, и говорил: «ОК». Так записали более двадцати бесед — о Боге и о любви.
Лестница, выводящая из греха
Но если то, что владыка был человеком деятельным, замечали все, то о его главной, молитвенной жизни знали немногие. И с этими немногими он делился: «Молитва Иисусова дана нам для покаяния, когда время безмятежно пребывает в благодати духа… проникающей всюду, включая ежедневный труд. Она постоянна.Она не мешает земным занятиям, но даже освящает их. Всякое нарушение этой молитвенной атмосферы всегда грех, а всякий грех возможен только вне ее. Когда такое искушение случается, молитва Иисусова становится лестницей, выводящей нас от греха. Вот и ответ на вопрос: “Как можно постоянно молиться?” Люди говорят: “Я не могу бесконечно повторять молитву Иисусову”. Но есть две возможности прекратить молитву — в безмолвной славе Святого Духа или в грехе. Это “«невидимая брань»”. Царство Небесное берется усилием».В его жизни было много такого, что смело можно было назвать чудом. Некоторые, правда, предпочитали считать это совпадениями. Но владыка лишь усмехался: «Когда я перестаю молиться, совпадения прекращаются».
Все дело в смирении, утверждал он. Беда в том, что современный человек никак не может отказаться от своей значимости, а Промысл Божий может проявиться, только когда он смирится. Просто надо дать ему возможность действовать. А если сердце закрыто грехом? И ты сам не хочешь Бога слышать? «Есть воля Божия, она всегда одинаковая, благая, — говорил владыка Василий. — А Промысл исправляет наши грехи, наши ошибки».
Владыка Василий в Кремле на Пасху 1991 года
Он пронес через всю свою жизнь чувство присутствия иного мира здесь, на земле. Нам кажется, стоит чуть-чуть переделать жизнь, и на земле будет рай. Но это ложь. Все мироздание изменилось после грехопадения. Изменить можно только себя, образ своих мыслей, свою жизнь. И безо всяких революций — через покаяние.
Для владыки Василия это было очевидно: «Когда Христос обещает своим ученикам сошествие на них Духа Божия, Он называет Его Утешителем. Быть в Духе Христовом — значит быть утешенным. Никакое горе, никакое окружающее зло, никакая внутренняя скорбь не страшны, когда есть такое внутреннее утешение. А чтобы прийти к этому утешению, нужно понять в глубине души, что всякое горе, всякое страдание, всякая скорбь — отражение греха, своего или чужого. Но если всё восприимешь как свой грех… если поймешь, что пал, что лишил себя рая… прежде всего ты сам, то сразу же польются чистые слезы раскаяния, а с ними всеохватывающее утешение. Такой человек, (пришедший к такому покаянию) делается кротким, полон внутреннего покоя, тишины, мира. Только такое состояние может покорить зло вокруг, покорить людей, покорить мир».
«Пока могу служить литургию — буду жить»
Последний раз он был в России за месяц до смерти. Выступал в Фонде культуры. Призывал не отказываться от самого главного своего богатства — веры отцов. Напоминал, что православие — религия всемирная, не допускающая никакой ненависти и вражды, совместимая только с любовью.Последние годы владыка Василий тяжело болел. За две недели до кончины жаловался: «Ноги совсем не ходят… Служил литургию на Преображение сидя.
Милость Божия, что причастился». А ведь еще недавно он сам говорил: «Пока могу стоять перед престолом, служить литургию — буду жить, а иначе жить незачем».
Свою крохотную квартирку в Вашингтоне владыка называл кельей. Гостиная одновременно была и студией звукозаписи, и библиотекой. Но больше всего она напоминала часовню с иконостасом, алтарем и престолом. Стен было не видно — они были заставлены книгами и иконами.Но помещение было таким крохотным, что кровать в нем не помещалась: спал владыка на раскладушке в коридорчике между ванной и шкафом. Утром он ее складывал, и получался аналой.
Прожив в США 18 лет, американского гражданства епископ Василий Родзянко так и не дождался. Получить его он должен был 17 сентября 1999 года. Но не получил. В этот день он стал гражданином Небесного Иерусалима.
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
