Как малолетняя узница выжила в концлагере
Жительница Гатчины Нина Валентиновна Харкунова, добрейшей души человек, привезла меня к своей тезке – жительнице поселка Мшинская. Путь к ее дому проходит мимо мемориала «Книга Памяти», открытого 4 ноября 2020 года, за два дня до 90-летия Нины Александровны Николаевой (Стекловой), которая была малолетней узницей женского фашистского концлагеря в Польском городе Гдыня.
Ее имя вписано в «Книгу Памяти» под нарисованной ею схемой деревни Мхи (ст. Мшинская) после освобождения от фашистов. В год 75-летия Великой Победы Совет ветеранов, администрация и Совет депутатов Мшинского сельского поселения Лужского муниципального района выразили благодарность Нине Николаевой за личный вклад в благоустройство улицы Советских воинов, строительство «Сквера Памяти» и создание мемориала «Книга Памяти». Вспоминая свое довоенное и военное детство, Нина Александровна то и дело повторяла: «как сейчас вижу», «как сейчас помню». День 22 июня, который она пережила 80 лет тому назад, помнит, словно это было вчера. Она благодарит Господа, подарившего ей долгую, трудную и насыщенную жизнь, и бабушку, научившую ее молитвам, которые спасли ее и других узниц концлагеря от неминуемой смерти.
Нина Александровна Николаева
– Нина Александровна, у вас в Красном углу стоят иконы. А ваша мама молилась в те трудные военные годы?
– Даже не знаю. Мама тогда была убита горем. А икон я не видела. Но бабушка была верующая. Когда война началась, эти бомбежки, она все говорила: «Конец света!» и просила: «Вот эту молитву выучи и читай». У меня память хорошая была, и я выучила молитвы Пресвятой Троице, Богородице и «Отче наш». Я выжила только благодаря молитвам. Как страшно становилось, я начинала сразу эти молитвы читать, как молоток. Может быть, не по порядку, не так, как нужно, но это для меня было утешением.
– Сколько лет вам тогда было?
– Десять, одиннадцатый год шел. Ну, а мама… Маме не до чего уже было. Дети умирали с голоду на ее глазах. Фашисты угоняли взрослых на работы на целый день, а я с маленькими братьями оставалась. Кроме воды, в доме ничего не было. Маленькие пищали от голода, кормить нечем. До сих пор вижу их, плачущих. Этот страх стоит перед глазами. Я им бутылочку с водичкой сую, а они писают и плачут. Я все качаю и качаю их. Умерли на моих руках. Так больно, что забыть это горе невозможно.
– У мамы молока не было. У соседей сохранилась какая-то крупа – придут, принесут. Люди-то совсем другие были. На водичке мама сварит кашку, мутненький суп. Зимой вообще ничего не было. Голод начался, взрослые ели мох да опилки, как сейчас помню. Водой смочим и едим. А маленьким-то не дашь. Сначала Женя умер, ему всего полгодика было, а потом Миша – в начале 1943 года он так отощал, что не дожил до весны. Мише был годик. И я распухла вся. Мама все плакала. Ее угоняли на работу, и она каждый раз думала, что придет, а меня нет уже, что я умру без нее. Но я до весны дожила, дожила до травы. С Божьей помощью встала на ноги. За домом была низинка, снег растаял, и полезла зелененькая травка, похожая на лук. Я выползала, рвала и ела ее. Целыми днями вытаскивала траву с корнем. Эти белые корни сама ела и маме таскала. Травка помогла выкарабкаться.
А мама неделю отработает, фашисты ей паечек дадут: немного хлеба, крупы, баночку консервов рыбных. Этого на два раза одному человеку хватало. А мы три дня ели. Весна началась, надо в огороде что-то сажать, а нечего. Человек пять детей из поселка пошли пешком в отдаленные деревни за Лугой. Просили у людей меленькой картошечки. С ведерко нам набрали. Шли по ночам, дороги лесом обходили, мы тропки такие знали. Посадили эту картошку, полегче жить стало. Ели все, что было в лесу. Летом пошли грибы и ягоды. Этого богатства тогда много было. Люди наберут черники, морошки, клюквы, брусники, варенья наварят. Сахара нет – и не надо, и так сыты. Вот так начался 1943 год.
– А как вы попали в концлагерь?
– Наш сосед Ваня приходит к маме: «Люба, надо уходить в лес. Немцы будут угонять людей насильно». Но мы не успели уйти. Нас с мамой отправили в концлагерь в Польшу. Загнали в небольшое помещение, где наверху ничего нет, устроено все под землей. Показывают на лестницу: «Спускайтесь туда». Я как сейчас вижу эту узенькую винтовую лестницу. После войны несколько раз пыталась ее нарисовать, но не смогла. Долго спускались по одному человеку вниз. Было глубоко. В небольшом помещении стоят три кругленьких столика, на них маленькие вазочки, а в вазочках неживые цветочки, как сейчас помню. Я все не могла понять, как это сжигают людей живых? За что? Тут цветочки стоят какие-то. Не знаю, что у взрослых на душе было, но меня, как подростка, эти цветочки успокоили. Думаю, да ничего тут страшного, раз цветочки стоят. На маму посмотрю, а мама даже говорить не могла. Нас заставили раздеться догола. Белье наше забрали, все стоим нагишом в полумраке.
Посередине шел тоннель в одну сторону и в другую. Нас погнали на левую сторону по тоннелю. Конвой впереди и сзади. Остановили. Стоим кучей. Ни окон, ни дверей. Полумрак. Ждем смерти. Вдруг стена раздвигается, и оттуда туман пошел, и нас туда стали заталкивать. Мы думали, что это газ или пар, но если пар, так он не теплый. И ничего вроде не жжет, не печет, ничего не чувствуем. Нас затолкали, стена задвинулась, и мы все в кучке, ничего не можем понять. Освещение тусклое.
