Любовь преображающая
Крайний Север, непроходимые леса, укрытый от людских взглядов монашеский скит… Сразу в воображении предстает уединенное тихое место, где в подвигах поста и молитвы, в суровых условиях подвизаются отшельники, место, где невозможно увидеть постороннего человека, место, о котором не знает почти никто…
Да, таким был и этот скит. Но удивительным образом в какой-то момент он оказывается местом встречи совершенно разных людей: верующих и открыто отрицающих Бога, людей, повидавших многое в жизни, и молодых, только-только вступающих во взрослую жизнь, – таких разных, но Промыслом Божиим соединенных вместе именно здесь, – в скиту, где царит всепобеждающая Любовь. Это удивительная история о поиске Бога, о вере, о чуде, а главное – о преображающей любви.
Автор книги Елена Григорьевна Балашова – специалист Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви, сотрудник историко-архивной службы Высоко-Петровского монастыря Москвы, автор нескольких научных статей.
«Скит», повесть Елены Балашовой
Совсем недавно вышла моя повесть. Маленькая книжечка, за издание которой я благодарна всем сопричастным. О содержании судить читателям, а сама книжка получилась очень хорошей. Издатели попросили меня рассказать о том, как и почему была написана повесть. Всего, конечно, не расскажешь, да и незачем, но несколько штрихов было бы интересно раскрыть глубже, уже не в пространстве повествования, описанного в книге, но приоткрывая исторические события, которые как-то естественно вплелись в ткань художественного рассказа.
У некоторых упомянутых в книге лиц есть реальные прототипы. Об одном из них вспоминает герой повести Сергей:
«Священник с нами один сидел, отец Агафон… Он мне всегда по праздникам всю службу на ухо пел. А потом еще рассказывал, что к чему. Болел он сильно. Умер потом».
Агафон – имя в монашеском постриге преподобномученика Игнатия (Лебедева), старца Высоко-Петровского монастыря города Москвы. О преподобномученике Игнатии много написано – и житие, составленное отцом Дамаскиным (Орловским), и книги и статьи монахини Игнатии (Пузик), его духовной дочери. Он был исполнен истинной христианской любви ко всем приходящим в обитель, был очень болезненным – страдал паркинсонизмом, умер в инвалидной колонии в Алатыре в день Усекновения главы святого Иоанна Предтечи, 11 сентября 1938 года. Из воспоминаний о нем известно, что он действительно любил в дни церковных праздников петь службу на ухо своему соседу по камере. Конечно, в тех северных краях, о которых говорится в повести, он не был, но сам образ батюшки вошел в повествование.
Преподобномученик Игнатий (Лебедев) с семьей
Да и монастырь, хоть и не назван, но упоминается в повести. В разговоре Сергей вспоминает о нем так, как рассказывал ему о нем отец Агафон:
«Древний монастырь, в самом центре Москвы. Но они туда только на службы ходили, а жили – кто где, да и на службы не в монашеском ходили. Такой вот у них был монастырь – ‟без стен и одежды”, как батюшка говорил. Жили мирно, друг перед другом смирялись, ну, всякое, наверно, было, люди все-таки, не ангелы… Был еще у них чердак какой-то, вроде нашего скита, там молились вместе, читали книги духовные…».
Высоко-Петровская обитель действительно древняя. Ей уже больше 700 лет. Для московских монастырей это вполне приличный возраст. Основана обитель была еще самим святителем Петром Московским, когда Москва была еще не столицей, но небольшим городом, в котором ни одного каменного храма тогда, в начале XIV века, еще не было… В том далеком веке это был пригород Москвы, к которому среди лесов была проложена дорога от самого Кремля, чтобы князь Иоанн Данилович мог быстро доезжать к своему духовному отцу, по имени которого дорогу и назвали Петровкой. Сейчас это самый центр Москвы. Расцвет монастыря пришелся на конец XVII – начало XVIII века. А к началу века ХХ обитель подошла второклассным мужским монастырем, которому по штату было положено всего 16 человек братии.
