Непростые вопросы об алтарных записках

“Никакая я не Церковь, так, человек какой-то. Ему сказали читай, я читаю. Молюсь? Не знаю. Я эти имена первый раз в жизни вижу, не знаю этих людей. Что я могу про них сказать Господу Богу, я не понимаю. Да и вообще, что сказать Тому, Кто Сам про них все-все-все знает? Через пять минут все плывет, мысли рассеиваются”.
Зачем нужны записки в алтаре, и почему больше толку от личной молитвы родных, размышляет Илья Аронович Забежинский.


Решил я этим постом поднять свой уровень чтеца и алтарника. То есть, по правде говоря, поднимать нечего, потому что вообще никакого уровня нет. В том смысле, что семинарию я и правда окончил, но на чтеца учиться мне вечно было некогда, ну и дай, думаю, займусь, пока пост.
Что сказать? Читать богослужебные тексты можно научиться, особенно если с Божьей помощью. То есть я понимаю, что надо много просто читать, чтобы попросту не запинаться в поисках правильного ударения и прочтения длинных слов. Потрудиться надо.
Во всех остальных тонкостях пономарской работы тоже можно разобраться, все ко мне чутко относятся, не гоняют, все разъясняют и по имени отчеству обращаются.
А вот на что меня реально пробило, я вам расскажу.
На чтение записок в алтаре.
Понятно, что есть синодик. Такая тетрадка, туда важные имена записываются для поминовения. Настоятель там сам решает, кого поминать.
Но есть еще также тетрадка с годовыми, полугодовыми, сорокоустами и прочими поминовениями, а также записочки на пост. И записочек этих килограмма полтора. То есть это уже люди пишут и подают.
Зачем я сдался в качестве чтецаПрочитываю я, значит, некоторое количество записок и пытаюсь как-то проанализировать, чем я, собственно, тут, в алтаре, занимаюсь. И понимаю я, совершенно очевидно, что люди, кропотливо писавшие на бумажках имена своих родных и близких, писали их для чего-то другого, а вовсе не для того, что с ними сейчас в алтаре происходит.
То есть маловероятно, когда люди писали записочки свои и жертвовали свою нехитрую денежку, что они надеялись, будто в алтаре их будет читать кто-то типа меня. Я имею в виду, вряд ли ими заказана была услуга «А вот пускай наши записочки прочитает Забежинский Илья Аронович». Почему-то уверен, что они надеялись на что-то большее.
То есть, поймите, мир огромный, людей много. Вот зачем им среди всех людей сдался именно я в качестве чтеца ихних записок? То есть совершенно очевидно, какая-то подмена выходит.
Они взяли бы помолились бы сами. Родных своих попросили помолиться. Они хотя бы знают, о ком молятся.Могут, молясь, слова какие-то добрые сказать, вздохнуть хотя бы искренне и с любовью. Причем совершенно бесплатно это им выйдет. И как-то, ну по-настоящему что ли. Искренно, что ли. А тут пришли. Написали. На, Ароныч, читай. А сами ушли. Я-то прочитаю, да есть ли в этом смысл?

Думаю, это вранье, никакая я не Церковь

И здесь я перехожу ко второму вопросу. Я-то знаю, какой ответ крутится на языке у читателя в ответ на первое мое недоумение. «Они не для Ароныча писали эти записки. Они вообще не имели в виду никакого Ароныча. Они хотели, чтобы за ихних ближних молилась Церковь».
Я это понимаю. Такие, как я, именно так читателю про это всегда и рассказывали, мол, это Церковь будет за ваших близких молиться. До недавнего времени я и сам так любому бы объяснил. Но теперь, глядя на себя в алтаре, как-то вдруг получается, что никакая Церковь за них не молится. Это я, типа, молюсь, – все тот же Ароныч. Больше никто. Да и не молюсь, просто читаю. Но главное – даже не в том. Главное – это я что ли Церковь? Я?
Думаю, это вранье, никакая я не Церковь, так, человек какой-то. Ему сказали читай, я читаю. Молюсь? Не знаю. Я эти имена первый раз в жизни вижу, не знаю этих людей. Что я могу про них сказать Господу Богу, я не понимаю. Да и вообще, что сказать Тому, Кто Сам про них все-все-все знает? Тем более, что имен и записок минимум на 40-50 минут непрерывного, не очень внимательного чтения. Уже через пять минут все плывет, мысли рассеиваются. Получается совершенно невнимательно.
Ну и я опять ничего не понимаю. Зачем ему, этому, который записку пишет, чтобы кто-то за него читал? Пускай сам читает. Пускай сам потрудится. Зачем ему я? Зачем ему Вася, Петя, Сережа, которым тоже поручат записки читать, если я завтра не приду? Да даже какой-нибудь отец Никодим зачем? Или Иоанн? Или Петр?
У которых семья, дети, череда, требы, машину надо ремонтировать, жертвователей обаять, епархиальный взнос копить… И каждый из которых сам всю эту кипу записок прочитать, если и сможет, так только второпях, как и я. Да и не станет никогда, ему надо Литургию служить, оттуда на требу бежать, поручит все тому же Пете, Васе, Сереже, или, не дай Бог, Илье Аронычу…
Да и сам этот отец Никодим чем от остальных отличается? Тоже человек как человек… Есть у него, конечно же, служение предстоять Престолу Божию. Пастырское служение есть. Не знаю, чтение записочек входит в это служение или нет…

Кому важно, что Зураб – грузин?