Этот момент объяснить вам просто невозможно. Тут такой крик начался, такая суматоха. Я не знаю, как этот ужас можно было пережить. От страха всех трясет. Кто плачет, кто кричит. Каждую секунду ждали смерти. Все ждем, когда мы загоримся или взорвется что-то. Потом успокоились, смотрим – все стены цементные, пол цементный, на полу ни скамеек, ничего – пустое помещение совершенно. Только из правой стены торчат три крана без винтов. Из них льется тоненькая струйка воды. Люди боялись дотронуться до нее. Смотрим, в уголочке три баночки из-под консервов. Одна женщина подставила палец под воду: «Тепленькая! Люди умирают, их помоют, а нас уж никто не помоет. Давайте хоть лицо помоем этой водичкой». И стали набирать водичку в баночки. Помыли лица и руки детям, потом себе. Все мы без волос были, наголо побриты.
– Вы их вслух читали?
– Сначала про себя, а потом вслух. В основном «Отче наш» твердила, как пулемет. Другого ничего в голове не было, одни молитвы. И когда гнали нас, и в лагере – все эти молитвы. Мама другой раз скажет: «Ты, наверное, надоела уже людям». А люди говорят: «Да пускай она читает, никому не мешает». Я все молитвы строчила без конца, успокаивая себя молитвами, не верила, что нас убьют, уничтожат.
И вдруг смотрим, стена раздвигается, и конвой показывает – выходите. Все подумали, что что-то сломалось. Наверное, нас в другую камеру переводят. Вышли опять в этот тоннель. Конвой нас погнал обратно, туда, где эти цветочки стояли. То ли сверху, то ли сбоку вывалилось наше белье. Показывают – берите. Оделись, ждем. И нас по лестнице вдруг стали выгонять наверх. Вышли на воздух. За те несколько часов, что нас там держали, мы так устали физически и морально, что сил не было никаких. Когда нас выгнали на большую улицу, по которой каждый день гоняли на завод, я сказала: «Мама, нас в лагерь гонят!»
Малолетние узники концлагеря
Нас пригнали в лагерь, ворота открыли и показывают – расходитесь. Когда мы вошли, у всех глаза будто шары были. Все крестятся: «Как? Вернулись живые?» Ну, как видите, живые. И женщина говорит: «Кто-то в вашей группе в рубашке родился. Никогда никто оттуда еще не возвращался». Не только из нашего барака, но и из других выгоняли людей, и мы знали, что они обратно не вернулись. А тут люди увидели настоящее чудо. Одна женщина им говорит: «Это Нинкины молитвы, наверное, нас спасли. Она как из пулемета эти молитвы строчила».
Так мы и не поняли, что случилось. Только потом узнали, что к окраине города внезапно подошла передовая часть Советской армии. И, видимо, что-то произошло с руководством лагеря. Может, у кого-то сердце не выдержало. И нас решили вернуть в лагерь. Раз уж не сожгли, значит, будем живы. Мы уже не боялись ни огня, ни обстрелов по несколько раз за день. Бомбили этот город наши солдаты. Бараки разлетелись в щепки, и мы сидели в бункере, где овощи хранили, которыми нас кормили. Нам уже ничего не варили, ели сырую кормовую свеклу. Овощехранилище было забито битком. Сидели чуть ли не друг на друге, как сельди в бочке. В лагере говорили, что было всего 500 человек. Не знаем, сколько из них уничтожили, но народу еще много было. К ночи женщины вырыли окоп и там спасались, закрывшись хламом от разбитых бараков. Не сидеть же под открытым небом.
– Нина Александровна, расскажите о своей довоенной жизни.
– Я родилась в семье рабочих, 6 ноября 1930 года, на хуторе в четырех километрах от станции Мшинская. И отец, и мама всю жизнь работали на лесозаготовках. До войны поселок назывался деревня Мхи. Деревня была небольшая, и рабочий поселок недалеко от Мшинской начинался. Сейчас тут живут всего четыре женщины, которые родились в Мшинской до войны. Все мужчины умерли уже. Одна женщина 1941 года рождения, вторая – 1933 года, моя двоюродная сестра, третья – 1928 года рождения, и я – 1930 года.
До войны думали только о хорошем. Когда нам пообещали, что скоро свет дадут – лампочку Ильича, радовались. Были всем довольны. У нас все было для жизни – магазины, двухэтажная амбулатория, клуб, две школы – начальная и двухэтажная семилетняя школа, где учились дети из близлежащих деревень Пехенца, Малая Ящера, Владычкино. До войны с хуторов все переезжали на Мшинскую. И наш дом тоже был тут. Я здесь жила до 1943 года. До войны окончила только 4 класса. Помню нашу школу, как нам было радостно, интересно жить, как мы ждали, что будет еще лучше. Совсем другие люди были. Мне пришлось немного порадоваться до войны. А вот о войне очень тяжело и больно вспоминать. Мы не ожидали, что так нежданно-негаданно на нас навалится такое горе.
– Что вы делали 22 июня 1941 года?
– Как сейчас помню, мы были в магазине. Ждали, когда привезут хлеб и другие продукты из Гатчины. И вдруг среди ясного неба налетела черная туча страшных, с черными крестами, самолетов. Они очень низко летели и начали бомбить. Сразу все загорелось. Люди из магазина побежали по домам, а они с самолетов начали строчить по людям, которые не могли понять, что произошло. Только кричали: «Конец света, конец света!»
Когда мы увидели первых раненых и убитых, стало страшно. Налеты продолжались ежедневно, даже ночью. Мшинскую бомбили несколько раз в день – из-за пересечения главной шоссейной и железной дорог. В первые же дни разбомбили школу, вокзал, амбулаторию, магазины, клуб – все ведь было деревянное. Сожгли и шпалорезку, где мама работала, заготавливая шпалы для железной дороги. Такой пожар был!