Революционные потрясения не могли обойти стороной монастырь в самом центре столицы, здания и храмы постепенно отбирались, жить в обители монахам было запрещено, лишь один из шести храмов действовал как приходской… В 1922-м году настоятелем его стал владыка Варфоломей (Ремов), в августе 1921 года рукоположенный святителем Тихоном, Патриархом-исповедником, во епископа Сергиевского. Он продолжил в стенах обители деятельность Московской духовной академии, проректором которой он был (а позже и возглавил ее работу), а в 1923-м году, когда властями была закрыта Зосимова пустынь, известная своими старцами, преподобными Алексием и Германом Зосимовскими, он пригласил в Высоко-Петровский зосимовцев. Так начался тайный монастырь – тот самый, «без стен и одежды», «пустынь в столице», как называли ее москвичи. Но при этом – самый настоящий монастырь, в котором процветало старчество, строго соблюдался устав закрытой Зосимовой пустыни (ведь и сам владыка был духовным чадом зосимовских преподобных), совершались тайные (в основном среди женщин) и открытые постриги в монашество, велась глубокая духовная жизнь.
Высоко-Петровский мужской монастырь
Частью этой жизни и был скит в честь иконы Божией матери «Знамение», который благословил для своих духовных чад преподобномученик Игнатий. Это было подчердачное помещение неподалеку от монастыря (минутах в 10 пешком), в семиэтажном доме по адресу Печатников переулок, дом 3. Самые теплые слова про этот скит и про своих духовных сестер написала в книге «Старчество в годы гонений» монахиня Игнатия.
«Батюшка очень любил это свое горнее гнездышко – скит, хотя по болезни ему было трудно часто туда подниматься <…> Широкое окно комнаты открывало прекрасный вид на Москву. <…> а сам скит, его тихая комнатка, озаренная светлым образом Знамения Матери Божией, жила совсем иной, тихой и странной жизнью, отдельной от всех этих мерцающих огоньков. Когда батюшка объяснял путь в скит, он говорил: сначала будет широкая лестница – это мир, а потом узенькая дорожка на чердак – это монашеский путь; там и дверь скита».
В 2008-м году дом в Печатниковом переулке был снесен, сейчас на этом месте – современные здания из стекла и бетона. А меня Господь сподобил увидеть последние минуты бывшего Знаменского скита…
Ну и, пожалуй, единственные «отрицательные герои» в повести тоже неслучайны. Война и гонения. То и другое для меня не просто важно, как для любого человека, знающего историю Церкви и историю своей страны, но они стали частью моей личной истории через историю моей семьи.
Василий Васильевич Оболтин
Если совсем кратко о моих родных, пострадавших в годы гонений, то среди православных я поминаю:
иерея Евфимия (Ефима Петровича) Оболтина, троюродного брата бабушки; он служил в разных храмах Березовского уезда Тобольской и Тюменской губерний – Михаило-Архангельском, Петропавловском, Богоявленском, с 1919 г. несколько раз был арестован, расстрелян 6 ноября 1937 года в Казахстане; Василия Васильевича Оболтина, прадедушку. Он был военным инженером, потом надворным советником, служил у Колчака в Омске, где и остался с семьей в 1918-м г. Семейные предания связывают его имя с «золотым эшелоном», который он довел до Омска, но дальше вести его на восток Колчаку не советовал. Он действительно, что подтверждено документами, был товарищем Управляющего Государственными Сберегательными Кассами. Дважды был арестован – в 1929-м и в 1938-м г. Расстрелян НКВД 15 марта 1938 г. в Омске по обвинению в «участии в белогвардейско-повстанческом заговоре». К этому времени уже был инвалидом, страдал тяжелым митральным пороком и несколько лет не выходил из дома. Вместе с ним в один день приговорены к расстрелу и расстреляны в течение нескольких дней еще 67 человек. Августу Вячеславовну Бронникову, родную сестру прабабушки. Будучи среди 9 заложников, взятых в годы Гражданской войны в ходе крестьянского восстания в Тюменской губернии, она была замучена большевиками – казнена в Обдорске (Салехарде): по семейным воспоминаниям – распята на кресте и утоплена в р. Обь, по официальным данным – расстреляна 16 марта 1921 г. Луку Вячеславовича Лаврентьева, родного брата прабабушки, арестованного «за участие в повстанческом движении против советской власти». Обладавший недюжинной силой, он был застрелен следователем во время допроса при попытке оказать сопротивление. В документе указана дата расстрела – 19 сентября 1937 г., Омск. Матвея Григорьевича Наумова, брата прадеда, в 1920-м году убитого бандой антоновцев в Тамбовской области за то, что, будучи фельдшером, лечил раненых коммунистов. Павла Яковлевича Гвоздикова, деда – был в лагерях с 1943 по 1953 год, вернулся в Москву, но дома не остался; дальнейшая судьба его неизвестна.
