Незыблемый удел Богородицы: жизнь в лавре
13 марта. Начало 3-ей седмицы Великого поста. В мои руки попадает видео раздачи книг в лавре, которую смею называть родной. По сравнению с остальными событиями последних недель это незначительный эпизод из известной неутешительной хроники. Библиотека раздает свое имущество, тщательно собираемое и хранимое. Опустевшие полки, небольшая очередь из благочестивых мирянок и семинаристов. Кто-то ходит среди перебранных стеллажей, уже утративших добрую долю фонда. Книги раздают, чтобы они не остались бесхозными, чтобы еще выполняли свое великое назначение.
Среди этого суетливого вечернего действа вижу давнишнего заведующего библиотекой – этот монах своими руками помогает разбирать достояние вверенной ему библиотеки. Тяжелое зрелище, хоть и одно из целого ряда подобных. Какую-то пронзительную боль оно вызывает в душе. И не просто из-за сочувствия… Я знал эту библиотеку другой. Скажем, вот тот шкаф, к которому имел возможность сам подходить и искать книги для бакалаврской. Здесь были отменные издания – редчайшие, по богословской мысли ХХ века. Чуть поодаль стеллаж с раритетными книгами дореволюционной печати – в основном богослужебные книги. У них был особый запах священной старины. На видео эти полки уже пусты – какую-то сиротливо забившуюся в угол книжечку досматривает семинарист. Остальное, наверное, уже вывезли монахи в скит. Или раздали. Камера поворачивается – на прежнем месте, в полукруге окон, стоит стол, за которым мне когда-то вдохновенно писалось. Помню эти мгновения, словно то было вчера – за окнами осенняя киевская погода и лаврские улочки в пожелтевшей зелени. Виднеются купола и кресты. В библиотеке тишина. Рядом – книги, которые свободно можно снять с полки, просмотреть, выбрать нужное. Что-то можно взять в келлию – так мы называли комнаты в семинарском общежитии. Первая дипломная работа – хочется написать обо всем, чувствуется какой-то особый творческий порыв. Так здорово выстраивать книжные мысли в одну гармонию собственного сочинения!
Архимандрит Силуан (Пасенко)
Видео обрывается, а с ним и мои воспоминания. Лавра так много оставила в душе! Даже посредством таких крохотных эпизодов. Утратит ли она свое живительное, освящающее, назидательное свойство с приходом богоборцев? Уйдет ли из истории, как нечто временное? Верю, что нет. Это незыблемый удел Богородицы. Как гласит лаврский афоризм: «Монастырь – в пещерах». Обитель стоит неусыпными молитвами преподобных. Небесным заступлением лавра преодолеет нестроения, о чем свидетельствует ее тысячелетняя история. Для меня же самого есть еще один аргумент нерушимости священной сути Киево-Печерской обители. Он подсказан семью годами жизни в монастыре, плодом которых стал монашеский постриг.
Жизнь в лавре для меня началась с семинарской скамьи. Это был непростой, но, как сегодня можно судить, исключительно важный опыт. Первый год пребывания в стенах обители сопровождался непрестанными искушениями. Тяжело давались послушания: работа казалась чрезвычайно тяжелой и отвлекающей от занятий. Много болел. Одним осенним вечером подхватил воспаление легких. На пневмонию наложился гайморит. Администрация семинарии уже собиралась отправить меня в академический отпуск, но как-то удалось продолжить учебу. Стоит ли говорить, что жизнь монастыря будто проходила мимо? Хотя и посещались лаврские богослужения и даже какие-то монастырские мероприятия. Но их осмысление не поспевало за стремительностью времени.
Испытания продолжились и в следующие 2 года. Они стал судьбоносными: впервые со всей остротой возник вопрос выбора в духовной жизни. Смогу ли поступить как христианин: побороть гнев, гордость, обиду? Это было сродни тому искушению, о котором как-то написал Патриарх Сербский Павел. В годы семинарии, как мне стало известно позже, у него возник сокровенный вопрос, не ответив на который он мог уйти из духовной школы. И все же нашел ответ. Ко мне ответ на боль и терзания пришел на небольшом братском кладбище у храма Рождества Пресвятой Богородицы. Того самого, который был построен на месте первой деревянной церкви Киево-Печерского монастыря. На Дальних пещерах. В небе уже загорались звезды, а внутри наступила ясность. Утешение и спокойствие. До конца своего пребывания в монастыре я больше ни разу не болел. А тот, кто послужил причиной испытания, скрылся из виду. Буквально исчез.
