Параллельные миры: почему дети не ходят в храм

Храмовое благочестие как задача-максимум. Мы сами создали лишь бледную копию прежней системы, а потом удивляемся, почему дети перестают ходить в храм.

Храмовое благочестие как задача-максимум

В конце 80-х – начале 90-х годов теперь уже прошлого века в Церковь пришло много людей, и за немногие годы численность православных христиан выросла во много раз. Церковное пространство в то время было таким: храм, часто полуразрушенный, священник, часто на несколько храмов, и богослужение. Так сама собой возникла установка на воцерковление через богослужение.
Ничего в этом плохого нет, это древняя практика, но в результате сформировалось мнение, что воцерковленный христианин должен соответствовать определенным нормам церковной жизни: освоить определенный стиль поведения, лексику, вычитывать молитвенное правило, участвовать в богослужениях, соблюдать посты, отмечать церковные праздники, то есть влиться в образ жизни христианина, который был сформирован в предреволюционные годы. Именно таким образом была обозначена задача-максимум. В эту задачу, помимо вышеперечисленного, входило и воспитание детей – тоже в русле традиционной церковной культуры, которая была прервана после Октябрьской революции.
Мне видится, что именно в этом, внешне понятном движении к восстановлению, возобновлению церковной жизни, и был заложен узел тех проблем, которые стали выявляться потом и в жизни пришедших в Церковь людей, и в жизни их детей. Вместо подлинной традиции – субкультураИ тут сразу возникла проблема, поскольку само это богослужение и все, что с ним связано, находится в совершенно другой ситуации. Никакого традиционного общества мы уже не имеем, у нас совершенно другое общество – перепаханное, переплавленное в ХХ веке, глубоко измененное за годы советской власти. Мы имеем совершенно другую жизнь, другие отношения, другие нравы. В результате это стремление к традиционному образу жизни привело к формированию церковной субкультуры, когда строй церковной жизни понимается только как некоторый круг праздников, вращение вокруг храма, вокруг богослужения. Вот здесь и начинают выявляться противоречия.
Возникает странная коллизия: с одной стороны, священники в проповедях обращаются именно к личному выбору, поиску Христа. Это нормально, так и есть, в ситуации нетрадиционного общества всякий христианин этот выбор делает сознательно, а не потому, что вокруг все так живут и святят куличики на Пасху. Но это другая степень выбора, другая степень осознанности. А вместе с тем в качестве нормы церковной жизни предлагается какой-то кусочек возобновленной традиции, которую все равно в прежнем формате возобновить не получается, и в качестве пространства церковной жизни и организации выдается кусочек некоторой церковной субкультуры.
Дополнительную странность этой установке на жизнь внутри церковной субкультуры придает тот факт, что мы живем в России после обвала ХХ века. Мы знаем, что само по себе наличие множества храмов, множества монастырей и традиционного уклада жизни не стало препятствием к массовому отпадению от Церкви, к разрушению всех норм.

Личный выбор детей – не в нашей власти

Оказалось, что эта, на вид такая крепкая, структура быстро ломается, храмоцентричное христианство – весьма хрупкая вещь: посадили священника, закрыли храм – и все. Зачем же тогда сейчас все усилия класть на воссоздание бледной копии системы, некогда разрушенной? Это все имеет прямое отношение к детям в Церкви, ведь обычно главный вопрос, главная проблема в сознании родителей звучит так: почему дети в массовом порядке перестают ходить в храм?
С этой проблемой сталкивается множество семей, не только прихожане, но и священники. Как правило, ситуация оказывается однотипной: до определенного возраста дети в храм ходят (точнее, их водят родители), а потом в массовом порядке ходить перестают. В редких случаях это не происходит, но, как правило, ценой организации каких-то дополнительных структур, некой среды, внутри которой молодых людей пытаются удержать. Обычно это все равно приносит с собой новые дополнительные проблемы.



Мне кажется, что многим воцерковленным родителям просто непонятно, чего нужно хотеть от детей, ведь большинство современных пап и мам не имеют собственного опыта вырастания в Церкви. И, как правило, хотят вещей каких-то внешних: чтобы дети ходили в храм, продолжали причащаться, чтобы их там вразумляли и учили.
Но, в общем, если мы скажем себе, что да, ситуация такая, что дети должны сделать свой личный выбор, то кто на этот личный выбор может влиять? Можем ли мы, родители, рассчитывать на то, что сможем его как-то даже подтолкнуть (или оттолкнуть?)? Совершенно непонятно. Если это не обычный выбор, если это избрание Бога, если это какая-то Встреча, то это вообще совсем не в нашей власти.