Есть пострадавшие и среди родни моего деда Соломона Григорьевича Лившица. У деда были два брата, Яков и Наум, и сестра Ольга (Голда) – дружная еврейская семья, среди которых были врачи и юристы. О муже Ольги, «дяде Давиде», оставил несколько строк воспоминаний мой отец:
«Давид Белкин, детский врач. Осужден в 1937-м году как убийца детей. Был обвинен в том, что по заданию американской и английской разведок вводил новорожденным детям булавки в мозжечок (!) Отсидел 15 лет. Невысокого роста, худой, очень тихий человек. Его я помню. Он часто рассказывал мне сказки и помогал учиться читать».
Папина сестра рассказывала, что дядя Давид, измученный допросами, просил следователя обязательно записать, что выполнял задания не только американской и английской разведок, но и был шпионом Никарагуа. Чтобы потом кто-нибудь обязательно понял, что всё это неправда, какой-то невероятный бред…
А что касается войны, то, как почти в каждой семье, и в нашей есть те, кто воевал. Из самых близких – бабушка, Александра Тимофеевна Шилова, награждена медалью «За оборону Москвы», дедушка Соломон – «За победу над Германией в Великой Отечественной войне», брат бабушки, Вячеслав Васильевич Оболтин, погиб в своем первом бою и похоронен в Белоруссии…
Панихида у памятника на территории храма Казанской иконы Божией Матери в Пучково
Каждый год 9 мая мы ходили с бабушкой, мамой и детьми на панихиды к памятникам погибшим воинам. На фото – 9 мая 2010 года, панихида у памятника на территории храма Казанской иконы Божией Матери в Пучково.
Царствие небесное всем погибшим за веру и Отечество, всем невинно пострадавшим от богоборческой власти, всем почившим сродникам нашим!
Да, таким был и этот скит. Но удивительным образом в какой-то момент он оказывается местом встречи совершенно разных людей: верующих и открыто отрицающих Бога, людей, повидавших многое в жизни, и молодых, только-только вступающих во взрослую жизнь, – таких разных, но Промыслом Божиим соединенных вместе именно здесь, – в скиту, где царит всепобеждающая Любовь. Это удивительная история о поиске Бога, о вере, о чуде, а главное – о преображающей любви.
Автор книги Елена Григорьевна Балашова – специалист Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви, сотрудник историко-архивной службы Высоко-Петровского монастыря Москвы, автор нескольких научных статей.
«Скит», повесть Елены Балашовой
Совсем недавно вышла моя повесть. Маленькая книжечка, за издание которой я благодарна всем сопричастным. О содержании судить читателям, а сама книжка получилась очень хорошей. Издатели попросили меня рассказать о том, как и почему была написана повесть. Всего, конечно, не расскажешь, да и незачем, но несколько штрихов было бы интересно раскрыть глубже, уже не в пространстве повествования, описанного в книге, но приоткрывая исторические события, которые как-то естественно вплелись в ткань художественного рассказа.
У некоторых упомянутых в книге лиц есть реальные прототипы. Об одном из них вспоминает герой повести Сергей:
«Священник с нами один сидел, отец Агафон… Он мне всегда по праздникам всю службу на ухо пел. А потом еще рассказывал, что к чему. Болел он сильно. Умер потом».
Агафон – имя в монашеском постриге преподобномученика Игнатия (Лебедева), старца Высоко-Петровского монастыря города Москвы. О преподобномученике Игнатии много написано – и житие, составленное отцом Дамаскиным (Орловским), и книги и статьи монахини Игнатии (Пузик), его духовной дочери. Он был исполнен истинной христианской любви ко всем приходящим в обитель, был очень болезненным – страдал паркинсонизмом, умер в инвалидной колонии в Алатыре в день Усекновения главы святого Иоанна Предтечи, 11 сентября 1938 года. Из воспоминаний о нем известно, что он действительно любил в дни церковных праздников петь службу на ухо своему соседу по камере. Конечно, в тех северных краях, о которых говорится в повести, он не был, но сам образ батюшки вошел в повествование.