Фреска в Киево-Печерской лавре
В том же году Господь послал духовника. Это было счастьем. В то же время перестали болеть ноги за богослужениями – стал все меньше отвлекаться. Однако жизнь по-прежнему не отличалась от общепринятой в семинарии: рядовые и общеобязательные службы, послушания, посещение пещер преподобных, выходы в город, общение со сверстниками. Более того, целью всего представлялось пастырское служение в белом духовенстве – никак не монашество. Это неоднократно проговаривалось в общении с ближайшим другом – еще одним даром, ниспосланным лаврой, семинарией и молитвами родителей. Впрочем, тогда же духовник благословил изучать житие преподобного Силуана Афонского, что вкупе с Древним Патериком стало любимым чтивом. Еще одно утешение: поездка от Академии на Святую Землю, в Иерусалим, на Пасху.
Четвертый год, заключительный в семинарии. Та самая чудесная пора написания бакалаврской, знакомства с лаврской библиотекой. При этом каких-то широких знакомств с братией монастыря не заводил и как-то даже не искал. Все чаще хотелось подойти к мощам преподобного Григория Чудотворца на Дальних пещерах. Именно к его раке в уголочке за пещерной церковью. Зная обычай приветствовать святых «Христос воскресе!», так и делал. Получалось, что молитва у раки становилась сродни общению. Святой безмолвно все выслушивал. В тот год, в те мгновения преобладал какой-то подъем, радость. Удавалось чаще исповедоваться. Господь послал послушание преподавателя на катехизаторских курсах в лавре. Удивительное зрелище: в конце рабочего дня в монастырь приезжали люди, чтобы несколько часов, до позднего вечера, посвятить занятиям. В одной тесной аудитории собиралось по 20–30 человек. А таких групп было несколько на параллели. Помню глаза тех людей, их нескрываемый интерес, устремленность к Церкви. Они были для меня назиданием. Так шел учебный год, а с ним и семинарская жизнь… Выезжая на каникулы, начинал ловить себя на мысли, что не хочу покидать лавру.
Магистратура. Два года после семинарии. Соответственно – пятый и шестой годы жизни в обители. Так получилось, что стал иподиаконом и сотрудником Киевской Митрополии. Время было неспокойное – Майдан 2014 года. Помню, как, неся послушание в Информационно-просветительском отделе, приходилось в Интернете бороться с тоннами грязи в адрес Церкви. Ранний подъем, в 4 утра, вдохновенное написание конспектов, посещение служб в лавре и городе. Казалось невероятным молиться в пещерных храмах, освящённых молитвами преподобных. Это ярчайшие воспоминания о том времени. Сам собой сложился обычай молитвенно обращаться к каждому святому из пещер, как ранее к преподобному Григорию. Их имена врезались в память. «Преподобне Несторе Некнижне, вразуми духовной грамоте!» – «Отче Зиноне Постниче, научи поститься!» Службы в Трапезном храме помнятся теплотой стен, намоленностью, архитектурой русской церкви, дивными монашескими и студенческими хоровыми пениями. Знакомство с наместником, глубоко верующим и заботливым пастырем, и братией по роду службы. Впрочем, это не уступало и общению с однокашниками по Академии. С ними сподобился впервые посетить Афон. Во всем чувствовался особый Промысл. Неслучайность, если можно так выразиться. Пришло осознание важности послушаний, физического труда, Устава. Особенно – молитвы. К тому времени получил благословение молиться по четкам, хотя и расценивал это не как преддверие монашеского пострига, а как полезное делание. Лавра вспоминается, как любящая мать. Она давала в меру все то, что нужно было. И, конечно, в свое время. Однако снова хочется оговориться: жизнь в обители сопрягалась с выходом за ее пределы. В то время заочная учеба в университете побуждала к тому волей-неволей. К слову, и это было по благословению. Еще один важнейший урок жизни в монастыре.
