Несостоявшаяся трансплантация

«Она ничего не чувствует и не понимает. У нее ничего не болит. Но она уже никогда не проснется». Наташа умирала, но ее органы могли спасти жизнь десятку людей. Митрополит Месогейский и Лавреотикийский Николай рассказывает о девушке и ее родителях.


Митрополит Месогейский и Лавреотикийский Николай

Зазвонил телефон. Главврач больницы сразу перешла к делу. Девятнадцатилетняя девушка с красивым именем Наташа перенесла кровоизлияние в мозг и находится в «запредельной коме»: все проведенные исследования, к сожалению, диагностировали смерть мозга. При этом получен запрос из Центра сердечно-сосудистой хирургии имени Онассиса: другой молодой девушке срочно нужно… сердце. Вместе с ней трансплантацию ждут тысячи больных — не только сердца, но и печени, и почек… Перед родными Наташи стоит выбор: или девушка, отключенная от аппаратуры, в скором времени все равно умирает, разом теряя все свои органы, или с их помощью спасается жизнь примерно десяти человек.
С родителями Наташи уже пытались беседовать врачи. Но кто отважится обременять убитых горем людей дополнительным тяжким грузом выбора? Как к их переживаниям присовокупить еще и принятие непростого решения, требующего больших душевных сил, хладнокровия, знаний и способности логично и здраво рассуждать? Кто знает правильные и точные ответы на такие вопросы? Кто может помочь несчастным людям принять решение, от которого зависит жизнь примерно десяти человек?
Выяснилось, что родители девушки захотели посоветоваться со священником. Этим и объяснялся звонок главного врача.
Полчаса — и вот я уже в офисе больницы, вместе с родителями Наташи, заведующим реанимацией, лечащим врачом и главным врачом. Обстановка была, мягко говоря, напряженной. Все молчали. Наконец, я решил прервать мучительную тишину.
— Доктор, — обратился я к лечащему врачу, — что с Наташей?
— К сожалению, ее мозг умер, — сухо ответил он — не из равнодушия, конечно, а ввиду трудности и неловкости всей ситуации.
— Но вы говорите, что умер мозг, а не девушка. Неужели совсем нет надежды?
— Некоторые органы, функцию которых мы искусственно поддерживаем, — живы. А мозг в результате кровоизлияния — мертв.
— Что это точно значит? — опять спросил я.
— Это значит, что она ничего не чувствует и не понимает. У нее ничего не болит. Но она уже никогда не проснется. Ей можно отрезать пилой ногу, можно направить в глаза прожектор — она ничего не почувствует. В мозгу уже начались процессы распада, а все остальное функционирует исключительно на аппаратах. И через какое-то время остальные ее органы также начнут разрушаться. Можно сказать, что она уже умерла.
— Но вы говорите «можно сказать», а не просто «она умерла». Значит, есть какая-то неопределенность?
— Неопределенность в том, что она, будучи фактически мертвой, дышит и сердце бьется.
— И вы, доктор, уверены, что она не проснется? — продолжал спрашивать я.
— К сожалению, мы все в этом уверены. Ни один человек, перенесший смерть мозга, не проснулся. Мы уже сделали шесть тестов, и по протоколу через некоторое время должны повторить их, чтобы убедиться еще раз. Но это формальность.