Преподобномученик Игнатий (Лебедев) с семьей
Да и монастырь, хоть и не назван, но упоминается в повести. В разговоре Сергей вспоминает о нем так, как рассказывал ему о нем отец Агафон:
«Древний монастырь, в самом центре Москвы. Но они туда только на службы ходили, а жили – кто где, да и на службы не в монашеском ходили. Такой вот у них был монастырь – ‟без стен и одежды”, как батюшка говорил. Жили мирно, друг перед другом смирялись, ну, всякое, наверно, было, люди все-таки, не ангелы… Был еще у них чердак какой-то, вроде нашего скита, там молились вместе, читали книги духовные…».
Высоко-Петровская обитель действительно древняя. Ей уже больше 700 лет. Для московских монастырей это вполне приличный возраст. Основана обитель была еще самим святителем Петром Московским, когда Москва была еще не столицей, но небольшим городом, в котором ни одного каменного храма тогда, в начале XIV века, еще не было… В том далеком веке это был пригород Москвы, к которому среди лесов была проложена дорога от самого Кремля, чтобы князь Иоанн Данилович мог быстро доезжать к своему духовному отцу, по имени которого дорогу и назвали Петровкой. Сейчас это самый центр Москвы. Расцвет монастыря пришелся на конец XVII – начало XVIII века. А к началу века ХХ обитель подошла второклассным мужским монастырем, которому по штату было положено всего 16 человек братии.
Революционные потрясения не могли обойти стороной монастырь в самом центре столицы, здания и храмы постепенно отбирались, жить в обители монахам было запрещено, лишь один из шести храмов действовал как приходской… В 1922-м году настоятелем его стал владыка Варфоломей (Ремов), в августе 1921 года рукоположенный святителем Тихоном, Патриархом-исповедником, во епископа Сергиевского. Он продолжил в стенах обители деятельность Московской духовной академии, проректором которой он был (а позже и возглавил ее работу), а в 1923-м году, когда властями была закрыта Зосимова пустынь, известная своими старцами, преподобными Алексием и Германом Зосимовскими, он пригласил в Высоко-Петровский зосимовцев. Так начался тайный монастырь – тот самый, «без стен и одежды», «пустынь в столице», как называли ее москвичи. Но при этом – самый настоящий монастырь, в котором процветало старчество, строго соблюдался устав закрытой Зосимовой пустыни (ведь и сам владыка был духовным чадом зосимовских преподобных), совершались тайные (в основном среди женщин) и открытые постриги в монашество, велась глубокая духовная жизнь.
Высоко-Петровский мужской монастырь
Частью этой жизни и был скит в честь иконы Божией матери «Знамение», который благословил для своих духовных чад преподобномученик Игнатий. Это было подчердачное помещение неподалеку от монастыря (минутах в 10 пешком), в семиэтажном доме по адресу Печатников переулок, дом 3. Самые теплые слова про этот скит и про своих духовных сестер написала в книге «Старчество в годы гонений» монахиня Игнатия.
«Батюшка очень любил это свое горнее гнездышко – скит, хотя по болезни ему было трудно часто туда подниматься <…> Широкое окно комнаты открывало прекрасный вид на Москву. <…> а сам скит, его тихая комнатка, озаренная светлым образом Знамения Матери Божией, жила совсем иной, тихой и странной жизнью, отдельной от всех этих мерцающих огоньков. Когда батюшка объяснял путь в скит, он говорил: сначала будет широкая лестница – это мир, а потом узенькая дорожка на чердак – это монашеский путь; там и дверь скита».
В 2008-м году дом в Печатниковом переулке был снесен, сейчас на этом месте – современные здания из стекла и бетона. А меня Господь сподобил увидеть последние минуты бывшего Знаменского скита…
Ну и, пожалуй, единственные «отрицательные герои» в повести тоже неслучайны. Война и гонения. То и другое для меня не просто важно, как для любого человека, знающего историю Церкви и историю своей страны, но они стали частью моей личной истории через историю моей семьи.