Аспирантура. Первый год и семилетие жизни в обители. Конечно, за это время были и каникулы, и выезды за пределы монастыря, и все же с каждым годом они были все короче и короче. Возник вопрос, смогу ли всецело отдаваться службе в Церкви, если женюсь. С ним уже несколько раз ездил на Афон, подходил к Печерским преподобным. Получал ответ. Снова задавался вопросом. Впрочем, никакой сложности этот вопрос не представлял, как сейчас становится ясно. Он нуждался в перепроверке. Тщательной перепроверке и честности. Постриг совершался в Дальних пещерах. Имен не выбирали – постригалось несколько студентов академии. Знали обычай, что постриг, хоть и совершается в монастыре, но следует академической традиции – нарекать в честь святых выпускников. Услышал над собой имя Силуан, в честь Силуана Афонского. Это было исключением из правила, по случаю 1000-летия русского монашества на Святой Горе. Имел радость хиротонии в Крестовоздвиженском храме лавры, где обычно молится братия; служил сорокоуст в монастыре, с монашествующими. Не забуду доброты духовенства, которое принимало нас, как родных братьев. Примечательно, что свой первый акафист Успению Пресвятой Богородицы, как иеродиакон, я совершал в паре с другим иеродиаконом. Им оказался тот самый человек, который был причиной тяжелых искушений в первые годы жизни в лавре. Обитель стерла острые углы самости и Промыслом Божиим устроила все наилучшим образом.
Хотя волей Божьей мне пришлось все же покинуть лавру для пастырского служения, чувствую себя ее воспитанником – от первых суровых уроков послушания до радости молитвы в алтаре пещерного храма или Успенского собора. Обитель очень живо видится как колыбель монашества, удел Богородицы, который неведомыми путями воплощает Божий Промысл. Лавра – это духовный феномен, который появился не по человеческой воле, но Господней, и будет существовать по своим духовным законам вопреки всякой мирской суете. В лавре видится всепобеждающая сила, которая способна воздействовать на самый неприступный оплот человеческого существа – его сердце. По этой причине убежден и верю, что духовный монастырь, тот, что в пещерах – не отнять у Церкви, не закрыть, не засыпать. Даст Бог, будем достойны, сподобимся вящей славы преподобных еще в наше время, на Киевских холмах, потому что непреложны слова Евангелия: «Блаженны кротцы, яко тии наследят землю» (Мф. 5, 5).
Архимандрит Силуан (Пасенко)
Среди этого суетливого вечернего действа вижу давнишнего заведующего библиотекой – этот монах своими руками помогает разбирать достояние вверенной ему библиотеки. Тяжелое зрелище, хоть и одно из целого ряда подобных. Какую-то пронзительную боль оно вызывает в душе. И не просто из-за сочувствия… Я знал эту библиотеку другой. Скажем, вот тот шкаф, к которому имел возможность сам подходить и искать книги для бакалаврской. Здесь были отменные издания – редчайшие, по богословской мысли ХХ века. Чуть поодаль стеллаж с раритетными книгами дореволюционной печати – в основном богослужебные книги. У них был особый запах священной старины. На видео эти полки уже пусты – какую-то сиротливо забившуюся в угол книжечку досматривает семинарист. Остальное, наверное, уже вывезли монахи в скит. Или раздали. Камера поворачивается – на прежнем месте, в полукруге окон, стоит стол, за которым мне когда-то вдохновенно писалось. Помню эти мгновения, словно то было вчера – за окнами осенняя киевская погода и лаврские улочки в пожелтевшей зелени. Виднеются купола и кресты. В библиотеке тишина. Рядом – книги, которые свободно можно снять с полки, просмотреть, выбрать нужное. Что-то можно взять в келлию – так мы называли комнаты в семинарском общежитии. Первая дипломная работа – хочется написать обо всем, чувствуется какой-то особый творческий порыв. Так здорово выстраивать книжные мысли в одну гармонию собственного сочинения!
