Вопрос священнику: «Здравствуйте, я не очень давно начал задумываться о Боге, и сразу возникает такая куча вопросов… Мне 25 лет (был крещен в детстве), и я никак не могу обуздать какие-то свои страсти (жажда женщин, ну, и тому подобное).
Но в Библии говорится: «Разве можно обратить к покаянию тех, кто отвернулся от Христа? Я говорю о тех, кто познал истину, получил дар Божий и приобщился Святого Духа. Эти люди слышали слово Божье, видели великую силу нового мира Божьего и удостоверились в том, что всё это добро, а потом отступились от Христа. Их не вернуть на путь раскаяния, ибо они вновь распинают Сына Божьего и при всех подвергают Его унижению. Земля, пьющая дождь, который часто проливается на нее, и приносящая урожай на пользу тем, кто ее обрабатывает, получает благословение Божье. Земля же, которая приносит только тернии и чертополох, ничего не стоит, и ей грозит быть проклятой Богом. Она будет уничтожена пожаром» (Евр 6:4–8).
И, в общем-то, мой вопрос: если я никак не могу побороть страсти и при этом верю в Бога, то получается, что я отвернулся от Христа? То есть я получил спасение, но совершаю сознательный грех и поэтому, грубо говоря, мои покаяния Бог не слышит и мне никак уже не спастись?»
На вопрос читателя отвечает протоиерей Александр Авдюгин, настоятель храма-часовни святых Богоотец Иоакима и Анны в честь погибших шахтеров, г. Ровеньки, Луганская область:
— Все, отче, больше нет никаких сил!
— Куда же они делись, ваши силы?
— Вот вы в прошлое воскресенье говорили на проповеди о богатом юноше — так это какая нужна сила, чтобы расстаться со своим богатством, а я даже с малым не могу справиться: как ни стараюсь, обязательно к вечеру начинаю всех дома доставать с претензиями: это не так сделал, это не помыл, это не туда положил… Сержусь, срываюсь, слов поганых могу наговорить, а потом расстраиваюсь, что не сдержался.
— Радоваться же надо!
— Это почему же?
— Так мы же в молитве просим: «Даждь мне зрети свои прегрешения...», а вы уже видите…
Подобные диалоги, со сменой видов повседневных, как многим кажется, никчемных и мелких грехов, знакомы каждому священнику. Ладно бы одни диалоги и сетования, так ведь выводы делаются скоропалительные и совершенно нелогичные.
К примеру. Знаю прихожанку, уже четверть века ходящую в храм, приучившую к вере мужа, вырастившую дочек и уже награжденную внуками — которая при любой встрече тоскливым взглядом смотрит на меня и обязательно закончит любое общение словами, что никогда ей Бог не простит весь этот ворох греховной «мелочевки», от которой она ну никак не может отказаться, хоть и старается.
— Вот так, батюшка, нет от меня никакого толку…
Причем ее слова искренние, с горьким удручающим выводом. Начинаю рассказывать о том, что безгрешных нет, что во гресех роди мя мати моя (Пс 50:7), что святые и праведные тоже с грехами всю жизнь боролись. Тщетно. Грустный вид ее не улучшается, уныние не пропадает, и в глазах — тоскливое ожидание с утверждением: «Не те аргументы, батюшка».
Выходит как в церковном анекдоте:
— Грешу, отче!
— Чем?
— Ленюсь!
— Так борись с ленью…
— Так лень же, отче.
И все же не вижу я личного апокалипсиса, если человек осознаёт свой мелкий повседневный грех, понимает и хоть как-то старается с ним справиться. Не для красного словца сказано, что Бог «намерения целует» и радуется каждому твоему сокрушению. Ведь насколько было бы хуже вообще не видеть греха и не оценивать свою повседневность с покаянной точки зрения.
Дело в том, что покаяние — это умение видеть духовное расстояние между Богом и собой грешным. Те, кто понимает, что имеют мелкий грех, кто старается от него избавиться, пусть даже без видимых успехов, видят это расстояние. А вот те, кто возводит свое мелкое прегрешение в ранг «я не нужен Богу», расстояние данное увеличивают и четко, целенаправленно идут к серьезному духовному проступку: тоске и отчаянию.
Есть в христианстве такое состояние — радостнопечалие. Как по мне, то это слово содержит в себе радость о том, что умеешь видеть, осознавать свой грех и одновременно печалиться о нем, бороться с ним.
Господь обязательно, в нужное для Него и нас время, даст возможность освободиться от мелкого, нудного, повседневного и смущающего личного греха.