Не самое важное, но тоже цепляет. Пометки на записках. Я сам всегда писал, но теперь точно не понимаю, кому все это пишется. Например: «новопреставленного Алексия». Или «младенца Евграфа». Или «тяжкоболящего Тихона». Или «Валентина (мужчина)». Или «Зураба – грузина». Или к некоторым прибавляется «и сродников его».
Это для меня пишут, который читает? Чтобы я за новопреставленного помолился горячее, чем за просто усопшего? А за тяжкоболящего или за младенца – чем за просто болящего или за человека, которого написали без указаний? Как-то это нечестно что ли по отношению к тем, кого написали просто так, без комментариев.
А сродники? За одних сродников молимся. А за других? Которых не написали, им-то как теперь? Опять же, женщина Валентина. Или мужчина. Это очень важно, понимаю. Чтобы именно за того Валентина, который не Валентина…
Так же как и то, что Зураб грузин… Это кому важно? Мне, читающему несколько сотен слившихся воедино за сорок минут имен? Богу? А Он так не знает? Или к грузинам особая милость?
Ага, это, наверное, чтобы читающий не испугался нерусского имени, а раз грузин, значит православный. Ох, ты, я, оказывается, должен еще попутно переживать, всех ли мне тут написали православных, или подсунули ненароком пару протестантов, армян, католиков, атеистов или, вообще, буддистов. Знаете, как у нас обычно объясняют, почему неправославных нельзя писать? Если я вдруг имя неправославного в алтаре прочитаю, то я нарушу его свободную волю на то, чтобы не быть православным.
Ну и писали бы тогда подробно «Зураб – крещеный, в храм ходит, исповедуется, причащается, жене не изменяет, старается заповеди Божии исполнять».
Совсем недавно никаких записочек не былоВот говорят, пускай Церковь помолится. И я читаю, читаю, читаю имена. А Церковь в это время, когда я полтора килограмма этих имен читаю, совсем другим занимается. В Церкви сейчас Преждеосвященная Литургия идет. Или часы. Там псалмы читают, молитвы разные, поют, кадят, молятся, поклоны кладут – там полноценная литургическая жизнь идет. И меня вот с этими всеми записочками в этой литургической жизни нету.
Я раньше, когда в «зале» был, я был в Церкви. Я все делал вместе с Церковью. Церковь часы слушает, и я с ней. Церковь на коленки, когда надо, бухается, и я не отстаю. А тут, в алтаре, какая Церковь? Я не слышу ни чтения, ни пения, и про поклоны не думаю, я записочки читаю. Я на них сосредоточен. Я думаю, кто тут грузин, а кто младенец.
И поэтому, тем более, нельзя сказать, что за этих людей в тех записках Церковь молится. Потому что, когда я их читаю, я не с Церковью. Я не в Церкви. Я вообще не пойми кто в этот момент и не пойми где. Я имена разбираю, где какая буква, а также какие тут мужские, какие женские и в родительном ли они падеже.



В общем, у меня ощущение полной профанации, никак не меньше. Просто обман трудящихся масс налицо.
Понимаю, что еще совсем недавно никаких записочек в Церкви не было. Потому что не было столько дешевой и доступной бумаги. Если вспомнить, как экономил Плюшкин каждую осьмушку писчей бумаги, можно понять, что записок в храме вообще никто не писал. То есть традиция недавняя.
Понимаю также, что вопрос – финансовый, в том числе, что к каждой бумажке с именами пристегнута бумажка с водяными знаками. Да я и не против, в принципе – родному приходу надо на что-то жить. Но, кажется, напрямую попросить денег было бы честнее.
Я, конечно, имена читаю, но вот чувствую только, что платят люди вроде бы ни за что.Я тех купюр точно не отрабатываю. И не могу понять, кто мог бы отработать. Какая-то укоренившаяся в предыдущем столетии очередная технология честного высокодуховного отъема денег.

Перед нами только бумажки и нескончаемые имена

Мне кажется, надо как-то публично разъяснить людям:
– Дорогие христиане. Не надо нас, служителей Церкви, наделять какими-то сверхъестественными способностями. Наша молитва от вашей отличается очень сильно. Но не в сторону усиления, чтобы за это что-то еще и жертвовать нам дополнительно, а, наоборот, в сторону ослабления и обезличивания. Вам кажется, что мы тут профессиональные молитвенники? Увы…
Вы молитесь за своих близких внимательно, с любовью, вам есть, что сказать Богу об этих людях, вы можете искренне и от всей души вздохнуть, заплакать, в конце концов, ваша молитва горяча и исполнена любви. Вы горюете, страдаете, испытываете страх. И про все это пишете в записках.
А мы не горюем, не страдаем и не испытываем. Перед нами только бумажки и нескончаемые имена.
В нашем вычитывании имен в алтаре есть какой-то магический формализм. Наша молитва тут в алтаре – формальна. Не потому, что мы формалисты, условий нет. Времени нет. Людей нет. Записок много, а чтец один. Ну, даже если два или три – ничего не меняет.
Перед нами килограммы бумажек, сотни имен – безликие списки с корявыми буквами и неправильными падежами. Если вы сами чуть-чуть усерднее помолитесь, больше толку будет, чем от нашего безликого прочитывания.Нет, я, конечно, понимаю, что все люди несчастны и все заслуживают, чтобы я тоже о них помолился. А те, которых не написали – не заслуживают? Они, похоже, еще более несчастные, про них даже никто в записках не пишет. Тогда получается, надо за весь мир молиться. Нет, я конечно, готов вздохнуть и обо всем мире. Тем более, что он, как известно во зле лежит. А мы тут все такие неотмирные о нем молимся и воздыхаем. Но станет ли миру от этого хоть чуточку лучше? Вот вопрос…