Находиться в домах было страшно, и люди ушли в леса. А моя мама беременная была, должна была родить, не могла со всеми уйти в лес. С моим отцом они не ужились. Отчима сразу забрали в армию. Мама родила двойню 12 июля – в самое пекло. Завернула сыновей, одного мне дала, другого сама взяла в узелочек, и мы в лес пошли прятаться, потому что все время бомбежки были. В огороде ничего не выросло, потому что никто не поливал. В лесу просидели все лето, а на Мшинской немцы хозяйничали, все дома заняли, всю живность, всех кур съели. Уже и лето прошло, мы в лесу остались, очень голодали зимой без продовольствия.
– Как же вы выжили в лесу с грудными детьми?
– В лесу было очень много солдат. В июле они говорили: «Уходите в дальние селения, потому что здесь будут большие бои». И мы ушли в сторону Владычкино. Там наши военные вырыли окопы. У мамы трое детей, и они говорят: «Занимайте землянку, занимайте шалаши, оставайтесь здесь, нам надо уходить». Командир говорил солдатам, что пробираться будут группами по болоту и лесу. Другого пути нет. Все дороги уже фашисты заняли. А у нас очень топкие болота – там затонуло много людей. Не знаю, сколько было солдат, целая рота, наверное, когда уходили из леса. Женщины плакали: «Как вы пойдете в болота? Это смерть». Я видела, как солдаты заходили в болота, тащили за собой небольшую пушку и ящики со снарядами. Судьба этих солдат неизвестна. Они из болот не вышли и в плен не попали. Ничего о них неизвестно. Видимо, затонули.
Когда мы из леса вернулись, фашистами все дома были заняты. Нам пришлось ютиться в бане. Баня по-черному топилась. Пока она топится, там невозможно было сидеть из-за дыма. А ведь уже зима на носу. На улице долго не будешь сидеть. Потом вернулись в свой дом. С нами жили бабушка (мама отчима), ее сын-подросток и дочка. Когда они уехали, мама осталась одна с тремя детьми.
– Кто имена вашим братикам дал?
– Когда мама родила, отчим был под Ленинградом. Его Михаилом звали. Мы получили от него письмо, где он просил назвать сыновей Мишей и Женей. На этом связь с отчимом прервалась. После войны нам сообщили, что он пропал без вести. В 1953-м году узнали правду – он погиб в Невской Дубровке, защищая ее. Из той роты, которой командовал отчим, в живых остался один человек. Он приехал на Мшинскую и рассказал нашему односельчанину Никите Андреевичу подробности гибели отчима. Надо было полотно перейти, он встал и скомандовал: «Вперед!», все поднялись, и начался шквальный огонь. Отчим на проволоку упал и остался недвижимый. А потом такое началось, говорит, я очнулся в воронке. Когда вылез, не мог узнать место. Все искал ту проволоку, где Мишка упал, а там уже ничего не разберешь, что было. Вот так он погиб.
– Вы несли его портрет в Бессмертном полку?
– У нас не сохранилось ни одной его фотокарточки.
– В наших болотах погибло очень много солдат из 177-й стрелковой дивизии города Боровичи Новгородской области. Сколько они были в этих болотах и как выбирались, трудно сказать. Они защищали Лужский рубеж – от Пскова до Луги. Между нашим домом и домом, сгоревшим рядом, похоронены 15–20 солдат, которые в августе смогли выйти из топкого болота между деревней Пехенец и Малая Ящера, но сразу попали в плен к немцам. Здесь они и захоронены. Это наша родная земля, наша память.
Дом Нины Николаевой на улице Советских воинов
До войны улиц у нас не было. Были просто деревня и поселок, без улиц, каждый друг друга знал по фамилии. Здесь не было домов. Когда мы построили 7 домов, надо было людей прописать, а для этого дать название улице. И я, вернувшаяся из плена живой, предложила назвать ее улицей Советских воинов – в честь погибших на Мшинской пленных солдат и в честь солдат, которые утонули в наших болотах. Все поддержали мое предложение. Я благодарна солдатам, которые, не жалея своих жизней, отдавали их, спасая нас. Пусть наша тяжелая, твердая земля будет им пухом. Вечная память им!
Когда я вышла на пенсию и вернулась из Луги, где жила и работала, в Мшинскую, мне было очень приятно видеть асфальтированные, приведенные в порядок улицы, которые появились намного позже улицы Советских воинов. А за нашу заброшенную, забытую всеми улицу стало обидно. Было обидно за воинов, отдавших свои жизни. Я стала обращаться в администрацию. Надоела и губернатору Александру Юрьевичу, и всем нашим местным руководителям. И хоть к старости, но они исполнили мою просьбу. Спасибо всем большое, что сохранили память – по инициативе Совета ветеранов поставили памятник воинам, защищавшим Мшинскую в годы Великой Отечественной войны.
Ко мне недавно приезжали из Боровичей люди, которые разыскивают здесь пропавших без вести воинов. Они подарили мне книгу «177-я дивизия из Боровичей», посвященную стрелковой дивизии, павшей на Лужском рубеже. Хочу прочитать стихотворение «Письмо младшему брату»:
Я погиб в сорок первом средь Мшинских болот,
От полка оставалось не больше двух рот,
Шедших гатью бойцов, в том числе и меня,
Расстрелял мессершмитт в свете ясного дня.
И было мне двадцать, как многим парням,
Не сказавшим «прощайте» своим матерям.
Больше не видеть, родные, мне вас,
Мы выполняли, братишка, приказ.
Долго под Лугой сражались с врагом,
Бились отчаянно за каждый дом,
А рядом дрожала от взрыва земля,
Но мы понимали: назад, брат, нельзя.
Когда наши фланги пробил вражеский строй,
Из окружения лесной шли тропой.
Теперь нам могилою Мшинская топь,
Где уж не слышна пулеметная дробь.
Здесь обелиски на кочках стоят,
Кусты и березки покой наш хранят,
Прощальный салют нам – солнца закат.
Ты иногда вспоминай меня, брат.
Не хочется мне уходить в мир иной,
Весть не послав в дом мой родной,
Как его сын защищал Ленинград,
Перед врагами не пятясь назад.
Помни, что я на тяжелой войне
Пал, сохраняя верность стране.
