Что в Церкви «не так»?

Очень часто бывает так, что когда собираются вместе верующие люди, их разговор так или иначе переходит на обсуждение того, что в Церкви не так. Причем сначала речь заходит о недостатках церковной жизни, ее несовершенствах в целом, потом это плавно перетекает в беседу о недостатках и несовершенствах знакомых церковных людей, а затем — в обсуждение несовершенств тех людей, которые лично говорящим не знакомы, но о которых они что-то слышали и читали.



И, конечно же, возникает вопрос: почему именно недостатки, изъяны церковной жизни становятся такой излюбленной, такой постоянной темой общения православных христиан?
Прежде всего, нужно признать как факт, что в нашей современной церковной жизни недостатков действительно много. Однако нужно тут же признать и другой факт: нет такого исторического периода, когда бы они отсутствовали. Даже если мы откроем Деяния Апостолов, где показано самое лучшее, самое чистое, самое святое время в истории Церкви — время первых христиан, то найдем там и пример Анании и Сапфиры, которые обманным путем утаили часть своего имущества (см. Деян. 5, 1–11), и пример Симона Волхва, пытавшегося купить апостольские дары за мзду (см. Деян. 8, 14–25). Наверняка были и иные примеры, и это говорит о том, что даже в древней Церкви, святость членов которой была явной, очевидной чертой, находились подчас люди далеко не совершенные. А если взять, допустим, такую книгу, как «Крестный путь Иоанна Златоуста», можно узнать много такого, о чем современный христианин зачастую даже не подозревает. Например, о гонениях внутри самой Церкви: если мы откроем месяцеслов, то увидим в нем имена мучеников и даже священномучеников, пострадавших не от неверующих мучителей, а от собратьев-христиан — за свою верность Златоусту и любовь к нему. Всё это было, поэтому удивляться каким-то недостаткам и человеческим порокам в Церкви не стоит. Как и во все времена, есть в наше время и христиане, стремящиеся к совершенству, и борющиеся с грехом, и подвластные греху люди. А есть и не только подвластные греху, но и возлюбившие грех и живущие греховной жизнью во всей ее полноте. Таких людей в церковной жизни бывает очень легко заметить, и наше внимание оказывается буквально приковано к ним, — а вот людей, борющихся и побеждающих свои грехи, заметить гораздо труднее, и потому намного реже обращается на них наш взор.
Но тем не менее, возвращаясь к сказанному выше, первая причина того, почему мы так часто говорим о недостатках церковной жизни, заключается все же в том, что этих недостатков действительно довольно много. Вторая же причина очень тесно сопряжена с первой: мы сами имеем огромное количество недостатков, и нас тянет поговорить о том, в чем мы чувствуем себя как рыба в воде. Говорить о добродетелях нам сложно, поскольку у нас с ними плохи дела; поддержать беседу, требующую глубокого и основательного знания богословских дисциплин, мы тоже не можем, а вот о недостатках — пожалуйста. При этом мы порой можем и преувеличивать, и видеть то, чего на самом деле нет,— ведь в действительности, говоря о недостатках чужих, мы невольно начинаем ощущать, что сами на этом фоне не так уж и плохи. Более того, у нас, как правило, есть оправдание для наших собственных недостатков, грехов, в то время как чужие поступки мы судим по всей строгости. И в этом — еще одно основание того, почему разговор, который должен огорчать наше сердце, бывает нам приятен.
Мне в жизни нередко приходилось встречать людей, которые на борьбу с тем, что в Церкви, с их точки зрения, не так, полагали буквально все свои силы, всё свое время. Как правило, это принимало форму борьбы с чем-то глобальным: с масонами, с мировым правительством, с новыми паспортами и т.д. И могу сказать, что все эти люди, помимо своих устремлений, имели одну общую черту: у них творилось не пойми что в их собственной жизни. Никто из них, мягко говоря, не являл собой образ христианского подвижника, и очевидно, что им на самом деле было бы гораздо лучше направить эти усилия на борьбу с собственными грехами. Но чаще всего бывает именно так: человек живет, допустим, в гражданском браке и даже гражданской супруге умудряется изменять, не задерживается долго ни на одной работе, но при этом борется с наступлением враждебных внешних сил на Православие и со всё более усиливающейся апостасией.
У преподобного старца Паисия Святогорца есть замечательная мысль: каждый человек, который видит в церковной жизни недостатки, должен озаботиться тем, чтобы исправить хотя бы крошечную частицу церковного тела — самого себя. Ведь каждый из нас — это клеточка в теле Церкви, и клеточки эти точно так же связаны между собой, как и клетки человеческого организма, поэтому если человек исправляет себя, то он, безусловно, приносит огромную пользу всем тем, кто его окружает. Что касается борьбы с церковными недостатками на каком-то ином уровне, есть важное правило: обличать и исправлять недостатки церковной жизни может тот человек, которому предписано это его церковным послушанием и ответственностью за конкретную деятельность. Скажем, настоятель храма может и должен бороться с недостатками приходской жизни храма, ему вверенного; епископ — с проблемами церковной жизни на территории управляемой им епархии.
В том, что касается обсуждения и осуждения недостатков знакомых нам церковных людей, важно понять один момент. Есть такая расхожая фраза: верить можно только тому, что ты видел своими глазами и слышал своими ушами; но дело в том, что и уши, и глаза — тоже очень несовершенные инструменты познания, и когда мы видим что-либо, мы порою видим только какую-то часть. В психологии многократно в разных вариациях совершался эксперимент: на глазах у нескольких людей происходило одно и то же событие, потом их разводили по разным комнатам и просили рассказать о нем — и все рассказывали очень по-разному. Человек усваивает из увиденного только некую часть — то, что соответствует его восприятию. Поэтому, когда говорится что-то компрометирующее о людях в Церкви — будь-то священники, будь то архиереи, будь то миряне, — не стоит сразу же принимать услышанное на веру, поскольку мы никогда достоверно не знаем, так это или не так. Бывает даже так, что кто-то, кому мы доверяем, рассказывает, что лично был свидетелем того или иного неблаговидного поступка знакомого нам человека,— а оказывается в конце концов, что он просто обознался, и это был другой человек, внешне похожий. А мы уже выразили свое возмущение какой-нибудь разговорчивой Марье Сергеевне, которая поведала нам о злодействах хорошо знакомого нам Ивана Петровича, и к тому же написали что-то по этому поводу в соцсетях. Впоследствии же мы для себя всё прояснили в том, что Иван Петрович ничего худого не делал, уверились, но цепочка уже запущена, и вернуть доброе имя оклеветанному с нашим участием человеку очень сложно, а может быть, даже и невозможно.
Безусловно, есть вещи, которые доказываются вполне объективным образом, и мы узнаём о чем-то по-настоящему дурном, по настоящему скорбном в церковной жизни и убеждаемся, что это действительно так. И опять-таки возникает вопрос: как к этому относиться? Думаю, что давать этому в своей жизни слишком много места было бы огромной ошибкой. По одной простой причине: ну вот есть чей-то недостаток, есть чей-то грех — что конкретно меняет это в жизни нашей? Это отменяет для нас необходимость жить по Евангелию? Или необходимость участия в таинствах церковных? Или смягчает требования к нам нашей совести? Нет, не смягчает, и ни в коем случае смягчать не должно. А раз от этого ничего не меняется в нашей жизни, зачем придавать этому большее значение, нежели оно для нас имеет?.. Почему это есть в жизни чужой, как это вошло в жизнь чужую, мы не знаем. Не знаем, в какой момент человек надломился, надорвался, каким образом враг его уловил. Преподобный авва Дорофей говорит, что когда ты видишь падение брата, вспомни, что ты не видел его подвига перед этим, не знаешь, каким образом он подвизался, сколько времени он страдал и с какою силою он боролся. Может быть, он пал в такой борьбе, что Господь не будет его за это судить слишком строго. Как же ты, всего этого не зная, собираешься суд об этом человеке изречь?
Когда люди увлекаются обсуждением чужих пороков и преступлений, их этот процесс постепенно захватывает. И тогда вступает в действие закон духовной жизни, согласно которому человек, который кого-то за что-либо осудил, обязательно начнет грешить теми же самыми грехами. Запускается какая-то страшная цепная реакция: я помню, как прочитал однажды в письмах преподобного Макария Оптинского о его наблюдении — приходит молодой человек в монастырь, видит недостатки, которых в монастыре полно, начинает осуждать тех, кто этими недостатками обладает,— и спустя совсем короткое время становится одним из них. Однако если человек, напротив, все увиденные недостатки принимает как данность, не считает их чем-то худым, чем-то недостойным, то он тоже эти недостатки приобретает, поскольку, так к ним относясь, не стремится не допустить их в себе. А верный, или, как говорят, царский путь опять-таки лежит посередине: с одной стороны — не осуждать, а с другой — понимать, что это действительно зло, и в нашей собственной жизни такого быть не должно.



