«Шаман сказал: ждите, к вам сегодня приедет священник»: история Иннокентия Вениаминова

Святителя Иннокентия (Вениаминова), просветителя Сибири и Америки, не зря почитают на двух континентах. Пожалуй, немногие миссионеры могут похвастаться таким послужным списком: от Аляски до Москвы.



Я не оговорилась — став митрополитом Московским, он не оставил миссионерского служения — по сути своей более апостольского, чем традиционно считающееся таковым архиерейское. По его распоряжению в Москве были организованы сборы пожертвований на миссию, а в богослужения включены молитвы о миссионерах. Просветительская деятельность оставалась для него высшей, кроме разве что непосредственно совершения богослужения, формой пастырского служения.
Неслучайно его любят и чтут через полтора века после его ухода из земной жизни. Например, в Якутии даже в безбожные советские годы помнили его имя, и многие его носили — Иннокентиев и Иннокентьевичей здесь и сейчас очень много. На Аляске от коренного жителя можно услышать в ответ на вопрос «Ты крещен?»: «Конечно, нас еще святой Иннокентий крестил!»
В чем же секрет его «обаяния и успеха», если можно выразиться о нем в стиле современного позитивного мышления? Этот человек был поразительно открытым новому и незнакомому.
Куда бы он ни ехал проповедовать, старался погрузиться в язык и культуру местных жителей.
Он знал алеутский, кадьякский, колошский, якутский и другие языки, он составлял для них алфавит и «пробивал» разрешение печатать на них Библию и богослужебную литературу. Он свободно ориентировался в верованиях коренных народов и не пытался их ломать, вполне допуская элементы двоеверия на этапе воцерковления. Он понимал, что формы богопочитания могут выглядеть по-разному — важно содержание.

«Шаман сказал: ждите, к вам сегодня приедет священник»

В его записях читаем об интересном случае:
«…Я в Великий пост отправился в первый раз на остров Акун к алеутам, чтобы приготовить их к говению. Подъезжая к острову, я увидел, что они все стояли на берегу наряженными как бы в торжественный праздник. И когда я вышел на берег, они все радостно бросились ко мне и были чрезвычайно со мною ласковы и предупредительны. Я спросил их, почему они такие наряженные. Они отвечали: “Потому что мы знали, что ты выехал и сегодня должен быть у нас; вот мы на радостях и вышли на берег, чтобы встретить тебя”. — “Кто же вам сказал, что я буду у вас сегодня и почему вы меня узнали, что я именно отец Иоанн?” — “Наш шаман, старик Иван Смиренников, сказал нам: ждите, к вам сегодня приедет священник; он уже выехал и будет учить вас молиться Богу; и описал нам твою наружность так, как теперь видим тебя”. — “Могу ли я этого вашего старика-шамана видеть?” — “Отчего же, можешь; но теперь его здесь нет, и когда он приедет, мы скажем ему; да он и сам без нас придет к тебе”.



Это обстоятельство чрезвычайно меня удивило, но я все это оставил без внимания и стал готовить их к говению, предварительно объяснив им значение поста и прочее; наконец явился ко мне этот старик-шаман и изъявил желание говеть… Приобщив Святых Тайн, я отпустил его…
… Я просил его объяснить, как он описал своим собратьям мою наружность и откуда узнал, что я в известный день должен явиться к вам и что буду учить вас молиться? Старик отвечал, что ему все это сказали двое его товарищей. “Кто же эти двое твоих товарищей?” — спросил я его. “Белые люди, — ответил старик, — они еще сказали мне, что ты в недалеком будущем отправишь свою семью берегом, а сам поедешь водою к великому человеку и будешь говорить с ним”. — “Где же эти твои товарищи, белые люди, и что это за люди и какой же они наружности?” — спросил я его.
“Они живут недалеко здесь в горах и приходят ко мне каждый день”, — и старик представил их мне так, как изображают святого архангела Гавриила, то есть в белых одеждах и перепоясанных розовою лентою чрез плечо.
“Когда же явились к тебе эти белые люди в первый раз?” — “Они явились вскоре, как окрестил нас иеромонах Макарий”. — “А могу ли я их видеть?” — спросил я Смиренникова. “Я спрошу их”, — ответил старик и ушел. Я же отправился на некоторое время на ближайшие острова для проповедывания слова Божия и по возвращении своем, увидав Смиренникова, спросил его: “Что же, ты спрашивал этих белых людей, могу ли я их видеть, и желают ли они принять меня?” — “Спрашивал, — отвечал старик, — они хотя и изъявили желание видеть и принять тебя, но при этом сказали: “Зачем ему видеть нас, когда он сам учит вас тому, чему мы учим?” Так пойдем, я тебя приведу к ним”.
Тогда что-то необъяснимое произошло во мне, какой-то страх напал на меня и полное смирение. Что, ежели в самом деле я увижу их, этих Ангелов, и они подтвердят сказанное стариком? И как же я пойду к ним? Ведь я же человек грешный, следовательно, и недостойный говорить с ними. Это было бы с моей стороны гордостью и самонадеянностью, если бы я решился идти к ним; и, наконец, свиданием моим с Ангелами я, может быть, превознесся бы своею верою или возмечтал бы много о себе… И я, как недостойный, решился не ходить к ним…