Наших родителей побереги,
Один остаешься опорой семьи.
Детей народишь – передай им наказ:
Пусть поживут за себя и за нас.
И научи их, любимый мой брат:
Перед врагами ни шагу назад!
Когда в конце августа немцы гнали исхудавших пленных в грязных мокрых шинелях, среди них были раненые, и они друг друга поддерживали. Здесь до войны не было ни улицы, ни строений. Был сарай. В него и закрыли пленных. Их не кормили. Нам, детям, так жалко было на них смотреть. Потом их гоняли пилить лес.
Пленные все просили нас: «Ребята, принесите соли». Мы придем домой: «Сольки просят пленные». А уж соль-то всегда была, крупная такая. Мама в узелочек завяжет, и мы, дети, по очереди им соль носили. Нам близко нельзя было подходить. Конвой нас отгонял то плетями, то целясь из автомата. Сами пленные просили: «Не подходите близко». Так нам и не удалось с ними поговорить. Мама спрашивала: «А что ж они солить-то будут?» В конце августа – начале сентября в лесу были грибы. Видно, грибы и солили. Когда мы кидали им сольку, они гурьбой налетали, чтобы найти и забрать ее.
Потом, смотрим, они с лопатами пришли, копают длинную, но неглубокую яму немножко подальше от нашего дома, где паханная земля была. Здесь до войны для лошадей сеяли овес, и земля помягче была. Мы приходили туда играть. Дома говорили: «Пленные яму роют зачем-то». Родители поняли, что могилу роют. Видели, как немцы вели пленного под руки в лес, он уже ноги не тащил, еле живой. А обратно его притащили на шинели к этой яме. И так было чуть ли не каждый день: то одного, то двух притащат и в яму зароют. Так человек 10 зарыли. И вдруг ночью партизаны взорвали немецкий склад боеприпасов в новом нежилом доме на Мшинской. Если к нашему вокзалу идти, там до сих пор воронка сохранилась.
Такой был страшный взрыв, что в нашем доме стекла все посыпались, и сажа откуда-то летела. После взрыва фашисты так озверели, что недели две никого не выпускали из домов. Когда уже можно было выходить, мы убегали посмотреть, что там с пленными. В бараке их уже не было, и яма была полностью зарыта. Все ли они там зарыты? Сколько их? Мы так и не узнали.
– А как сложилась ваша жизнь после войны?
– Жизнь у меня, конечно, была не из легких. Когда на пенсию вышла, переехала сюда жить, на свою родину. Этот домик мы с мамой строили, когда трудились здесь, заготавливая с ней лес. Нам было без мужчин очень тяжело, но построили эту небольшую хибарку, в которой мама жила одна. В 1986-м году мамы не стало. Теперь я здесь живу. Для меня это родное гнездо.
Мемориал «Книга Памяти»
– 4 ноября 2020 года недалеко от вашего дома торжественно открыли мемориал «Книга Памяти» с именами погибших солдат. Получается, что за два дня до своего 90-летия вы получили подарок, о котором давно мечтали? Радостно, что в этой «Книги Памяти» есть и ваше имя.
– Я внесла в ее создание маленькую лепту – схему довоенной Мшинской и то, что от нее осталось после отступления немцев, на месте сожженных домов, – пепел. А теперь такая улица стала красивая. Люди, которые жили, когда улица начинала строиться, уже умерли, а я вот все еще живу. Спасибо Господу, что я дожила до этих лет. Иначе некому было бы рассказать про эту улицу.
– В прошлом году вы отметили свое 90-летие. Не ожидали, что придет поздравление от Президента России?
– Я, конечно, не ждала этого и была очень тронута, получив письмо от Владимира Владимировича. Это было счастьем для меня. Он написал:
«Уважаемая Нина Александровна, сердечно поздравляю Вас с юбилеем! Мы искренне гордимся вашим поколением – поколением мужественных, сильных духом людей, настоящих героев и созидателей. Вы никогда не боялись трудностей, верили в правое дело, в себя и в своих товарищей, честно служили Отечеству. Желаю вам доброго здоровья и всего наилучшего. Президент Российской Федерации В. Путин».
– Кто еще вас поздравил в 2020-м году?
– От губернатора Ленинградской области Александра Юрьевича Дрозденко пришло письмо.
«Уважаемая Нина Александровна, от всей души поздравляю вас с замечательным юбилеем – 90-летием со дня рождения! Вы прожили большую жизнь, в которой отразились судьбы нескольких поколений сограждан. Много трудились, всегда находились в гуще общественно важных дел и за это пользовались глубоким уважением окружающих. Примите мою искреннюю и сердечную благодарность за все доброе, что вы сделали и продолжаете делать на родной земле. Желаю вам энергии и сил, чтобы продолжить ваш прекрасный жизненный путь, благополучия, большого человеческого счастья. Александр Дрозденко».
Спасибо за внимание и Владимиру Владимировичу, и Александру Юрьевичу. Человеку немного надо. Самое главное – любить свою Родину. Дороже Родины у нас ничего нет. Нужно помнить и беречь все, и устраивать так, чтобы все было хорошо. Помогать надо, приложить все силы, чтобы жизнь была счастливая и радостная, чтобы люди жили мирно и спокойно, чтобы они не знали, что такое война, голод, смерть и страх. Чтобы они не пережили того, что пришлось мне пережить. Этого нельзя допустить. Спасибо всем, кто не забывает наше поколение, пережившее ад войны. Я думала, что надоела всем, а оказывается, не надоела. Мне очень приятно, что все помнят, все прислали мне благодарности. Спасибо им за внимание.
– Спасибо вам, дорогая Нина Александровна! С наступающим Днем Победы! Храни вас Господь!
