Дарья Донцова: путь к вере
Этой историей Дарья Донцова поделилась в беседе с Владимиром Легойдой в программе «Парсуна» на телеканале «Спас».
Я дочь писателя. Мы жили в Переделкино. И вот, когда нам было лет, наверное, по восемь, втроем с моими друзьями полезли в сад Патриаршей резиденции за яблоками. Зачем мы туда полезли? У нас у всех дома были свои яблоки. Но полезли. Рвем яблоки и видим: издалека к нам идет женщина, вся в черном. Мои приятели — раз! — быстренько через забор перепрыгнули и удрали. А я не могу, я маленькая. Эта женщина подходит ко мне и говорит: «Как тебя зовут?» Я в ужасе. «Агриппина», — говорю. А она: «Какое у тебя красивое имя. А что ты здесь делаешь?» — «За яблочками пришла». — «А зачем же ты их дерешь? Пойдем, я тебе дам». Берет меня за руку… и меня бьет как током. Если вам когда-то делали внутривенное вливание чего-нибудь, то вы знаете это ощущение, будто что-то горячее по тебе течет. И мне так спокойно делается, я перестаю ее бояться, перестаю бояться, что меня бабушка отругает… Родители, естественно, узнали, что мы лазили к Патриарху. И конечно, нам влетело. На том все и кончилось.
А потом, через какое-то время, соседка, жена писателя Розова, встретила меня во дворе и спрашивает: «Грушенька, можешь пойти в храм, подать записочки? Я что-то приболела». И так она это сказала, будто я должна знать, что такое «записочки в храме». Откуда? Но в храм я пошла, отдала эти записки. И тут женщина за церковным ящиком говорит: «Ну, ты записки отдала, пойди хоть к Богородице подойди». Спросить «как это?» я постеснялась. И пошла. Я очень хорошо помню: прохожу под куполом, и что-то горячее на меня опускается, и я вспоминаю ту женщину, которая меня за руку держала. Стою, настроение прекрасное, все проблемы от меня словно отлетают…
На следующий день я опять туда пошла. И опять…Так и ходила недели три — за хорошим настроением. Пока эта тетенька за ящиком не спросила: «А ты хоть крещеная?» А я и не знаю. Она посоветовала подойти к батюшке. Вижу: идет священник. Мне женщина вдогонку говорит, что только к другому батюшке надо, не к этому. Но я уже подбежала, говорю: «Здравствуйте, я очень хочу креститься». А он посмотрел на меня, сказал, что занят, отчитал и ушел. А я ушла из храма, и больше я туда не ходила очень много лет.
Обелиск Колычевых перед резиденцией Святейшего Патриарха. 1970-е гг.
У мужа был аспирант, внук Вавилова Ваня, он после психфака пошел в семинарию и стал батюшкой. Муж стал ходить к нему и брал меня с собой. Но ничего не срабатывало. А потом у коллеги мужа был юбилей, и он меня туда позвал, а я отказалась — терпеть не могу это всё… Тем более оправдание было — как раз в тот день на «Первом канале» программу записывала. А дальше начались чудеса. Еду назад неумытая, в гриме. Вдруг наша абсолютно новая машина останавливается на Остоженке и ни туда и ни сюда — причем остановились мы как раз у ресторана, где тот самый юбилей отмечался. Шофер в панике. Говорит: «Видите ресторан? Идите, вы там хоть поедите». И я пошла. Вхожу, там такой длинный стол и карточки стоят. Я села, смотрю: карточка с фамилией одного издателя. А потом он и сам подходит, садится, говорит: «Здравствуйте». И я вдруг чувствую такое же тепло, как тогда в детстве или в храме. И не могу понять, что со мной происходит.
И мы начали переписываться с ним, с его дочками и женой. Какое-то время спустя он спрашивает: «Ты можешь приехать в наш храм на литургию?» Приезжаю. Храмовый праздник, народу много. Встаю на колени, потом начинаю подниматься и… рву себе сухожилие на большом пальце. Боль жуткая, идти не могу. Доковыляла до скамейки, села. Женщина за свечным ящиком спрашивает: «Что-то не так?» Я говорю: «Нога очень болит». А она: «Это чтобы вы из нашего храма не уходили».
И конечно, в следующее воскресенье я поехала в этот храм. Почему? Не знаю. Но хожу туда уже девять лет. Первый год была такая наивная, думала, что вера — это… Вот я все выучила — и такое правило знаю, и сякое, даже 90-й псалом. И только потом поняла, что это не так. Что нужно бороться с собой. И это оказалось самым сложным. Потому что, сколько я себе ни обещаю чего-то не делать, наступает такой момент — то скажу что-то не так, то не так отреагирую, то разозлюсь на ровном месте. А потом очень расстраиваюсь и бегу читать своего любимого Паисия Святогорца или хватаю «Добротолюбие».