Архимандрит Силуан (Пасенко)
Видео обрывается, а с ним и мои воспоминания. Лавра так много оставила в душе! Даже посредством таких крохотных эпизодов. Утратит ли она свое живительное, освящающее, назидательное свойство с приходом богоборцев? Уйдет ли из истории, как нечто временное? Верю, что нет. Это незыблемый удел Богородицы. Как гласит лаврский афоризм: «Монастырь – в пещерах». Обитель стоит неусыпными молитвами преподобных. Небесным заступлением лавра преодолеет нестроения, о чем свидетельствует ее тысячелетняя история. Для меня же самого есть еще один аргумент нерушимости священной сути Киево-Печерской обители. Он подсказан семью годами жизни в монастыре, плодом которых стал монашеский постриг.
Жизнь в лавре для меня началась с семинарской скамьи. Это был непростой, но, как сегодня можно судить, исключительно важный опыт. Первый год пребывания в стенах обители сопровождался непрестанными искушениями. Тяжело давались послушания: работа казалась чрезвычайно тяжелой и отвлекающей от занятий. Много болел. Одним осенним вечером подхватил воспаление легких. На пневмонию наложился гайморит. Администрация семинарии уже собиралась отправить меня в академический отпуск, но как-то удалось продолжить учебу. Стоит ли говорить, что жизнь монастыря будто проходила мимо? Хотя и посещались лаврские богослужения и даже какие-то монастырские мероприятия. Но их осмысление не поспевало за стремительностью времени.
Испытания продолжились и в следующие 2 года. Они стал судьбоносными: впервые со всей остротой возник вопрос выбора в духовной жизни. Смогу ли поступить как христианин: побороть гнев, гордость, обиду? Это было сродни тому искушению, о котором как-то написал Патриарх Сербский Павел. В годы семинарии, как мне стало известно позже, у него возник сокровенный вопрос, не ответив на который он мог уйти из духовной школы. И все же нашел ответ. Ко мне ответ на боль и терзания пришел на небольшом братском кладбище у храма Рождества Пресвятой Богородицы. Того самого, который был построен на месте первой деревянной церкви Киево-Печерского монастыря. На Дальних пещерах. В небе уже загорались звезды, а внутри наступила ясность. Утешение и спокойствие. До конца своего пребывания в монастыре я больше ни разу не болел. А тот, кто послужил причиной испытания, скрылся из виду. Буквально исчез.
Фреска в Киево-Печерской лавре
В том же году Господь послал духовника. Это было счастьем. В то же время перестали болеть ноги за богослужениями – стал все меньше отвлекаться. Однако жизнь по-прежнему не отличалась от общепринятой в семинарии: рядовые и общеобязательные службы, послушания, посещение пещер преподобных, выходы в город, общение со сверстниками. Более того, целью всего представлялось пастырское служение в белом духовенстве – никак не монашество. Это неоднократно проговаривалось в общении с ближайшим другом – еще одним даром, ниспосланным лаврой, семинарией и молитвами родителей. Впрочем, тогда же духовник благословил изучать житие преподобного Силуана Афонского, что вкупе с Древним Патериком стало любимым чтивом. Еще одно утешение: поездка от Академии на Святую Землю, в Иерусалим, на Пасху.
Четвертый год, заключительный в семинарии. Та самая чудесная пора написания бакалаврской, знакомства с лаврской библиотекой. При этом каких-то широких знакомств с братией монастыря не заводил и как-то даже не искал. Все чаще хотелось подойти к мощам преподобного Григория Чудотворца на Дальних пещерах. Именно к его раке в уголочке за пещерной церковью. Зная обычай приветствовать святых «Христос воскресе!», так и делал. Получалось, что молитва у раки становилась сродни общению. Святой безмолвно все выслушивал. В тот год, в те мгновения преобладал какой-то подъем, радость. Удавалось чаще исповедоваться. Господь послал послушание преподавателя на катехизаторских курсах в лавре. Удивительное зрелище: в конце рабочего дня в монастырь приезжали люди, чтобы несколько часов, до позднего вечера, посвятить занятиям. В одной тесной аудитории собиралось по 20–30 человек. А таких групп было несколько на параллели. Помню глаза тех людей, их нескрываемый интерес, устремленность к Церкви. Они были для меня назиданием. Так шел учебный год, а с ним и семинарская жизнь… Выезжая на каникулы, начинал ловить себя на мысли, что не хочу покидать лавру.