С Ниной Александровной Николаевой
беседовала Ирина Ахундова
Ее имя вписано в «Книгу Памяти» под нарисованной ею схемой деревни Мхи (ст. Мшинская) после освобождения от фашистов. В год 75-летия Великой Победы Совет ветеранов, администрация и Совет депутатов Мшинского сельского поселения Лужского муниципального района выразили благодарность Нине Николаевой за личный вклад в благоустройство улицы Советских воинов, строительство «Сквера Памяти» и создание мемориала «Книга Памяти». Вспоминая свое довоенное и военное детство, Нина Александровна то и дело повторяла: «как сейчас вижу», «как сейчас помню». День 22 июня, который она пережила 80 лет тому назад, помнит, словно это было вчера. Она благодарит Господа, подарившего ей долгую, трудную и насыщенную жизнь, и бабушку, научившую ее молитвам, которые спасли ее и других узниц концлагеря от неминуемой смерти.
Нина Александровна Николаева
– Нина Александровна, у вас в Красном углу стоят иконы. А ваша мама молилась в те трудные военные годы?
– Даже не знаю. Мама тогда была убита горем. А икон я не видела. Но бабушка была верующая. Когда война началась, эти бомбежки, она все говорила: «Конец света!» и просила: «Вот эту молитву выучи и читай». У меня память хорошая была, и я выучила молитвы Пресвятой Троице, Богородице и «Отче наш». Я выжила только благодаря молитвам. Как страшно становилось, я начинала сразу эти молитвы читать, как молоток. Может быть, не по порядку, не так, как нужно, но это для меня было утешением.
– Сколько лет вам тогда было?
– Десять, одиннадцатый год шел. Ну, а мама… Маме не до чего уже было. Дети умирали с голоду на ее глазах. Фашисты угоняли взрослых на работы на целый день, а я с маленькими братьями оставалась. Кроме воды, в доме ничего не было. Маленькие пищали от голода, кормить нечем. До сих пор вижу их, плачущих. Этот страх стоит перед глазами. Я им бутылочку с водичкой сую, а они писают и плачут. Я все качаю и качаю их. Умерли на моих руках. Так больно, что забыть это горе невозможно.
«Дожила до травы…»
– У мамы молоко пропало, наверное?– У мамы молока не было. У соседей сохранилась какая-то крупа – придут, принесут. Люди-то совсем другие были. На водичке мама сварит кашку, мутненький суп. Зимой вообще ничего не было. Голод начался, взрослые ели мох да опилки, как сейчас помню. Водой смочим и едим. А маленьким-то не дашь. Сначала Женя умер, ему всего полгодика было, а потом Миша – в начале 1943 года он так отощал, что не дожил до весны. Мише был годик. И я распухла вся. Мама все плакала. Ее угоняли на работу, и она каждый раз думала, что придет, а меня нет уже, что я умру без нее. Но я до весны дожила, дожила до травы. С Божьей помощью встала на ноги. За домом была низинка, снег растаял, и полезла зелененькая травка, похожая на лук. Я выползала, рвала и ела ее. Целыми днями вытаскивала траву с корнем. Эти белые корни сама ела и маме таскала. Травка помогла выкарабкаться.
А мама неделю отработает, фашисты ей паечек дадут: немного хлеба, крупы, баночку консервов рыбных. Этого на два раза одному человеку хватало. А мы три дня ели. Весна началась, надо в огороде что-то сажать, а нечего. Человек пять детей из поселка пошли пешком в отдаленные деревни за Лугой. Просили у людей меленькой картошечки. С ведерко нам набрали. Шли по ночам, дороги лесом обходили, мы тропки такие знали. Посадили эту картошку, полегче жить стало. Ели все, что было в лесу. Летом пошли грибы и ягоды. Этого богатства тогда много было. Люди наберут черники, морошки, клюквы, брусники, варенья наварят. Сахара нет – и не надо, и так сыты. Вот так начался 1943 год.
– А как вы попали в концлагерь?
– Наш сосед Ваня приходит к маме: «Люба, надо уходить в лес. Немцы будут угонять людей насильно». Но мы не успели уйти. Нас с мамой отправили в концлагерь в Польшу. Загнали в небольшое помещение, где наверху ничего нет, устроено все под землей. Показывают на лестницу: «Спускайтесь туда». Я как сейчас вижу эту узенькую винтовую лестницу. После войны несколько раз пыталась ее нарисовать, но не смогла. Долго спускались по одному человеку вниз. Было глубоко. В небольшом помещении стоят три кругленьких столика, на них маленькие вазочки, а в вазочках неживые цветочки, как сейчас помню. Я все не могла понять, как это сжигают людей живых? За что? Тут цветочки стоят какие-то. Не знаю, что у взрослых на душе было, но меня, как подростка, эти цветочки успокоили. Думаю, да ничего тут страшного, раз цветочки стоят. На маму посмотрю, а мама даже говорить не могла. Нас заставили раздеться догола. Белье наше забрали, все стоим нагишом в полумраке.
Посередине шел тоннель в одну сторону и в другую. Нас погнали на левую сторону по тоннелю. Конвой впереди и сзади. Остановили. Стоим кучей. Ни окон, ни дверей. Полумрак. Ждем смерти. Вдруг стена раздвигается, и оттуда туман пошел, и нас туда стали заталкивать. Мы думали, что это газ или пар, но если пар, так он не теплый. И ничего вроде не жжет, не печет, ничего не чувствуем. Нас затолкали, стена задвинулась, и мы все в кучке, ничего не можем понять. Освещение тусклое.
Этот момент объяснить вам просто невозможно. Тут такой крик начался, такая суматоха. Я не знаю, как этот ужас можно было пережить. От страха всех трясет. Кто плачет, кто кричит. Каждую секунду ждали смерти. Все ждем, когда мы загоримся или взорвется что-то. Потом успокоились, смотрим – все стены цементные, пол цементный, на полу ни скамеек, ничего – пустое помещение совершенно. Только из правой стены торчат три крана без винтов. Из них льется тоненькая струйка воды. Люди боялись дотронуться до нее. Смотрим, в уголочке три баночки из-под консервов. Одна женщина подставила палец под воду: «Тепленькая! Люди умирают, их помоют, а нас уж никто не помоет. Давайте хоть лицо помоем этой водичкой». И стали набирать водичку в баночки. Помыли лица и руки детям, потом себе. Все мы без волос были, наголо побриты.