Василий Васильевич Оболтин
Если совсем кратко о моих родных, пострадавших в годы гонений, то среди православных я поминаю:
иерея Евфимия (Ефима Петровича) Оболтина, троюродного брата бабушки; он служил в разных храмах Березовского уезда Тобольской и Тюменской губерний – Михаило-Архангельском, Петропавловском, Богоявленском, с 1919 г. несколько раз был арестован, расстрелян 6 ноября 1937 года в Казахстане; Василия Васильевича Оболтина, прадедушку. Он был военным инженером, потом надворным советником, служил у Колчака в Омске, где и остался с семьей в 1918-м г. Семейные предания связывают его имя с «золотым эшелоном», который он довел до Омска, но дальше вести его на восток Колчаку не советовал. Он действительно, что подтверждено документами, был товарищем Управляющего Государственными Сберегательными Кассами. Дважды был арестован – в 1929-м и в 1938-м г. Расстрелян НКВД 15 марта 1938 г. в Омске по обвинению в «участии в белогвардейско-повстанческом заговоре». К этому времени уже был инвалидом, страдал тяжелым митральным пороком и несколько лет не выходил из дома. Вместе с ним в один день приговорены к расстрелу и расстреляны в течение нескольких дней еще 67 человек. Августу Вячеславовну Бронникову, родную сестру прабабушки. Будучи среди 9 заложников, взятых в годы Гражданской войны в ходе крестьянского восстания в Тюменской губернии, она была замучена большевиками – казнена в Обдорске (Салехарде): по семейным воспоминаниям – распята на кресте и утоплена в р. Обь, по официальным данным – расстреляна 16 марта 1921 г. Луку Вячеславовича Лаврентьева, родного брата прабабушки, арестованного «за участие в повстанческом движении против советской власти». Обладавший недюжинной силой, он был застрелен следователем во время допроса при попытке оказать сопротивление. В документе указана дата расстрела – 19 сентября 1937 г., Омск. Матвея Григорьевича Наумова, брата прадеда, в 1920-м году убитого бандой антоновцев в Тамбовской области за то, что, будучи фельдшером, лечил раненых коммунистов. Павла Яковлевича Гвоздикова, деда – был в лагерях с 1943 по 1953 год, вернулся в Москву, но дома не остался; дальнейшая судьба его неизвестна.
Есть пострадавшие и среди родни моего деда Соломона Григорьевича Лившица. У деда были два брата, Яков и Наум, и сестра Ольга (Голда) – дружная еврейская семья, среди которых были врачи и юристы. О муже Ольги, «дяде Давиде», оставил несколько строк воспоминаний мой отец:
«Давид Белкин, детский врач. Осужден в 1937-м году как убийца детей. Был обвинен в том, что по заданию американской и английской разведок вводил новорожденным детям булавки в мозжечок (!) Отсидел 15 лет. Невысокого роста, худой, очень тихий человек. Его я помню. Он часто рассказывал мне сказки и помогал учиться читать».
Папина сестра рассказывала, что дядя Давид, измученный допросами, просил следователя обязательно записать, что выполнял задания не только американской и английской разведок, но и был шпионом Никарагуа. Чтобы потом кто-нибудь обязательно понял, что всё это неправда, какой-то невероятный бред…
А что касается войны, то, как почти в каждой семье, и в нашей есть те, кто воевал. Из самых близких – бабушка, Александра Тимофеевна Шилова, награждена медалью «За оборону Москвы», дедушка Соломон – «За победу над Германией в Великой Отечественной войне», брат бабушки, Вячеслав Васильевич Оболтин, погиб в своем первом бою и похоронен в Белоруссии…
Панихида у памятника на территории храма Казанской иконы Божией Матери в Пучково
Каждый год 9 мая мы ходили с бабушкой, мамой и детьми на панихиды к памятникам погибшим воинам. На фото – 9 мая 2010 года, панихида у памятника на территории храма Казанской иконы Божией Матери в Пучково.
Царствие небесное всем погибшим за веру и Отечество, всем невинно пострадавшим от богоборческой власти, всем почившим сродникам нашим!
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