Неожиданно мать девушки прервала доктора:
— То есть — только чудо?..
— Да! Только чудо, — ответил врач и опустил глаза: этими словами он, сам того не желая, давал несчастным людям надежду.
Все замолчали.
— Доктор, о каком чуде вы говорите? — снова спросил я. — Воскресение умершего или исцеление больного?
— Воскресение умершего, — ответил врач, с явным облегчением выходя из неловкой ситуации.
Снова воцарилась напряженная тишина.
— Хотите, мы помолимся за вашу дочь? — предложил я каким-то чужим, испуганным голосом.
— Конечно, батюшка! — ответили в один голос несчастные родители.
Очевидно, они продолжают надеяться, подумал я. Да и как не надеяться в такой ситуации — их дочь дышит, приборы показывают биение сердца, тело сохраняет тепло, они целуют ее, как живую. Может быть, это ошибка? Может быть, чудо все-таки произойдет? Может быть, стоит подождать немного? Гораздо легче верить врачу, когда он дает надежду, чем при печальных прогнозах.
Мы молча ходили по коридору взад-вперед — словно в ожидании приговора. «Какую молитву читать?» — думал я. О здравии? Но я не верил в то, что девушка исцелится, к тому же она была фактически мертвой. Ее легкие просто накачивали воздухом — не давая покоя ни ей, ни родным.
Это был тот самый случай, когда достижения науки и медицины заводят человека в тупик безысходности и отчаяния.
Может быть, лучше прочесть молитву о болящем, страждущем? Но Наташа не агонизировала, не мучилась, не страдала — по крайней мере, этого не было видно. Канон на исход души? Но родители к этому явно не готовы…
Мы подошли к кровати. Я увидел перед собой деформированное, опухшее тело, из которого вырывались громкие, механические звуки — работала искусственная вентиляция легких. Мать припала к дочери, отец встал на колени. Даже врач, повидавший за свою практику множество подобных случаев, с трудом сдерживал слезы. Кровать со всех сторон окружали иконы. Все — каждый по-своему — ждали, когда я начну.
Я открыл требник и выбрал молитву. Дойдя до середины, начал немного менять текст, импровизируя на ходу — потому что не хотелось обманывать ни Бога фальшивыми просьбами, ни себя, ни лишать родителей последней надежды. Мы просили Господа помиловать Наташу, укрепить ее душу в трудный час и дать сил нам — чтобы принять Его волю и со смирением, почтением и верой разрешить непростую дилемму.



Прочитав отпуст, я снял епитрахиль. В эту минуту мать девушки повернулась к мужу и спокойно сказала:
— Я хочу отдать органы на трансплантацию.
И, обернувшись ко мне, продолжила:
— Может быть, это подарит нашей девочке вторую жизнь — через жизнь и любовь других людей. Я так чувствую, батюшка.
Ее муж кивал со слезами на глазах. После принятия этого важного решения лица обоих родителей преобразились: выражение безутешного горя сменилось героическим воодушевлением. Их стремление во что бы то ни стало оживить свою дочь переросло в готовность подарить жизнь другим людям.
Я попрощался с ними и вышел из палаты. То, что я только что увидел, потрясло меня. Великое напряжение человеческой природы — и решение, за которое я не нес никакой ответственности. Я никак не повлиял на выбор этих людей — они сделали его сами. Я просто оказался рядом — в трудную и важную для них минуту.
Несколько дней спустя родители Наташи позвонили мне: они хотели встретиться. С великой радостью я согласился. Эти прекрасные, достойные и благородные люди плакали, не переставая. Больше всего они переживали, что не смогли никому помочь: к сожалению, врачи признали органы Наташи негодными для трансплантации, драгоценное время все-таки было упущено, и даже аппаратура перестала справляться с поддержкой измученного организма. Несчастные родители терзались теперь угрызениями совести: им казалось, что их чрезмерная привязанность к дочери лишила жизни нескольких людей. А им так хотелось, чтобы сердце, почки и печень Наташи продолжали жить в телах тех, кому это было необходимо, сопровождая их земной путь!
Как удивительна и прекрасна любовь! Даже своей смертью мы можем подарить кому-то жизнь.
Или дать шанс совершенно незнакомому человеку через смерть близкого и родного… Поделиться телом с тем, кого совсем не знаешь, любовь трансформировать в жизнь — для того, кто не выжил бы без частиц твоего организма! Подобно тому, как пророк Илия, возносясь на небо, бросил свой плащ Елисею, даруя возможность ученику пользоваться благодатью. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.15:13).
Трансплантация — это удивительный синтез уважения и безмерной благодарности. Даруя ближнему жизнь, которая не принадлежит нам, мы в ответ получаем любовь, которая превыше всего. Стыд, неловкость, неуважение — все это растворяется в великой любви, соединяющей и благословенной. И самая важная дилемма в таких случаях — не возможность или невозможность стать дарителем, а готовность получить эту бесконечную любовь.