Как священник деда отговорил помирать
Дед Матвей старый. Как он говорит: «Столько нынче не живут». Правильно, наверно, говорит, потому что ровесников его в округе не осталось, тем более тех, кто войну прошел. Фронтовую войну: с окопами, атаками, ранениями и прочими страхами, о которых мы теперь только по фильмам и книжкам судить можем. Свидетелей уже нет. На погосте все, или почти все.
Дед Матвей еще живой. Он — исключение, как и некоторые его ровесницы. Бабушки, они больший век имеют, и, проводив своих дедов, тут же начинают рассуждать, что и им скоро за мужьями собираться. Иногда по два, а то и по три десятка лет все готовятся. И слава Богу.
Дед Матвей, перехоронив своих одногодков, а также, как он говорит, «молодых пацанов и девок» (это тех, кому за семьдесят-восемьдесят было), умирать не собирался. Он поставил пред собою цель — дожить до 60-летия Победы.
— Я, когда война закончилась, тридцать лет справил, и мне сам командующий, когда орден давал за освобождение Праги, сказал, что третью часть жизни я всего прожил. Так что еще 60 лет я по приказу должен жить.
И жил, как все, но вот только всех и вся пережил. Приказ, куда денешься.
Вид у деда Матвея — военный. Неизменные сапоги, мне кажется, что он их и не снимает вовсе, галифе, непонятно как сохранившиеся, и картуз времен начала хрущевских семилеток.
Рисунок Марии Заикиной
Память вот только в последнее время стала деда Матвея подводить, поэтому в кармане его всегда лежит мелок, которым он на всех возможных и невозможных пустотах родной усадьбы пишет себе и своим домочадцам наряды, то есть то, что надобно «зробыть». Куда ни пойдет, где ни присядет передохнуть, тут же перед ним новое задание. Расслабляться некогда.
Еще одна отличительная дедовская черта — бережливость. Нет, не скупость. Для дела или нужной нужды дед Матвей ничего не жалеет, но вот чтобы у него в хозяйстве что-то валялось «неприбранным» или не на месте — исключено. Причем «прибирает» дед так, что кроме него никто не найдет. Лозунг деда Матвея «Подальше положишь, скорее найдешь» всегда современен, хотя дети, внуки и правнуки вечно недовольны и всегда, когда к ним ни зайдешь, что-либо ищут.
Когда оформляли и расписывали купольную часть храма, меня художники просили:
— Батюшка, убери ты этого Матвея от нас. Пока мы вверху что-то делаем, он внизу весь инструмент «поприбирает», да так, что без него ни одна милиция не найдет.
Да я и сам на матвеевскую бережливость попался. В один из летних воскресных дней привезли мне в подарок большой, килограммов на шесть, арбуз. Решил я его после службы с алтарниками съесть. Положил на стол в келье, совершенно не обратив внимания на крутившегося рядом деда, и отправился служить. После Литургии дед Матвей подошел ко кресту и сказал:
— Батюшка, я там, у келии вашей, арбуз прибрал.
Прибрал так прибрал. Что там в той келье? Четыре стены, стол, да шкаф с диваном.
Зря я так подумал. Арбуз мы найти не могли. Ни я, ни трое алтарников.
Послали за дедом. Он нашел. Здесь же, где мы и искали. Оказывается в кармане у деда лежит авоська, помните, были такие плетеные сумки лет двадцать назад? Дед положил арбуз в авоську (нынешние кульки такую массу могут не выдержать) и повесил его на крючок вешалки. Сверху набросил висящую тут же годами мою зимнюю рясу.
Вы могли бы предположить, что арбуз висит на вешалке? Вот и мы не смогли.
Как-то обвинил я деда Матвея во мшелоимстве. Есть такой грех. Он страсть корыстную к ненужным вещам определяет. Дед промолчал. Но когда мне понадобился хитрый болтик с гаечкой, которых нынче просто не выпускают, Матвей, покопавшись в своих сусеках, отыскал и дал. Затем не преминул напомнить, что я его грешным словом обозвал. Пришлось прощения просить.
Дожил дед до юбилея Победы. Положенную медаль получил. Сто грамм фронтовых выпил и засобирался помирать. Причем, по-настоящему. Объявил всем, что пожил достаточно, «всё уже побачив, пора и честь знать».
Спустил с чердака и оттащил в сарай приготовленный лет десять назад гроб, помылся, переоделся и улегся в зале, куда вообще раз в год заходил, под образами.
Вначале подумали, блажит дед Матвей. Утром услышит, как корова мычит, поросенок визжит, собака лает и гуси гогочут, — поднимется. Ан нет. Лежит дедушка и с каждым днем слабеет.