Магистратура. Два года после семинарии. Соответственно – пятый и шестой годы жизни в обители. Так получилось, что стал иподиаконом и сотрудником Киевской Митрополии. Время было неспокойное – Майдан 2014 года. Помню, как, неся послушание в Информационно-просветительском отделе, приходилось в Интернете бороться с тоннами грязи в адрес Церкви. Ранний подъем, в 4 утра, вдохновенное написание конспектов, посещение служб в лавре и городе. Казалось невероятным молиться в пещерных храмах, освящённых молитвами преподобных. Это ярчайшие воспоминания о том времени. Сам собой сложился обычай молитвенно обращаться к каждому святому из пещер, как ранее к преподобному Григорию. Их имена врезались в память. «Преподобне Несторе Некнижне, вразуми духовной грамоте!» – «Отче Зиноне Постниче, научи поститься!» Службы в Трапезном храме помнятся теплотой стен, намоленностью, архитектурой русской церкви, дивными монашескими и студенческими хоровыми пениями. Знакомство с наместником, глубоко верующим и заботливым пастырем, и братией по роду службы. Впрочем, это не уступало и общению с однокашниками по Академии. С ними сподобился впервые посетить Афон. Во всем чувствовался особый Промысл. Неслучайность, если можно так выразиться. Пришло осознание важности послушаний, физического труда, Устава. Особенно – молитвы. К тому времени получил благословение молиться по четкам, хотя и расценивал это не как преддверие монашеского пострига, а как полезное делание. Лавра вспоминается, как любящая мать. Она давала в меру все то, что нужно было. И, конечно, в свое время. Однако снова хочется оговориться: жизнь в обители сопрягалась с выходом за ее пределы. В то время заочная учеба в университете побуждала к тому волей-неволей. К слову, и это было по благословению. Еще один важнейший урок жизни в монастыре.
Аспирантура. Первый год и семилетие жизни в обители. Конечно, за это время были и каникулы, и выезды за пределы монастыря, и все же с каждым годом они были все короче и короче. Возник вопрос, смогу ли всецело отдаваться службе в Церкви, если женюсь. С ним уже несколько раз ездил на Афон, подходил к Печерским преподобным. Получал ответ. Снова задавался вопросом. Впрочем, никакой сложности этот вопрос не представлял, как сейчас становится ясно. Он нуждался в перепроверке. Тщательной перепроверке и честности. Постриг совершался в Дальних пещерах. Имен не выбирали – постригалось несколько студентов академии. Знали обычай, что постриг, хоть и совершается в монастыре, но следует академической традиции – нарекать в честь святых выпускников. Услышал над собой имя Силуан, в честь Силуана Афонского. Это было исключением из правила, по случаю 1000-летия русского монашества на Святой Горе. Имел радость хиротонии в Крестовоздвиженском храме лавры, где обычно молится братия; служил сорокоуст в монастыре, с монашествующими. Не забуду доброты духовенства, которое принимало нас, как родных братьев. Примечательно, что свой первый акафист Успению Пресвятой Богородицы, как иеродиакон, я совершал в паре с другим иеродиаконом. Им оказался тот самый человек, который был причиной тяжелых искушений в первые годы жизни в лавре. Обитель стерла острые углы самости и Промыслом Божиим устроила все наилучшим образом.
Хотя волей Божьей мне пришлось все же покинуть лавру для пастырского служения, чувствую себя ее воспитанником – от первых суровых уроков послушания до радости молитвы в алтаре пещерного храма или Успенского собора. Обитель очень живо видится как колыбель монашества, удел Богородицы, который неведомыми путями воплощает Божий Промысл. Лавра – это духовный феномен, который появился не по человеческой воле, но Господней, и будет существовать по своим духовным законам вопреки всякой мирской суете. В лавре видится всепобеждающая сила, которая способна воздействовать на самый неприступный оплот человеческого существа – его сердце. По этой причине убежден и верю, что духовный монастырь, тот, что в пещерах – не отнять у Церкви, не закрыть, не засыпать. Даст Бог, будем достойны, сподобимся вящей славы преподобных еще в наше время, на Киевских холмах, потому что непреложны слова Евангелия: «Блаженны кротцы, яко тии наследят землю» (Мф. 5, 5).
Архимандрит Силуан (Пасенко)
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