«Нинкины молитвы, наверное, нас спасли. Она как из пулемета эти молитвы строчила»
Так мы простояли кучкой очень долго, все устали, сесть некуда, на пол – боимся, к стенам боимся притронуться. Дети прижались к родителям, женщины – друг к другу. Все живые. Никак не можем умереть. Это пытка была, кошмар. Ну, мы-то дети, все выдержали. Но как все это взрослые пережили, не знаю. Я за маму беспокоилась, как она все это перенесет. Мне уже пятнадцатый год шел, но я была очень худенькая и маленькая. Помню, я все время молилась, читала молитвы, которым меня бабушка научила. У меня одно спасение было – эти молитвы.– Вы их вслух читали?
– Сначала про себя, а потом вслух. В основном «Отче наш» твердила, как пулемет. Другого ничего в голове не было, одни молитвы. И когда гнали нас, и в лагере – все эти молитвы. Мама другой раз скажет: «Ты, наверное, надоела уже людям». А люди говорят: «Да пускай она читает, никому не мешает». Я все молитвы строчила без конца, успокаивая себя молитвами, не верила, что нас убьют, уничтожат.
И вдруг смотрим, стена раздвигается, и конвой показывает – выходите. Все подумали, что что-то сломалось. Наверное, нас в другую камеру переводят. Вышли опять в этот тоннель. Конвой нас погнал обратно, туда, где эти цветочки стояли. То ли сверху, то ли сбоку вывалилось наше белье. Показывают – берите. Оделись, ждем. И нас по лестнице вдруг стали выгонять наверх. Вышли на воздух. За те несколько часов, что нас там держали, мы так устали физически и морально, что сил не было никаких. Когда нас выгнали на большую улицу, по которой каждый день гоняли на завод, я сказала: «Мама, нас в лагерь гонят!»
Малолетние узники концлагеря
Нас пригнали в лагерь, ворота открыли и показывают – расходитесь. Когда мы вошли, у всех глаза будто шары были. Все крестятся: «Как? Вернулись живые?» Ну, как видите, живые. И женщина говорит: «Кто-то в вашей группе в рубашке родился. Никогда никто оттуда еще не возвращался». Не только из нашего барака, но и из других выгоняли людей, и мы знали, что они обратно не вернулись. А тут люди увидели настоящее чудо. Одна женщина им говорит: «Это Нинкины молитвы, наверное, нас спасли. Она как из пулемета эти молитвы строчила».
Так мы и не поняли, что случилось. Только потом узнали, что к окраине города внезапно подошла передовая часть Советской армии. И, видимо, что-то произошло с руководством лагеря. Может, у кого-то сердце не выдержало. И нас решили вернуть в лагерь. Раз уж не сожгли, значит, будем живы. Мы уже не боялись ни огня, ни обстрелов по несколько раз за день. Бомбили этот город наши солдаты. Бараки разлетелись в щепки, и мы сидели в бункере, где овощи хранили, которыми нас кормили. Нам уже ничего не варили, ели сырую кормовую свеклу. Овощехранилище было забито битком. Сидели чуть ли не друг на друге, как сельди в бочке. В лагере говорили, что было всего 500 человек. Не знаем, сколько из них уничтожили, но народу еще много было. К ночи женщины вырыли окоп и там спасались, закрывшись хламом от разбитых бараков. Не сидеть же под открытым небом.
– Нина Александровна, расскажите о своей довоенной жизни.
– Я родилась в семье рабочих, 6 ноября 1930 года, на хуторе в четырех километрах от станции Мшинская. И отец, и мама всю жизнь работали на лесозаготовках. До войны поселок назывался деревня Мхи. Деревня была небольшая, и рабочий поселок недалеко от Мшинской начинался. Сейчас тут живут всего четыре женщины, которые родились в Мшинской до войны. Все мужчины умерли уже. Одна женщина 1941 года рождения, вторая – 1933 года, моя двоюродная сестра, третья – 1928 года рождения, и я – 1930 года.
До войны думали только о хорошем. Когда нам пообещали, что скоро свет дадут – лампочку Ильича, радовались. Были всем довольны. У нас все было для жизни – магазины, двухэтажная амбулатория, клуб, две школы – начальная и двухэтажная семилетняя школа, где учились дети из близлежащих деревень Пехенца, Малая Ящера, Владычкино. До войны с хуторов все переезжали на Мшинскую. И наш дом тоже был тут. Я здесь жила до 1943 года. До войны окончила только 4 класса. Помню нашу школу, как нам было радостно, интересно жить, как мы ждали, что будет еще лучше. Совсем другие люди были. Мне пришлось немного порадоваться до войны. А вот о войне очень тяжело и больно вспоминать. Мы не ожидали, что так нежданно-негаданно на нас навалится такое горе.
– Что вы делали 22 июня 1941 года?
– Как сейчас помню, мы были в магазине. Ждали, когда привезут хлеб и другие продукты из Гатчины. И вдруг среди ясного неба налетела черная туча страшных, с черными крестами, самолетов. Они очень низко летели и начали бомбить. Сразу все загорелось. Люди из магазина побежали по домам, а они с самолетов начали строчить по людям, которые не могли понять, что произошло. Только кричали: «Конец света, конец света!»
Когда мы увидели первых раненых и убитых, стало страшно. Налеты продолжались ежедневно, даже ночью. Мшинскую бомбили несколько раз в день – из-за пересечения главной шоссейной и железной дорог. В первые же дни разбомбили школу, вокзал, амбулаторию, магазины, клуб – все ведь было деревянное. Сожгли и шпалорезку, где мама работала, заготавливая шпалы для железной дороги. Такой пожар был!