Дети и внуки, отнесшиеся вначале к новому начинанию деда как к чудачеству, через пару дней, когда Матвей от еды отказываться начал, забили тревогу.
Где такое видано, чтобы человек сам по собственной воле смерть себе призывал. Примеры подобные найти, конечно, можно, но слишком же они редкие, для жизни нынешней странные и непонятные.
Позвали меня.
Матвей встретил радушно, но с кровати не поднялся.
— Ты, батюшка, рановато еще пришел, когда помирать буду, сам позову.
— Дед Матвей, ты ведь знаешь, — пытаюсь объяснить я, — что не в воле нашей, когда нам родиться и когда умирать.
— Хватит с меня. Всех пережил — бубнит Матвей. — Пора и честь знать, да и пообещался я, как до Победы доживу, так и помру. Ты бы лучше пособоровал меня, видно грехов забытых много. Не отпускают.
Меня эта просьба дедовская надоумила, что надо бы по-иному с нашим ветераном заслуженным разговоры вести.
— Не буду я тебя, дед Матвей, соборовать!
— Чего это? — возмущенно опешил дед. — Не имеешь права, тебе положено свое поповское дело править.
— Не буду и всё! У меня своих грехов не счесть, чтобы еще один твой великий на себя брать.
Дед аж привстал недоуменно:
— Это какой же я великий грех сотворил, что ты меня и к смертушке собственной благословения не даешь?
— Как какой? — начал возмущенным голосом я.
— Вот скажи, ты в огороде до дня Победы картошку с кукурузой сажал?
— Конечно, сажал. Пасха и так аж в маю. Запозднились — отвечает Матвей.
— Вот видишь, посадить посадил, а Божье указание, что еще в древней книге Исход написано, соблюдать отказываешься.
— Какое еще указание? — в миг присмирел дед. — Я Божье слово рушить не мог.
Взял я с божницы Библию и зачитал Матвею:
— «Наблюдай и праздник жатвы первых плодов труда твоего, какие ты сеял на поле, и праздник собирания плодов в конце года, когда уберешь с поля работу твою».
Прости Господи за вольное толкование слов Твоих, но задумался мой приходской дед над словами прочитанными, а я распрощался потихоньку.
На следующий день дед Матвей, набирая из колодца в тележку с баком воду, встретил меня словами:
— Ты бы то, батюшка, меньше по делам своим ездил, а молебен лучше бы отслужил. Дождя нету. Или не видишь, что ветер все огороды пересушил. Что осенью собирать-то будем?
И покатил воду. Огород поливать.
Протоиерей Александр Авдюгин
Дед Матвей еще живой. Он — исключение, как и некоторые его ровесницы. Бабушки, они больший век имеют, и, проводив своих дедов, тут же начинают рассуждать, что и им скоро за мужьями собираться. Иногда по два, а то и по три десятка лет все готовятся. И слава Богу.
Дед Матвей, перехоронив своих одногодков, а также, как он говорит, «молодых пацанов и девок» (это тех, кому за семьдесят-восемьдесят было), умирать не собирался. Он поставил пред собою цель — дожить до 60-летия Победы.
— Я, когда война закончилась, тридцать лет справил, и мне сам командующий, когда орден давал за освобождение Праги, сказал, что третью часть жизни я всего прожил. Так что еще 60 лет я по приказу должен жить.
И жил, как все, но вот только всех и вся пережил. Приказ, куда денешься.
Вид у деда Матвея — военный. Неизменные сапоги, мне кажется, что он их и не снимает вовсе, галифе, непонятно как сохранившиеся, и картуз времен начала хрущевских семилеток.
Рисунок Марии Заикиной
Память вот только в последнее время стала деда Матвея подводить, поэтому в кармане его всегда лежит мелок, которым он на всех возможных и невозможных пустотах родной усадьбы пишет себе и своим домочадцам наряды, то есть то, что надобно «зробыть». Куда ни пойдет, где ни присядет передохнуть, тут же перед ним новое задание. Расслабляться некогда.
Еще одна отличительная дедовская черта — бережливость. Нет, не скупость. Для дела или нужной нужды дед Матвей ничего не жалеет, но вот чтобы у него в хозяйстве что-то валялось «неприбранным» или не на месте — исключено. Причем «прибирает» дед так, что кроме него никто не найдет. Лозунг деда Матвея «Подальше положишь, скорее найдешь» всегда современен, хотя дети, внуки и правнуки вечно недовольны и всегда, когда к ним ни зайдешь, что-либо ищут.
Когда оформляли и расписывали купольную часть храма, меня художники просили:
— Батюшка, убери ты этого Матвея от нас. Пока мы вверху что-то делаем, он внизу весь инструмент «поприбирает», да так, что без него ни одна милиция не найдет.
