Оптимизм как искусство

Бывают такие прекрасные люди, на которых хочется равняться и во всем быть похожим. Но какой человек может стать примером для подражания? Какие качества, черты характера, моральные принципы выделяют одних людей среди других?..



Однажды я получил письмо от Елены Константиновой. Вот оно. «Когда сносили наш старый дом в Сокольниках, предлагали нам три отдельные квартиры, но ни дочери, ни зятья не согласились отделиться от бабушки. Так мы и въехали в одну большую квартиру все вместе, зато душа семьи, её глава и хранительница — бабушка Серафима Ивановна — осталась с нами. Да и как мы могли без неё?

Она так легко и весело решала все наши проблемы и жизненные неурядицы… Когда её младшая дочь провалилась на экзаменах в институт, дед гневался, а бабушка сказала, что она даже рада, так как учёность ума не прибавляет. «Бери, Маша, иголку в руки и покажи своё искусство», — прибавила она. И действительно, моя тётя всю жизнь замечательно шьёт и хорошо зарабатывает, и все вокруг неё ходят нарядные.

A ещё до моего рождения в доме, где жила бабушка, был пожар, и все вещи сгорели, семья плакала, а бабушка смеялась: «Вот и прекрасно, начнём сначала, а то заросли вещами». Разбивалась чашка в доме, бабушка всегда говорила: «Слава богу! Давно она мне надоела».

Жизнь у неё была нелёгкая, но радости почему-то не отняла. В войну она проводила на фронт сына, дочь и зятя (дед был инвалидом). На сына получила бумагу: «Пропал без вести». Нас, всех остальных, бабушка увезла в эвакуацию. И среди первых моих детских впечатлений есть такое: самолёты бомбят поезд. Мы лежим в яме, на земле. И я из своего укрытия пристально слежу за бабушкой, которая выносит из горящего вагона ма леньких детей — в соседнем вагоне везли детский дом — и одного за другим, а то и по двое, по трое на руках бегом относит в заросли кустарника. Самолёты летают низко и поливают беженцев из пулемётов. А она как будто не видит этого.

Разместили нас потом в деревне под Кировом. И помню, как бабушка приходила с полевых работ уставшая и приносила овощи, но никогда не давала нам одним всё съесть. «Сначала спросим, чем сегодня сирот кормили», — говорила она, и мы шли в соседнюю избу, где поселили детский дом, и бабушка разворачивала из телогрейки чугунок с картошкой. А дети кричали: «Добавка пришла!»

И там, в эвакуации, и позже, в Москве, бабушка на каждый Новый год наряжалась Дедом Морозом и придумывала разные игры для взрослых и детей. Вообще всеми праздниками распоряжалась она, и чей-нибудь день рождения обсуждался заранее сообща: подарки, шутки, розыгрыши.

Но когда в дом приходило горе, бабушка плакала и горевала открыто и очень сильно. Помню, как неистово она просила прощения, стоя у гроба своего мужа. Хотя она любила и берегла деда и всегда делала вид, что его слово решающее в семье. 0на добавила ему несколько лет жизни своей заботой о нём, когда он уже не мог вставать.

Сейчас моей бабушки уже нет в живых. Но она всегда у меня перед глазами как живая. Как бы бабушка поступила? Что бы сказала? Так я часто думаю, оказываясь в безвыходной ситуации.

Такая правда от неё исходила. Правда чувств и поступков, ума и сердца, правда души. Однажды я спросила бабушку, какие годы ей запомнились больше всего, в какой возраст она хотела бы вернуться. Я надеялась, что бабушка скажет: «В твой». А она задумалась, глаза её затуманились. И она ответила: «Хотела бы, чтобы лет тридцать шесть — тридцать восемь мне опять стало»… Я ужаснулась: «Бабушка, разве тебе молодой не хочется стать?» Она смеётся: «Это ты про шестнадцать лет, что ли, думаешь? Это пустой возраст. Ещё ничего человек не понимает. А вот сорок — это да!» Кажется, мимолётный разговор, а как скрасил он мне жизнь!

Жизнь у меня, как у всех, течёт. Бывают минуты, когда кажется, что сил не хватает. И, как спасение, вспоминаю бабушку и думаю: нет, ещё не всё потеряно. Она умела радоваться жизни до своего последнего дня».

Е. М. Богат