Находиться в домах было страшно, и люди ушли в леса. А моя мама беременная была, должна была родить, не могла со всеми уйти в лес. С моим отцом они не ужились. Отчима сразу забрали в армию. Мама родила двойню 12 июля – в самое пекло. Завернула сыновей, одного мне дала, другого сама взяла в узелочек, и мы в лес пошли прятаться, потому что все время бомбежки были. В огороде ничего не выросло, потому что никто не поливал. В лесу просидели все лето, а на Мшинской немцы хозяйничали, все дома заняли, всю живность, всех кур съели. Уже и лето прошло, мы в лесу остались, очень голодали зимой без продовольствия.
– Как же вы выжили в лесу с грудными детьми?
– В лесу было очень много солдат. В июле они говорили: «Уходите в дальние селения, потому что здесь будут большие бои». И мы ушли в сторону Владычкино. Там наши военные вырыли окопы. У мамы трое детей, и они говорят: «Занимайте землянку, занимайте шалаши, оставайтесь здесь, нам надо уходить». Командир говорил солдатам, что пробираться будут группами по болоту и лесу. Другого пути нет. Все дороги уже фашисты заняли. А у нас очень топкие болота – там затонуло много людей. Не знаю, сколько было солдат, целая рота, наверное, когда уходили из леса. Женщины плакали: «Как вы пойдете в болота? Это смерть». Я видела, как солдаты заходили в болота, тащили за собой небольшую пушку и ящики со снарядами. Судьба этих солдат неизвестна. Они из болот не вышли и в плен не попали. Ничего о них неизвестно. Видимо, затонули.
Когда мы из леса вернулись, фашистами все дома были заняты. Нам пришлось ютиться в бане. Баня по-черному топилась. Пока она топится, там невозможно было сидеть из-за дыма. А ведь уже зима на носу. На улице долго не будешь сидеть. Потом вернулись в свой дом. С нами жили бабушка (мама отчима), ее сын-подросток и дочка. Когда они уехали, мама осталась одна с тремя детьми.
– Кто имена вашим братикам дал?
– Когда мама родила, отчим был под Ленинградом. Его Михаилом звали. Мы получили от него письмо, где он просил назвать сыновей Мишей и Женей. На этом связь с отчимом прервалась. После войны нам сообщили, что он пропал без вести. В 1953-м году узнали правду – он погиб в Невской Дубровке, защищая ее. Из той роты, которой командовал отчим, в живых остался один человек. Он приехал на Мшинскую и рассказал нашему односельчанину Никите Андреевичу подробности гибели отчима. Надо было полотно перейти, он встал и скомандовал: «Вперед!», все поднялись, и начался шквальный огонь. Отчим на проволоку упал и остался недвижимый. А потом такое началось, говорит, я очнулся в воронке. Когда вылез, не мог узнать место. Все искал ту проволоку, где Мишка упал, а там уже ничего не разберешь, что было. Вот так он погиб.
– Вы несли его портрет в Бессмертном полку?
– У нас не сохранилось ни одной его фотокарточки.
«Я погиб в сорок первом средь Мшинских болот»
– Вы живете на улице, которую назвали улицей Советских воинов по вашей инициативе.– В наших болотах погибло очень много солдат из 177-й стрелковой дивизии города Боровичи Новгородской области. Сколько они были в этих болотах и как выбирались, трудно сказать. Они защищали Лужский рубеж – от Пскова до Луги. Между нашим домом и домом, сгоревшим рядом, похоронены 15–20 солдат, которые в августе смогли выйти из топкого болота между деревней Пехенец и Малая Ящера, но сразу попали в плен к немцам. Здесь они и захоронены. Это наша родная земля, наша память.
Дом Нины Николаевой на улице Советских воинов
До войны улиц у нас не было. Были просто деревня и поселок, без улиц, каждый друг друга знал по фамилии. Здесь не было домов. Когда мы построили 7 домов, надо было людей прописать, а для этого дать название улице. И я, вернувшаяся из плена живой, предложила назвать ее улицей Советских воинов – в честь погибших на Мшинской пленных солдат и в честь солдат, которые утонули в наших болотах. Все поддержали мое предложение. Я благодарна солдатам, которые, не жалея своих жизней, отдавали их, спасая нас. Пусть наша тяжелая, твердая земля будет им пухом. Вечная память им!
Когда я вышла на пенсию и вернулась из Луги, где жила и работала, в Мшинскую, мне было очень приятно видеть асфальтированные, приведенные в порядок улицы, которые появились намного позже улицы Советских воинов. А за нашу заброшенную, забытую всеми улицу стало обидно. Было обидно за воинов, отдавших свои жизни. Я стала обращаться в администрацию. Надоела и губернатору Александру Юрьевичу, и всем нашим местным руководителям. И хоть к старости, но они исполнили мою просьбу. Спасибо всем большое, что сохранили память – по инициативе Совета ветеранов поставили памятник воинам, защищавшим Мшинскую в годы Великой Отечественной войны.
Ко мне недавно приезжали из Боровичей люди, которые разыскивают здесь пропавших без вести воинов. Они подарили мне книгу «177-я дивизия из Боровичей», посвященную стрелковой дивизии, павшей на Лужском рубеже. Хочу прочитать стихотворение «Письмо младшему брату»:
Я погиб в сорок первом средь Мшинских болот,
От полка оставалось не больше двух рот,
Шедших гатью бойцов, в том числе и меня,
Расстрелял мессершмитт в свете ясного дня.
И было мне двадцать, как многим парням,
Не сказавшим «прощайте» своим матерям.
Больше не видеть, родные, мне вас,
Мы выполняли, братишка, приказ.
Долго под Лугой сражались с врагом,
Бились отчаянно за каждый дом,
А рядом дрожала от взрыва земля,
Но мы понимали: назад, брат, нельзя.
Когда наши фланги пробил вражеский строй,
Из окружения лесной шли тропой.
Теперь нам могилою Мшинская топь,
Где уж не слышна пулеметная дробь.
Здесь обелиски на кочках стоят,
Кусты и березки покой наш хранят,
Прощальный салют нам – солнца закат.
Ты иногда вспоминай меня, брат.
