Порой можно услышать: «Ну все, сегодня это уже не та Церковь, в которую я пришел десять (двадцать, тридцать и проч.) лет назад! Вот раньше…» Далее может следовать более или менее аргументированная попытка сказать, почему раньше было лучше. Нередко у авторов такой позиции есть свои личные причины и претензии к церковной жизни. Рассмотреть их, понятное дело, нет никакой возможности. Но есть и одна общая ошибка, о которой нельзя не сказать.
У Церкви нет идеального времени, в которое она хотела бы вернуться. Мы чаще всего считаем, что золотой век был когда-то в прошлом и память о нем не позволяет нам наделять сегодняшний день надеждой — слишком уж далеко мы отошли от идеала. Многим кажется, что лучший период в истории Церкви — то недолгое время, когда Господь ходил по земле и говорил с людьми, исцелял и совершал чудеса, и что чем больше мы отдаляемся от этого времени, тем хуже становится община верных… Или это эпоха раннего христианства, изобилующая подвигами мучеников и исповедников…
В таком подходе есть своя логика, но связана она, полагаю, не со временем, а с резким увеличением числа христиан. Ведь когда-то Церковь состояла из двенадцати апостолов, потом их стало еще семьдесят, а затем за Христом пошли тысячи, десятки тысяч, миллионы… И, естественно, чем больше Церковь наполняется людьми, тем сложнее удерживать то, что на сухом языке социологии можно было бы назвать средним нравственным уровнем христианской общины.
Ведь понятно, что не все христиане будут такими же самоотверженными и дерзновенными, как двенадцать апостолов. Хотя уже среди двенадцати был один предатель… Но именно поэтому вопрос не только во времени и его близости к Евангельским событиям.
Дело не в том, что в жизни Церкви когда-то было другое время, но в том, что сама жизнь эта созидается иной, не человеческой, логикой. Святостью Бога, а не достоинствами людей. И святые — как наиболее убедительные причастники этой Божией святости — не становятся менее святыми, если жили не в эпоху раннего христианства. Ведь не вычисляем мы, кто из святых «тяжеловесней» — Василий Великий или Феофан Затворник, Иоанн Златоуст или Иоанн Кронштадтский. И разве можно сказать, что преподобный Серафим Саровский, коль скоро он жил в XIX веке, не сравнится с преподобным аввой Дорофеем, жившим в VI столетии? В любое время в жизни Церкви есть и святые, и не святые, и «несвятые святые». Почему? Потому что в Церкви нет и не может быть идеального времени.
Фрагмент фресок во владимирском Успенском соборе. Фото: Владимиро-Суздальский музей-заповедник
Евангелие четко говорит нам, что Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр 13:8). И не важно, насколько близки мы ко времени, когда Он ходил по земле или когда жили великие христианские подвижники. Христос одинаково близок нам. У митрополита Сурожского Антония есть мысль о том, что любая христианская община должна быть такой, «которая могла бы сама написать Священное Писание, проповедовать его из собственного опыта, дать ему начало, родить его». Присутствие Христа в жизни человека и есть единственная и главная точка опоры в любое время и в любую эпоху.
Господь, дав нам таинство Причастия и таким образом оставшись с нами, создал Свою Церковь и Своим Воскресением, победой над смертью и грехом позволил нам уже здесь, в земной жизни стать причастниками этой победы, о чем мы вспоминаем за каждой литургией — и в особенности на Пасху. Христос сказал, что создаст такую Церковь, которую врата адовы не смогут одолеть. Но если даже дьявольская сила не способна разрушить Церковь, то тем более не под силу это никому из людей — ни извне, ни изнутри.
Да, недостатки христиан могут влиять на авторитет Церкви. Но они не влияют на ее Истину. Это ни в коем случае не означает, что мы должны мириться с какими-то действительно существующими проблемами и принимать за нормальную ситуацию то, что непотребно. Но не мириться — это не значит из критиков превращаться в критиканов.
В поиске идеального времени и негодовании на не соответствующих идеалу современников есть и какая-то детская наивность. Плохо ли это? Да вряд ли, ведь недаром Христос приводит нам в пример ребенка и его мироощущение. Помню, как сам, придя в Церковь уже не ребенком, во многом разделял именно такой «детский» взгляд. Но есть важный момент: ребенок со временем все же должен повзрослеть.
В детстве мы все убеждены, что наши родители самые умные, самые красивые, самые добрые и замечательные. А когда вырастаем, то понимаем, что это, к сожалению, не во всем и не всегда так, что они могут ошибаться, чего-то не понимать и не уметь. В каком-то смысле то же самое происходит и в отношении Церкви: взрослея, ты видишь, что жизнь сложней, чем тебе казалось, что встречаются, к сожалению, не всегда достойные священники, не всегда достойные миряне. Да и ты сам — достоин ли?
Только вот, поняв, что твой папа не самый сильный, ты не уходишь из дома, не перестаешь его любить, не начинаешь искать другого отца. В том числе и потому, что другого просто нет. Как нет и другой Церкви.
Владимир Легойда