Как отвечать на трудные вопросы — и остаться при этом христианином?

Как-то в интервью меня спросили, какое время сегодня мы переживаем в Церкви. И я ответил, что это, на мой взгляд, время взросления нашей веры. Когда окружающая реальность задает нам совсем не абстрактные вопросы, а жизнь требует вполне определенной реакции, не оставляя возможности отстраниться от нее, подобно ребенку, спрятаться под одеялом теоретических рассуждений о добре и зле и думать, что эта реальность тебя не настигнет.



Вопрос не в том, придется или не придется отвечать. Придется. Вопрос в том, как отвечать, чтобы остаться христианином. И будет ли наша вера достаточно взрос­лой, чтобы этот ответ найти.
Сегодня, по-моему, пронзительно актуально для каждого из нас звучат слова митрополита Сурожского Антония, сказанные более полувека назад: «Перед нашей христианской совестью снова встает страшно, требовательно слово Божие или, вернее, образ Самого Христа. <…> Который захотел быть единым и с правыми, и с виноватыми, Который всех охватил единой любовью, любовью крестной скорби по отношению к одним и любовью радости и — снова — жертвы крестной по отношению к другим. Сейчас в сознании многих людей встает образ гнева, и в этом образе выбираются одни и исключаются другие, в этом переживании правды, сочувствия и сострадания сердца человеческие выбирают одних и проклинают других. И это не путь Христов и не наш путь, наш путь в том, чтобы одной любовью, в сознании и в переживании ужаса, охватить и тех, и других, обнять — не сочувствием, а состраданием, не соглашенчеством, а сознанием того ужаса, перед которым стоит неправда, и перед крестом, перед которым стоит правда. И я призываю всех вас, перед лицом всего того, что сейчас совершается в мире, снова посмотреть на то, каково же наше стояние христианское, где наше место на этом разрыве ткани, где льется кровь, слезы, ужас, — и понять, что наше место на кресте, а не только у креста».
Мне кажется, это очень точные, очень глубокие слова, которые в полной мере соответствуют ощущению времени именно такой, взрослой веры. Которая не в теории, а на практике видит разницу между соглашенчеством и состраданием, правдой человеческой и правдой Божьей.
Понимаете, одно дело читать в Евангелии, как Спаситель говорит о стражниках, делящих Его одежду: Отче! прости им, ибо не знают, что делают (Лк 23:34), и представлять этих стражников милыми заблуждающимися римскими воинами. Но когда ты все это видишь в реальности, это воспринимается совершенно иначе. И как ты поступишь? Какую сторону выберешь? Ответишь ли вслед за Алешей Карамазовым на вопрос, что сделать с генералом, приказавшим затравить ребенка псами на глазах у матери: «Расстрелять!» — и сможешь ли тут же оговориться: «Я сказал нелепость…»? Или остановишься на своей первой реакции? Да, это вопросы, требующие очень взрослой веры. Готовы ли мы к ним?
О чем, собственно, говорит владыка Антоний? Да о том же, о чем говорит Церковь с момента своего рождения: мы не должны пускать ненависть в свое сердце! А это невероятно трудно, потому что для этого нужно обнять своим пониманием тех, кого ты сейчас категорически не можешь понять.

Владимир Легойда