Реальность, которую трудно осознать
В детстве ощущение полноты жизни и безмерности мира какое-то особое, естественное, само собой разумеющееся. И вместе с тем настолько наполняющее тебя, что хватает и на потом, на взрослое житье-бытье.
Почему-то очень отчетливо помню лето после моего второго класса. Может быть, потому что это последнее лето, когда с нами здесь был дедушка Алеша?
Лето было жарким, очень солнечным, урожайным. Растения на дачном огороде впитывали тепло и росли так, как это описывается в сказках: быстро и помногу.
Сколько было сладкой клубники, которую ели иногда на обед с молоком вместо первого и второго, малины, а позднее – помидоров, огромных, красных, горячих, как маленькие солнца!
Благоухал, радовал глаза живописностью, полнотой красок цветник: сначала пионами, потом розами, которые так бережно лелеяла бабушка Галя, быстро осыпающимися флоксами, острыми гвоздиками, величественными гладиолусами.
Мы с младшей сестренкой согревались, напитывались, заспались этим всеохватывающим летним солнцем, теплом. Неслучайно же обе отчетливо помним то лето, хотя сестренка младше меня на пять лет, а, значит, тогда была совсем малышкой.
Мы ходили купаться почти каждый день. Небольшое путешествие через деревню, по шершавым теплым дорожкам, с зеленой лохматой полосой травы посредине. А потом с разбегу – в озеро, которое представляется огромным. Кажется, ты находишься в безмерности – над тобой небо, прозрачное, глубокое; под тобой – тоже небо, отраженное, с теми же мягкими облаками, только прохладное, освежающее.
Ощущение простора и безмерности – самое определяющее для того лета. Мы словно находились в каком-то особенном Космосе, только обжитом, разноцветном, где очень-очень легко дышится. Сейчас я много говорю и пишу про идею бесконечного пространства в картинах русских художников. Но эта самая идея увидена и принята еще тогда, в детстве.
Вокруг, куда ни падал взгляд, была эта бесконечность. Линия горизонта располагалась где-то далеко-далеко, в ней соединялись высокое небо, желтые, чуть дрожащие поля пшеницы, мимо которых мы часто ходили гулять. К линии горизонта вела дорога, но не доходила, сворачивая вбок. Чтобы совсем уже не растеряться в этом просторе, взгляд останавливался на одиноко стоящих крепких соснах. В общем, Шишкинский узнаваемый мотив…
Как-то мы с папой и сестренкой запускали в поле воздушного змея. Змей явно хотел вырваться из папиных рук, улететь куда-то туда, вверх, чтобы потом свободно плыть, как белое облако, чуть шелестя боками из тонкой кальки. Папа не отпускал его, крепко держа натянувшуюся нить, и мы бежали все вместе в ту сторону, куда тянул нас воздушный змей.
Неожиданно на дороге появился дедушка Алеша. Он приехал из города и шел с автобуса, с полными руками гороха, который он нарвал для нас, внучек. А тут мы как раз.
Прошло уже более 30 лет, а у нас сестрой у обеих яркое общее воспоминание: солнечный, яркий летний день, улыбающееся радостное лицо дедушки, воздушный змей, рвущийся вверх и – общее ощущение счастье. Воспоминание – как стоп-кадр в фильме, только с ощущением ветра, со звуками, запахами…
В прошлом году я гуляла по тем местам и не узнавала их. Золотых полей нет, никто там ничего не сажает, вместо них – дачи, бескрайность сужена и поделена на куски. И озеро, в котором мы раньше купались, стало маленьким-маленьким. Нет, совсем не потому, что я выросла. Оно просто высохло, ужалось до заросшей камышами лужицы, до которой нужно идти и идти…
Но описываемое мной, виденное тогда, в детстве, точно есть. Не могло же оно просто исчезнуть в никуда, раз мы с сестрой все так отчетливо помним. Вообще, этого «в никуда» – просто не существует, ведь христианство оперирует понятием Вечности. И именно в том числе те детские переживания, то ощущение простора, безмерности приближало к пониманию того, что эта безмерность простирается дальше, чем наш, здешний окружающий видимый мир, намекала на мир Горний. (В скобках замечу, что именно это мы видим и в русском пейзаже XIX века.)
И уж тем более есть бабушка и дедушка, есть не только в воспоминаниях, а в реальности, которую просто очень трудно осознать, вместить. Здесь очень помогает молитва за дорогих умерших, ведь молиться можно только за тех, кто существует по-настоящему, за живых, ведь Господь – «не есть Бог мертвых, но живых» (Мф. 22: 32).