Я дочь писателя. Мы жили в Переделкино. И вот, когда нам было лет, наверное, по восемь, втроем с моими друзьями полезли в сад Патриаршей резиденции за яблоками. Зачем мы туда полезли? У нас у всех дома были свои яблоки. Но полезли. Рвем яблоки и видим: издалека к нам идет женщина, вся в черном. Мои приятели — раз! — быстренько через забор перепрыгнули и удрали. А я не могу, я маленькая. Эта женщина подходит ко мне и говорит: «Как тебя зовут?» Я в ужасе. «Агриппина», — говорю. А она: «Какое у тебя красивое имя. А что ты здесь делаешь?» — «За яблочками пришла». — «А зачем же ты их дерешь? Пойдем, я тебе дам». Берет меня за руку… и меня бьет как током. Если вам когда-то делали внутривенное вливание чего-нибудь, то вы знаете это ощущение, будто что-то горячее по тебе течет. И мне так спокойно делается, я перестаю ее бояться, перестаю бояться, что меня бабушка отругает… Родители, естественно, узнали, что мы лазили к Патриарху. И конечно, нам влетело. На том все и кончилось.
А потом, через какое-то время, соседка, жена писателя Розова, встретила меня во дворе и спрашивает: «Грушенька, можешь пойти в храм, подать записочки? Я что-то приболела». И так она это сказала, будто я должна знать, что такое «записочки в храме». Откуда? Но в храм я пошла, отдала эти записки. И тут женщина за церковным ящиком говорит: «Ну, ты записки отдала, пойди хоть к Богородице подойди». Спросить «как это?» я постеснялась. И пошла. Я очень хорошо помню: прохожу под куполом, и что-то горячее на меня опускается, и я вспоминаю ту женщину, которая меня за руку держала. Стою, настроение прекрасное, все проблемы от меня словно отлетают…
На следующий день я опять туда пошла. И опять…Так и ходила недели три — за хорошим настроением. Пока эта тетенька за ящиком не спросила: «А ты хоть крещеная?» А я и не знаю. Она посоветовала подойти к батюшке. Вижу: идет священник. Мне женщина вдогонку говорит, что только к другому батюшке надо, не к этому. Но я уже подбежала, говорю: «Здравствуйте, я очень хочу креститься». А он посмотрел на меня, сказал, что занят, отчитал и ушел. А я ушла из храма, и больше я туда не ходила очень много лет.
Обелиск Колычевых перед резиденцией Святейшего Патриарха. 1970-е гг.
У мужа был аспирант, внук Вавилова Ваня, он после психфака пошел в семинарию и стал батюшкой. Муж стал ходить к нему и брал меня с собой. Но ничего не срабатывало. А потом у коллеги мужа был юбилей, и он меня туда позвал, а я отказалась — терпеть не могу это всё… Тем более оправдание было — как раз в тот день на «Первом канале» программу записывала. А дальше начались чудеса. Еду назад неумытая, в гриме. Вдруг наша абсолютно новая машина останавливается на Остоженке и ни туда и ни сюда — причем остановились мы как раз у ресторана, где тот самый юбилей отмечался. Шофер в панике. Говорит: «Видите ресторан? Идите, вы там хоть поедите». И я пошла. Вхожу, там такой длинный стол и карточки стоят. Я села, смотрю: карточка с фамилией одного издателя. А потом он и сам подходит, садится, говорит: «Здравствуйте». И я вдруг чувствую такое же тепло, как тогда в детстве или в храме. И не могу понять, что со мной происходит.
И мы начали переписываться с ним, с его дочками и женой. Какое-то время спустя он спрашивает: «Ты можешь приехать в наш храм на литургию?» Приезжаю. Храмовый праздник, народу много. Встаю на колени, потом начинаю подниматься и… рву себе сухожилие на большом пальце. Боль жуткая, идти не могу. Доковыляла до скамейки, села. Женщина за свечным ящиком спрашивает: «Что-то не так?» Я говорю: «Нога очень болит». А она: «Это чтобы вы из нашего храма не уходили».
И конечно, в следующее воскресенье я поехала в этот храм. Почему? Не знаю. Но хожу туда уже девять лет. Первый год была такая наивная, думала, что вера — это… Вот я все выучила — и такое правило знаю, и сякое, даже 90-й псалом. И только потом поняла, что это не так. Что нужно бороться с собой. И это оказалось самым сложным. Потому что, сколько я себе ни обещаю чего-то не делать, наступает такой момент — то скажу что-то не так, то не так отреагирую, то разозлюсь на ровном месте. А потом очень расстраиваюсь и бегу читать своего любимого Паисия Святогорца или хватаю «Добротолюбие».
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
