Необычная исповедь
Когда я задумывался, какой же будет моя самая необычная Исповедь, то все время представлял что-то крутое или необычное – в каком-то знаменательном для всех христиан месте или с потоком слез и снисхождением особой благодати. И в очередной раз убедился в том, что пути Господни действительно неисповедимы, ибо гордыня и «наполеоновские планы» о собственной исключительности были, как водится, посрамлены.
Как образно выразился один знакомый священник, все мы проходим «коронавирусный пост», который накладывает ограничения практически на все. Сейчас ситуация в США, слава Богу, начинает постепенно выправляться, но большинство ограничений еще остаются в силе. Это касается, в частности, и числа молящихся в церквях: уже больше года мы можем приходить на богослужения только по предварительной записи, а частная Исповедь заменена общей, которую священник читает для всех перед Причастием. И хотя Исповедь эта согревает и очищает сердце, оно уже истосковалось по тому, чтобы подойти к аналою под иконой и в тишине лично покаяться в грехах.
Бог даст, скоро так снова будет, а пока…
Прямо перед Великим постом настоятель нашего русского храма в Вашингтоне попросил использовать это время для покаяния. А поскольку лично сделать это в тех условиях было проблематичным, он предложил всем желающим воспользоваться вполне инновационными методами – например, позвонить священникам по телефону или прислать им список грехов, в которых исповедаешься, по электронной почве, чтобы они потом, прочитав разрешительную молитву, его сожгли.
Я уже живо представлял себе, как воспользуюсь этими чудесами техники, а потом поделюсь с читателями ощущениями от Исповеди «по телефону» или «по переписке». Но все получилось иначе и гораздо проще.
Через пару дней я попросил нашего настоятеля выслушать меня по насущным жизненным вопросам, и мы встретились с ним в приходском доме. Вели беседу, удобно разместившись на мягких диванах, и в какой-то момент я сказал: не знаю, можно ли это считать Исповедью, но мне это очень важно, и я буду говорить, как на Исповеди. На что неожиданно для себя услышал ответ батюшки: «Дима, говорите именно так, а потом мы пойдем в храм, я возложу на вас епитрахиль и прочитаю разрешительную молитву».
В этот момент я понял, что никакой крутой и новомодной Исповеди у меня не будет. Слегка смутился, но ничуть не расстроился, как ни странно. Мне было абсолютно все равно, что мы сидим на мягких подушках, рядом с цветочными горшками, а не под иконами, а шкаф с энциклопедией Брокгауза-Эфрона гораздо ближе, чем Евангелие.
Я вдруг почувствовал, что все это – пусть важные, но все-таки внешние атрибуты. Главное – во внутреннем настрое. Я никуда не торопился и говорил, кажется, полчаса – о насущных для меня вещах, о грехах. Батюшка же внимательно слушал меня и давал очень важные советы. В общем, все было как на обычной Исповеди, и чем больше я изливал душу, тем теплее и светлее на ней становилось.
После этого мы пошли в пустой храм, где я впервые за год склонился перед аналоем, а настоятель прочитал надо мной разрешительную молитву. Это было удивительное ощущение, которое трудно передать словами. Я почувствовал, что Бог услышал меня. Мне кажется, Он совсем не обратил внимания на то, что я каялся «в неположенном месте», сидя на мягком диване, а не стоя перед иконой. Главное – каялся.
Я ощутил легкость – как после обычной Исповеди, и это чувство, словно бальзам, разлилось по всему телу. Был легко, хорошо и радостно.
Ну, а как бонус, поскольку торопиться было некуда, настоятель напоследок рассказал мне, что удивительную икону святого целителя Пантелеимона, под которой у нас стоит аналой, написал самый известный иконописец Русского Зарубежья – архимандрит Киприан (Пыжов). Возможно, этим и объясняется тот факт, что в свое время я так полюбил великомученика, которого теперь считаю одним из покровителей своей семьи.
Дмитрий Злодорев
Вашингтон
Как образно выразился один знакомый священник, все мы проходим «коронавирусный пост», который накладывает ограничения практически на все. Сейчас ситуация в США, слава Богу, начинает постепенно выправляться, но большинство ограничений еще остаются в силе. Это касается, в частности, и числа молящихся в церквях: уже больше года мы можем приходить на богослужения только по предварительной записи, а частная Исповедь заменена общей, которую священник читает для всех перед Причастием. И хотя Исповедь эта согревает и очищает сердце, оно уже истосковалось по тому, чтобы подойти к аналою под иконой и в тишине лично покаяться в грехах.
Бог даст, скоро так снова будет, а пока…
Прямо перед Великим постом настоятель нашего русского храма в Вашингтоне попросил использовать это время для покаяния. А поскольку лично сделать это в тех условиях было проблематичным, он предложил всем желающим воспользоваться вполне инновационными методами – например, позвонить священникам по телефону или прислать им список грехов, в которых исповедаешься, по электронной почве, чтобы они потом, прочитав разрешительную молитву, его сожгли.
Я уже живо представлял себе, как воспользуюсь этими чудесами техники, а потом поделюсь с читателями ощущениями от Исповеди «по телефону» или «по переписке». Но все получилось иначе и гораздо проще.
Через пару дней я попросил нашего настоятеля выслушать меня по насущным жизненным вопросам, и мы встретились с ним в приходском доме. Вели беседу, удобно разместившись на мягких диванах, и в какой-то момент я сказал: не знаю, можно ли это считать Исповедью, но мне это очень важно, и я буду говорить, как на Исповеди. На что неожиданно для себя услышал ответ батюшки: «Дима, говорите именно так, а потом мы пойдем в храм, я возложу на вас епитрахиль и прочитаю разрешительную молитву».
В этот момент я понял, что никакой крутой и новомодной Исповеди у меня не будет. Слегка смутился, но ничуть не расстроился, как ни странно. Мне было абсолютно все равно, что мы сидим на мягких подушках, рядом с цветочными горшками, а не под иконами, а шкаф с энциклопедией Брокгауза-Эфрона гораздо ближе, чем Евангелие.
Я вдруг почувствовал, что все это – пусть важные, но все-таки внешние атрибуты. Главное – во внутреннем настрое. Я никуда не торопился и говорил, кажется, полчаса – о насущных для меня вещах, о грехах. Батюшка же внимательно слушал меня и давал очень важные советы. В общем, все было как на обычной Исповеди, и чем больше я изливал душу, тем теплее и светлее на ней становилось.
После этого мы пошли в пустой храм, где я впервые за год склонился перед аналоем, а настоятель прочитал надо мной разрешительную молитву. Это было удивительное ощущение, которое трудно передать словами. Я почувствовал, что Бог услышал меня. Мне кажется, Он совсем не обратил внимания на то, что я каялся «в неположенном месте», сидя на мягком диване, а не стоя перед иконой. Главное – каялся.
Я ощутил легкость – как после обычной Исповеди, и это чувство, словно бальзам, разлилось по всему телу. Был легко, хорошо и радостно.
Ну, а как бонус, поскольку торопиться было некуда, настоятель напоследок рассказал мне, что удивительную икону святого целителя Пантелеимона, под которой у нас стоит аналой, написал самый известный иконописец Русского Зарубежья – архимандрит Киприан (Пыжов). Возможно, этим и объясняется тот факт, что в свое время я так полюбил великомученика, которого теперь считаю одним из покровителей своей семьи.
Дмитрий Злодорев
Вашингтон
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.