Оксана Головко
Почему-то очень отчетливо помню лето после моего второго класса. Может быть, потому что это последнее лето, когда с нами здесь был дедушка Алеша?
Лето было жарким, очень солнечным, урожайным. Растения на дачном огороде впитывали тепло и росли так, как это описывается в сказках: быстро и помногу.
Сколько было сладкой клубники, которую ели иногда на обед с молоком вместо первого и второго, малины, а позднее – помидоров, огромных, красных, горячих, как маленькие солнца!
Благоухал, радовал глаза живописностью, полнотой красок цветник: сначала пионами, потом розами, которые так бережно лелеяла бабушка Галя, быстро осыпающимися флоксами, острыми гвоздиками, величественными гладиолусами.
Мы с младшей сестренкой согревались, напитывались, заспались этим всеохватывающим летним солнцем, теплом. Неслучайно же обе отчетливо помним то лето, хотя сестренка младше меня на пять лет, а, значит, тогда была совсем малышкой.
Мы ходили купаться почти каждый день. Небольшое путешествие через деревню, по шершавым теплым дорожкам, с зеленой лохматой полосой травы посредине. А потом с разбегу – в озеро, которое представляется огромным. Кажется, ты находишься в безмерности – над тобой небо, прозрачное, глубокое; под тобой – тоже небо, отраженное, с теми же мягкими облаками, только прохладное, освежающее.
Ощущение простора и безмерности – самое определяющее для того лета. Мы словно находились в каком-то особенном Космосе, только обжитом, разноцветном, где очень-очень легко дышится. Сейчас я много говорю и пишу про идею бесконечного пространства в картинах русских художников. Но эта самая идея увидена и принята еще тогда, в детстве.
Вокруг, куда ни падал взгляд, была эта бесконечность. Линия горизонта располагалась где-то далеко-далеко, в ней соединялись высокое небо, желтые, чуть дрожащие поля пшеницы, мимо которых мы часто ходили гулять. К линии горизонта вела дорога, но не доходила, сворачивая вбок. Чтобы совсем уже не растеряться в этом просторе, взгляд останавливался на одиноко стоящих крепких соснах. В общем, Шишкинский узнаваемый мотив…
Как-то мы с папой и сестренкой запускали в поле воздушного змея. Змей явно хотел вырваться из папиных рук, улететь куда-то туда, вверх, чтобы потом свободно плыть, как белое облако, чуть шелестя боками из тонкой кальки. Папа не отпускал его, крепко держа натянувшуюся нить, и мы бежали все вместе в ту сторону, куда тянул нас воздушный змей.
Неожиданно на дороге появился дедушка Алеша. Он приехал из города и шел с автобуса, с полными руками гороха, который он нарвал для нас, внучек. А тут мы как раз.
Прошло уже более 30 лет, а у нас сестрой у обеих яркое общее воспоминание: солнечный, яркий летний день, улыбающееся радостное лицо дедушки, воздушный змей, рвущийся вверх и – общее ощущение счастье. Воспоминание – как стоп-кадр в фильме, только с ощущением ветра, со звуками, запахами…
В прошлом году я гуляла по тем местам и не узнавала их. Золотых полей нет, никто там ничего не сажает, вместо них – дачи, бескрайность сужена и поделена на куски. И озеро, в котором мы раньше купались, стало маленьким-маленьким. Нет, совсем не потому, что я выросла. Оно просто высохло, ужалось до заросшей камышами лужицы, до которой нужно идти и идти…
Но описываемое мной, виденное тогда, в детстве, точно есть. Не могло же оно просто исчезнуть в никуда, раз мы с сестрой все так отчетливо помним. Вообще, этого «в никуда» – просто не существует, ведь христианство оперирует понятием Вечности. И именно в том числе те детские переживания, то ощущение простора, безмерности приближало к пониманию того, что эта безмерность простирается дальше, чем наш, здешний окружающий видимый мир, намекала на мир Горний. (В скобках замечу, что именно это мы видим и в русском пейзаже XIX века.)
И уж тем более есть бабушка и дедушка, есть не только в воспоминаниях, а в реальности, которую просто очень трудно осознать, вместить. Здесь очень помогает молитва за дорогих умерших, ведь молиться можно только за тех, кто существует по-настоящему, за живых, ведь Господь – «не есть Бог мертвых, но живых» (Мф. 22: 32).
Оксана Головко
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