…Многое из того, что пишется и говорится сегодня о нестроениях в современной церковной жизни, представляет собой не то чтобы правду, не то чтобы неправду, а так — полуправду. И она зачастую оказывается куда хуже, чем явная ложь, потому что есть в ней какие-то моменты, которым веришь, но в целом всё совсем не так, а ты уже этим «знанием» заражен. И, безусловно, чем дальше, тем больше будет и недостатков, и обсуждений, и огорчений, и ошибок. Это закономерно: жизнь не делается проще, она все больше и больше усложняется. И мы, как и многие предки наши, вполне можем дожить до времен, когда Церковь вновь войдет в период по-настоящему серьезных испытаний. И сколько будет разговоров тогда! Не только о том, что в Церкви что-то «не то» и «не так», но и о том, что корабль церковный дал течь и вот-вот пойдет он ко дну, и потому — спасайся кто может и как может. Важно вспомнить тогда, что все это — и испытания, и разговоры такие, и крики отчаяния даже — было уже, было и прошло. И ответить тем, кто приступает к нам с рассказами о том, как плохо все в Церкви и как страшно все в ней, так же, как отвечал в свое время на подобные разговоры преподобный Варсонофий Оптинский: «Что вы беспокоитесь о Церкви? О ней Господь сказал в Евангелии, что врата ада до скончания века не одолеют ее!». Главное — чтобы нас не одолели. А это… Это совсем не от разговоров зависит.