Однажды я все же решился спросить старика Смиренникова, как он узнает будущее и чем излечивает. Он рассказал: вскоре по крещении его иеромонахом Макарием, явился ему прежде один, а потом и два духа, невидимые никем другим, в образе человеков, белых лицом, в одеяниях белых, по описанию его, подобных стихарям, обложенным розовыми лентами, и сказали ему, что посланы от Бога наставлять, научать и хранить его. В продолжение почти тридцати лет они почти каждодневно являлись ему днем или ввечеру, но не ночью, и… наставляли и научали всему христианскому богословию и таинствам веры; подавали ему самому и по прошению его другим, впрочем весьма редко, помощь в болезнях и крайнем недостатке пищи; иногда сказывали ему происходящее в других местах и весьма редко будущее и уверяли, что они не своею силою все то делают, но силою Бога Всемогущего.
После сего спросил я его, являлись ли ему они ныне, после исповеди и причастия, и велели ли слушать меня? Он отвечал, что являлись, как после исповеди, так и после причастия, и говорили, чтоб он никому не сказывал исповеданных грехов своих и чтоб после причастия вскоре не ел жирного и чтоб слушал учения моего… и даже сегодня на пути явились ему и сказали, для чего я зову его, и чтоб он все рассказал и ничего б не боялся, потому что ему ничего худого не будет. Потом я спросил его, когда они являются ему, что он чувствует, радость или печаль? Он сказал, что в то время, когда он, сделав что-нибудь худое, увидит их, то чувствует угрызение совести своей, а в другое время не чувствует никакого страха; и поскольку его многие почитают за шамана, то он, не желая таковым быть почитаем, неоднократно говорил им, чтоб они отошли от него и не являлись ему; они отвечали, что они не дьяволы и им не велено оставлять его, и на вопрос его, почему они не являются другим, они говорили ему, что им так велено.
Можно подумать, что он, услышав от меня или научившись от кого-либо другого, рассказывал мне учение христианское и только для прикрасы или из тщеславия выдумал явление ему духов-пестунов.
Но ни от кого не мог он слышать библейских историй. Будучи безграмотен и нисколько не зная русского языка, не мог он ни читать, ни слышать от других. Почему же я не увидел их для удостоверения в их явлении? Я скажу на это, что я недоумевал, можно ли и нужно ли мне видеть их лично. Я думал так: что мне нужды видеть их, если учение их есть учение христианское? Разве для того, чтоб из любопытства только узнать, кто они, и чтоб не быть наказанным за таковой поступок мой…»

Сохранил православие на Аляске

Наверняка многие опытные пастыри бы засомневались: не в прелести ли этот «шаман»? Ведь «и бесы веруют» — может, эти духи специально рассказывают правду простому и неискушенному в богословских знаниях человеку, чтобы в какой-то момент добавить в нее некую опасную ложь и тем погубить и его самого, и тех, кто ему доверяет!
Но святитель Иннокентий не страдал ни страстью к конспирологии, ни духовной трусостью, ни, что самое главное, недоверием к ближним. Он не считал, что вчерашний язычник менее духовно одарен, чем хоть немного образованный в вопросах веры христианин. Дух дышит, где хочет, а вовсе не только в богословских книгах.



Другой показатель открытости святителя Иннокентия — он не боялся адаптировать слова Писания для «инородцев» (представителей коренных народов). Хорошо известен эпизод, связанный с переводом Евангелия на алеутский язык. У алеутов в рационе отсутствовал хлеб, соответственно, не было и слова, его обозначающего. Базовой пищей этого народа была рыба. Что ж, святитель не стал вдаваться в несущественные детали и адаптировал молитву Господню для алеутов: «Рыбу насущную дай нам…»
Наконец, что самое главное, святитель Иннокентий не страдал комплексом колонизатора: он был искренним патриотом, активно участвовал в государственных делах.
Например, велика его роль в заключении Айгунского договора о русско-китайской границе (1858 год), но главным его делом было укрепление Церкви и распространение веры, и от внешней политики оно зависеть не было должно. Показатель — его отношение к продаже Аляски. Святитель, во-первых, лично добивался, чтобы в договор о продаже полуострова вошел пункт о сохранении на его территории православных храмов. Во-вторых, будучи уже митрополитом Московским, он вносит предложение основать на Аляске самостоятельную епархию, выделив ее из огромной Камчатской. Это был далеко не формальный жест, который в будущем православные американцы оценивали как значительный шаг в сторону основания автокефальной Православной Церкви в Америке.
Кстати, до сих пор более 10% жителей Аляски — православные. А это — наглядное свидетельство успешной миссии святителя Иннокентия — человека, открытого к другим.