Ответы на вопросы, которых дети не задавали

Мне кажется, что этот вопрос глубоко завязан на внутренних проблемах, внутренних противоречиях, связанных с тем, что и сами родители часто не имеют внутреннего опыта, что такое вырастать ребенком в Церкви, и всерьез не знают, как это должно происходить. Даже у тех родителей, которые имеют качественное образование, хорошо знают церковнославянский язык, литургику и церковную историю, дети особого интереса ко всему этому не имеют.
Проблема в том, что детям в церковно-приходских школах зачастую предлагается система ответов на вопросы, которые они всерьез не задавали. Сотни часов, отведенных по планам, предлагается на изложение вещей, никак не пересекающихся с мыслью и опытом ребенка, подростка.Путь христианина в современном мире происходит через глубокие противоречия, какие-то коллизии, какие-то падения, вопросы о смысле. А в церковно-приходских школах детям предлагаются готовые ответы на совершенно не их вопросы. И поэтому это все им не очень интересно и не очень важно. Может быть, что-то и оседает, но в принципе отношение вполне ровное, спокойное, как к очередным урокам, которых и так очень много.
Это совсем не похоже на то, как приходило, как прорывалось в Церковь поколение родителей, как оно буквально «падало» в Церковь, испытывало потрясение от столкновения с миром Евангелия. Это совершенно не похоже на то, как это описывают наши с вами дети. Это разный опыт. Хорошо бы попытаться понять эту глубокую разницу ситуаций.

Что нам нужно в результате?

Я уже не говорю про очевидный факт, что, независимо от того, что детям рассказывают в церковно-приходской школе, или сами родители, они все прекрасно видят и понимают, насколько родители сами живут внутри Евангелия, как они сами живут в вере и в Церкви.
Частая история – родители пытаются привести ребенка в Церковь, чтобы его там чему-то научили, а сами ведут жизнь совсем другую – имеет чаще всего понятные результаты. Но, в целом, это сложная и непонятная вещь, в которой нет простых ответов, а есть большая проблемная зона.
Действительно, в Церкви есть люди, священники, которые могут как-то увлечь и заинтересовать молодежь – через лагеря, молодежные движения. Но эти попытки явно свидетельствуют об обратном движении, о том, что требуется очень много специальных усилий, чтобы просто удержать людей на орбите храма.
Что нам вообще нужно в результате? Чтобы дети повенчались, покрестили своих детей и ходили иногда на церковные службы? Может быть, они это будут делать, ведь детские впечатления, полученные в храме, вряд ли куда-то денутся, пропадут. Но вопрос в том, что дальше? Здесь вопрос обоюдоострый, потому что затрагивает в полной мере и самих родителей: что мы сами думаем о вере, о жизни в Церкви и, соответственно, что мы думаем о детях и о том, как им быть и жить?

Нашим детям суждена другая жизнь, другой опыт

В целом, это для меня совершенно открытый вопрос, совершенно открытая тема. Я вижу, что те, кто в 80-90-е годы пришел в Церковь, тем самым полностью переворачивая всю систему координат, меняя образ жизни и мыслей, имеют детей, которые, как правило, ведут свою другую жизнь. Даже если они себя не противопоставляют родителям и не уходят никуда, даже если они остаются в Церкви.
Родители в отношении детей часто оказываются в положении знающих, понимающих: у нас есть опыт жизни, у нас есть его знание, у детей – нет. Систематически возникает ситуация, когда подростки отказываются признавать такое положение дел. Помимо обычного желания выстроить свою собственную жизнь тут есть и еще кое-что.
Я все чаще думаю о том, что нам, родителям, не стоит опираться только на свой собственный опыт обращения в 80-х, 90-х годах как на единственно возможный вариант. Быть может, это было каким-то особым, экстремальным событием, а нашим детям суждена совсем другая жизнь, другой опыт обращения, другое видение Церкви. Пусть каким-то иным образом, какими-то другими неисповедимыми путями они будут пытаться ответить на призыв Бога. А наше дело – не терять надежды.