Не хочется мне уходить в мир иной,
Весть не послав в дом мой родной,
Как его сын защищал Ленинград,
Перед врагами не пятясь назад.
Помни, что я на тяжелой войне
Пал, сохраняя верность стране.
Наших родителей побереги,
Один остаешься опорой семьи.
Детей народишь – передай им наказ:
Пусть поживут за себя и за нас.
И научи их, любимый мой брат:
Перед врагами ни шагу назад!
Когда в конце августа немцы гнали исхудавших пленных в грязных мокрых шинелях, среди них были раненые, и они друг друга поддерживали. Здесь до войны не было ни улицы, ни строений. Был сарай. В него и закрыли пленных. Их не кормили. Нам, детям, так жалко было на них смотреть. Потом их гоняли пилить лес.
Пленные все просили нас: «Ребята, принесите соли». Мы придем домой: «Сольки просят пленные». А уж соль-то всегда была, крупная такая. Мама в узелочек завяжет, и мы, дети, по очереди им соль носили. Нам близко нельзя было подходить. Конвой нас отгонял то плетями, то целясь из автомата. Сами пленные просили: «Не подходите близко». Так нам и не удалось с ними поговорить. Мама спрашивала: «А что ж они солить-то будут?» В конце августа – начале сентября в лесу были грибы. Видно, грибы и солили. Когда мы кидали им сольку, они гурьбой налетали, чтобы найти и забрать ее.
Потом, смотрим, они с лопатами пришли, копают длинную, но неглубокую яму немножко подальше от нашего дома, где паханная земля была. Здесь до войны для лошадей сеяли овес, и земля помягче была. Мы приходили туда играть. Дома говорили: «Пленные яму роют зачем-то». Родители поняли, что могилу роют. Видели, как немцы вели пленного под руки в лес, он уже ноги не тащил, еле живой. А обратно его притащили на шинели к этой яме. И так было чуть ли не каждый день: то одного, то двух притащат и в яму зароют. Так человек 10 зарыли. И вдруг ночью партизаны взорвали немецкий склад боеприпасов в новом нежилом доме на Мшинской. Если к нашему вокзалу идти, там до сих пор воронка сохранилась.
Такой был страшный взрыв, что в нашем доме стекла все посыпались, и сажа откуда-то летела. После взрыва фашисты так озверели, что недели две никого не выпускали из домов. Когда уже можно было выходить, мы убегали посмотреть, что там с пленными. В бараке их уже не было, и яма была полностью зарыта. Все ли они там зарыты? Сколько их? Мы так и не узнали.
– А как сложилась ваша жизнь после войны?
– Жизнь у меня, конечно, была не из легких. Когда на пенсию вышла, переехала сюда жить, на свою родину. Этот домик мы с мамой строили, когда трудились здесь, заготавливая с ней лес. Нам было без мужчин очень тяжело, но построили эту небольшую хибарку, в которой мама жила одна. В 1986-м году мамы не стало. Теперь я здесь живу. Для меня это родное гнездо.
Мемориал «Книга Памяти»
– 4 ноября 2020 года недалеко от вашего дома торжественно открыли мемориал «Книга Памяти» с именами погибших солдат. Получается, что за два дня до своего 90-летия вы получили подарок, о котором давно мечтали? Радостно, что в этой «Книги Памяти» есть и ваше имя.
– Я внесла в ее создание маленькую лепту – схему довоенной Мшинской и то, что от нее осталось после отступления немцев, на месте сожженных домов, – пепел. А теперь такая улица стала красивая. Люди, которые жили, когда улица начинала строиться, уже умерли, а я вот все еще живу. Спасибо Господу, что я дожила до этих лет. Иначе некому было бы рассказать про эту улицу.
– В прошлом году вы отметили свое 90-летие. Не ожидали, что придет поздравление от Президента России?
– Я, конечно, не ждала этого и была очень тронута, получив письмо от Владимира Владимировича. Это было счастьем для меня. Он написал:
«Уважаемая Нина Александровна, сердечно поздравляю Вас с юбилеем! Мы искренне гордимся вашим поколением – поколением мужественных, сильных духом людей, настоящих героев и созидателей. Вы никогда не боялись трудностей, верили в правое дело, в себя и в своих товарищей, честно служили Отечеству. Желаю вам доброго здоровья и всего наилучшего. Президент Российской Федерации В. Путин».
– Кто еще вас поздравил в 2020-м году?
– От губернатора Ленинградской области Александра Юрьевича Дрозденко пришло письмо.
«Уважаемая Нина Александровна, от всей души поздравляю вас с замечательным юбилеем – 90-летием со дня рождения! Вы прожили большую жизнь, в которой отразились судьбы нескольких поколений сограждан. Много трудились, всегда находились в гуще общественно важных дел и за это пользовались глубоким уважением окружающих. Примите мою искреннюю и сердечную благодарность за все доброе, что вы сделали и продолжаете делать на родной земле. Желаю вам энергии и сил, чтобы продолжить ваш прекрасный жизненный путь, благополучия, большого человеческого счастья. Александр Дрозденко».
Спасибо за внимание и Владимиру Владимировичу, и Александру Юрьевичу. Человеку немного надо. Самое главное – любить свою Родину. Дороже Родины у нас ничего нет. Нужно помнить и беречь все, и устраивать так, чтобы все было хорошо. Помогать надо, приложить все силы, чтобы жизнь была счастливая и радостная, чтобы люди жили мирно и спокойно, чтобы они не знали, что такое война, голод, смерть и страх. Чтобы они не пережили того, что пришлось мне пережить. Этого нельзя допустить. Спасибо всем, кто не забывает наше поколение, пережившее ад войны. Я думала, что надоела всем, а оказывается, не надоела. Мне очень приятно, что все помнят, все прислали мне благодарности. Спасибо им за внимание.
– Спасибо вам, дорогая Нина Александровна! С наступающим Днем Победы! Храни вас Господь!
С Ниной Александровной Николаевой
беседовала Ирина Ахундова
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
0
Слава героям пережившим такой ужас.
- ↓