Да я и сам на матвеевскую бережливость попался. В один из летних воскресных дней привезли мне в подарок большой, килограммов на шесть, арбуз. Решил я его после службы с алтарниками съесть. Положил на стол в келье, совершенно не обратив внимания на крутившегося рядом деда, и отправился служить. После Литургии дед Матвей подошел ко кресту и сказал:
— Батюшка, я там, у келии вашей, арбуз прибрал.
Прибрал так прибрал. Что там в той келье? Четыре стены, стол, да шкаф с диваном.
Зря я так подумал. Арбуз мы найти не могли. Ни я, ни трое алтарников.
Послали за дедом. Он нашел. Здесь же, где мы и искали. Оказывается в кармане у деда лежит авоська, помните, были такие плетеные сумки лет двадцать назад? Дед положил арбуз в авоську (нынешние кульки такую массу могут не выдержать) и повесил его на крючок вешалки. Сверху набросил висящую тут же годами мою зимнюю рясу.
Вы могли бы предположить, что арбуз висит на вешалке? Вот и мы не смогли.
Как-то обвинил я деда Матвея во мшелоимстве. Есть такой грех. Он страсть корыстную к ненужным вещам определяет. Дед промолчал. Но когда мне понадобился хитрый болтик с гаечкой, которых нынче просто не выпускают, Матвей, покопавшись в своих сусеках, отыскал и дал. Затем не преминул напомнить, что я его грешным словом обозвал. Пришлось прощения просить.
Дожил дед до юбилея Победы. Положенную медаль получил. Сто грамм фронтовых выпил и засобирался помирать. Причем, по-настоящему. Объявил всем, что пожил достаточно, «всё уже побачив, пора и честь знать».
Спустил с чердака и оттащил в сарай приготовленный лет десять назад гроб, помылся, переоделся и улегся в зале, куда вообще раз в год заходил, под образами.
Вначале подумали, блажит дед Матвей. Утром услышит, как корова мычит, поросенок визжит, собака лает и гуси гогочут, — поднимется. Ан нет. Лежит дедушка и с каждым днем слабеет.
Дети и внуки, отнесшиеся вначале к новому начинанию деда как к чудачеству, через пару дней, когда Матвей от еды отказываться начал, забили тревогу.
Где такое видано, чтобы человек сам по собственной воле смерть себе призывал. Примеры подобные найти, конечно, можно, но слишком же они редкие, для жизни нынешней странные и непонятные.
Позвали меня.
Матвей встретил радушно, но с кровати не поднялся.
— Ты, батюшка, рановато еще пришел, когда помирать буду, сам позову.
— Дед Матвей, ты ведь знаешь, — пытаюсь объяснить я, — что не в воле нашей, когда нам родиться и когда умирать.
— Хватит с меня. Всех пережил — бубнит Матвей. — Пора и честь знать, да и пообещался я, как до Победы доживу, так и помру. Ты бы лучше пособоровал меня, видно грехов забытых много. Не отпускают.
Меня эта просьба дедовская надоумила, что надо бы по-иному с нашим ветераном заслуженным разговоры вести.
— Не буду я тебя, дед Матвей, соборовать!
— Чего это? — возмущенно опешил дед. — Не имеешь права, тебе положено свое поповское дело править.
— Не буду и всё! У меня своих грехов не счесть, чтобы еще один твой великий на себя брать.
Дед аж привстал недоуменно:
— Это какой же я великий грех сотворил, что ты меня и к смертушке собственной благословения не даешь?
— Как какой? — начал возмущенным голосом я.
— Вот скажи, ты в огороде до дня Победы картошку с кукурузой сажал?
— Конечно, сажал. Пасха и так аж в маю. Запозднились — отвечает Матвей.
— Вот видишь, посадить посадил, а Божье указание, что еще в древней книге Исход написано, соблюдать отказываешься.
— Какое еще указание? — в миг присмирел дед. — Я Божье слово рушить не мог.
Взял я с божницы Библию и зачитал Матвею:
— «Наблюдай и праздник жатвы первых плодов труда твоего, какие ты сеял на поле, и праздник собирания плодов в конце года, когда уберешь с поля работу твою».
Прости Господи за вольное толкование слов Твоих, но задумался мой приходской дед над словами прочитанными, а я распрощался потихоньку.
На следующий день дед Матвей, набирая из колодца в тележку с баком воду, встретил меня словами:
— Ты бы то, батюшка, меньше по делам своим ездил, а молебен лучше бы отслужил. Дождя нету. Или не видишь, что ветер все огороды пересушил. Что осенью собирать-то будем?
И покатил воду. Огород поливать.
Протоиерей Александр Авдюгин
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
