Отец Павел (Груздев) — один из самых ярких священников XX века. Шесть лет, с 1941 по 1947 гг., он провел в Вятлаге — отца Павла обвиняли в участии в «контрреволюционной организации церковников». Публикуем отрывок из книги «Родные мои».
13 мая 1947 года Павел Груздев вышел из заключения — полностью «отбыл срок наказания». Но вольным воздухом дышал недолго — в 1949 году «за старые преступления», как писал батюшка в автобиографии, «был сослан на неопределенный срок в город Петропавловск Северо-Казахстанской области».
«Работал там чернорабочим в “Облстройконторе”, — вспоминал отец Павел, — а в свободное время всегда ходил в собор святых Апостолов Петра и Павла, где был уставщиком и чтецом на клиросе».
В Петропавловском соборе настоятель отец Владимир сразу Павла Груздева заприметил: «Ты, парень, петь умеешь!» Поставил его на клирос.
«И пел, и “Апостола” читал. А грязный-то! — вспоминал о себе отец Павел. — Рубашки купить не на что еще!
Получил зарплату — первым делом рубашонку да штанишки купил. А уж на ногах наплевать — что-нибудь…»
Однажды в храме подходят к нему старичок со старушкой, Иван Гаврилович и Прасковья Осиповна Белоусовы: «Сынок, — говорят, — приходи к нам жить».
Улица у них называлась так же, как в Тутаеве — имени Крупской, дом 14/42.
«Двадцать рублей денег в месяц да отопление мое — поступил я на квартиру, — вспоминал отец Павел. — А тут собрание, землю дают.
— Груздев!
— Что?
— Вот земли целинной край. Надо земли?
Я дома спрашиваю:
— Дедушко, сколько брать земли-то?
— Сыночек, бери гектар.
Я прошу гектар. “Меньше трех не даем!” — “Давайте три”.
Вспахали, заборонили, гектар пшеницы посеяли, гектар — бахча: арбузы, дыни, кабачки, тыквы, гектар — картошка, помидоры. А кукурузы-то! Да соловецкие чудотворцы! Наросло — и девать некуда. Прихожу к завхозу:
— Слушай, гражданин начальник, дай машину урожай вывезти.
— А, попы, и здесь монастырь открывают!
— Да какой тебе монастырь, когда и четок-то нету!
Ладно. Привезли все. То — на поветь, то — в подполье, пшеницы продали сколько-то, картофель сдали, арбузы на самогонку перегнали, за то, за другое, за подсолнухи много денег получили! Да Господи, чего делать-то! Богач!»
Давно ли скитался бесприютный арестант по ночному пригороду Петропавловска — нищее нищего? А вот уже сыт и одет, и дедушка с бабушкой как родные, и хозяйство крепкое, словно «и здесь монастырь открывают»! Да и на работе премию дали за хороший труд.
— Дедушко, давай корову купим!
«А я в коровах толк понимаю, — рассказывал отец Павел. — Пошли с дедушкой на базар. Кыргыз корову продает.
— Эй, бай-бай, корову торгую!
— Пожалуйста, берем.
— Корова большой, брюхо большой, молоко знохнет.
Э, кумыс пьем! Бери, уступим!
Гляжу: корова-то стельная, теленка хоть вынь. Я говорю: “Дедушка, давай заплати, сколько просит”.
Взяли корову, привезли домой. Прасковья Осиповна увидела нас:
— Да малёры, да что же вы наделали, ведь сейчас околеет корова-то! Закалывать надо!
— Бабушка, попросим соловецких чудотворцев, может быть, и не околеет.
Корову на двор поставили, а сами уснули. Ночью слышу неистовый крик — старуха орет. Думаю: матушки, корова околела! Бегом, в одних трусах, во двор! А там корова двух телят родила. Да соловецкие! Вот так разбогатели!»