В Троице-Сергиевой лавре решаются судьбы мира
На днях исполнилось 75 лет, как в Свято-Троицкой Сергиевой лавре возобновили монашескую жизнь. Она и в советское лихолетье так или иначе не прерывалась. Даже когда здесь был музей, и расквартированные в келлиях крепостных стен советские граждане распивали горячительные напитки, играли на балалайках и залихватски плясали прямо в лаврском дворе… Иногда вечерами видели чью-то, с необычайно тихой, неспешной поступью, фигуру.
Как-то сторожившие музейную территорию милиционеры окрикнули: «Ты кто?» – «Хозяин». – Ломанулись было хамовато: «Чё ты вообще здесь делаешь?» – «Охраняю», – и сколько эти молодчики ни бежали за старичком, догнать так и не смогли, а он всё так же неотмирно, без суеты, проследовал к Троицкому собору и исчез за его закрытыми дверями… Потом, уже на смертном одре, один из этих стражей порядка признался, как они с напарником тогда же разыскали в запасниках икону преподобного Сергия и поняли, кто здесь на самом деле оберегает этот духовный центр России.
Архимандрит Илия (Рейзмир). В Свято-Троицкой Сергиевой лавре
Сейчас много восстановлено, открылось храмов, монастырей, но лавра была, есть и будет сердцем Православия в России. У нее особая миссия. Значение ее непреходяще. Историк Василий Осипович Ключевский писал: «Пока не зарастет народная тропа к преподобному Сергию, Россия будет жива».
В послереволюционные годы лавру закрывали, но народ все равно тянулся к святыне: целовали стены, прикладывались к мощам, выставленным как экспонат в музее, молились преподобному. И сейчас тысячи людей со всей России, Украины, Белоруссии, Молдовы, со всего мира едут сюда. Так и признаются:
– Батюшка, мне достаточно побывать у преподобного раз, чтобы набраться благодати на целый год.
У архиепископа Никона (Рождественского), погребенного у нас здесь, в лавре, за Духовским храмом, в дневниках читаем такой трогательный рассказ о русских богомольцах.
Мощи преподобного Сергия Радонежского
Вот старушечка, пишет, еле добрела до мощей преподобного.
– Бабушка, почему ты плачешь?
– С батюшкой Сергием прощаюсь, – отвечает.
Она ведь, чтобы приехать сюда, может быть, всю жизнь копеечки собирала.
Преподобный Сергий стольких здесь исцелял, вразумлял – и до сих пор своей милостью не оставляет.
– В Почаеве поют хорошо… А в Троице-Сергиевой лавре – как на небесах!
Я еще так далеко по тем временам не выбирался. Жили мы тогда более чем скромно. Отец, участник войны, умер рано, в 1955-м году, – ему всего-то 35 лет было. А на руках у мамы – семеро мал мала, я был третьим по старшинству. Часто с младшими возился как нянька, – так что не до поездок было. Но как услышал о лавре… Выгадал как-то две недели от учебы еще ранее каникул, ринулся домой к матери:
– Еду в лавру!
Свято-Троицкая Сергиева лавра
Как я сюда примчался: метро, электрички, – ничего не помню, хотя до этого ни разу в жизни на них и не ездил, но не они занимали весь мой ум. Захожу в святые врата этой Большой келлии преподобного Сергия… Начало февраля – в тот год была ранняя Пасха, так что время как раз накануне Великого поста. В преддверии Прощеного воскресенья. Наматываю круги по лавре – сердце замирает… Оказался у Успенского собора. Присматриваюсь: «Что ж такое… люди нигде не ходят». Служба, оказывается, в Трапезном храме была, – а если ты в лавре впервые оказался и ничего не знаешь, то и не подумаешь так сразу, что это храм. Все остальные – храмы как храмы, а тут палаты целые… Но вот, вижу, стал народ потихонечку на улицу высыпать, – видно, отпуст. А я тогда и не знал, что можно как-то в монастыре на ночлег попроситься, так что к первой попавшейся старушке подхожу:
– Пустишь на квартиру переночевать?
Договорились. Я в ту ночь впервые узнал, что такое клопы. На Украине нет клопов. Всю ночь молился, а на утро хозяйка изрекла пророчество (все-таки о рукоположении я тогда и не думал):
– Из вас хороший поп получится!
– Откуда вы знаете?!
– Да слышала… Вы так молитесь Богу! – сыронизировала она, и я побежал на братский молебен…
А дарам пророчества и прозорливости некоторых женщин я вообще всю жизнь удивляюсь. Стою как-то, исповедую, подбегает:
– Вы не видели здесь старца Илью? – оглядывается…
«Только этого, – думаю, – не хватало!»
– Зачем вы за ним бегаете? Он бестолковый! Охламон! – я тебе, мол, сейчас покажу «хорошего попа».
– Это вы бестолковый! Сам охламон!!! – и побежала дальше.
Да и сколько потом случаев таких было: еще в советское время приедет экскурсия каких-нибудь «всех из себя» детей Политбюро. Был там такой Павлуша – сын высокопоставленного чиновника. Зашел в храм неверующим, а вышел уже с твердым желанием креститься! Здесь-то, у нас, его тогда сразу не смогли покрестить, был бы тогда вообще скандал. Но он нашел где-то храм под Москвою, покрестился и попросился к отцу Матфею в хор! Тут же подал документы в семинарию… Но что началось! Родители-то – «шишки» в номенклатуре. Отец стал письма катать в Отдел по делам религии: «Прошу помочь перевоспитать сына. Уклонился в религию». Так что Павла сразу не зачислили, но потом он все же, отслужив в армии, поступил в духовную школу. Вот за такое упорство его Господь явно и далее по жизни вел. Сейчас известный пастырь. Еще как-то целая группа раскольников так называемой «Истинной православной церкви» поисповедовались, пооглядывались по сторонам… Постояли на службе, хор послушали…
– Мы теперь из нашей Русской Православной Церкви никуда не уйдем! – тут же признались.
Вот и у меня сразу ёкнуло. Хотя так себе намечтать: остаюсь, мол, – было бы дерзновенно, но далее события сами разворачивались ошеломительно вдохновляющим меня образом…
– Пропустите ученика преподобного Сергия!
Я, конечно, тогда не понял: о чем это он? Я еще и не думал, что в семинарии тут учиться буду, монахом стану… Однако протиснулся вперед, – люди действительно расступались… Да и слова запомнил.
Потом узнал: это был схиархимандрит Михей, позднее его отправили в Одессу, там он в монастыре не так давно почил. Таких видных старцев, к кому тянулся народ, власти убирали тогда из центра подальше: так и с архимандритом Тихоном (Агриковым; в схиме Пантелеимоном) поступили – он потом в затворе на Кавказе жил, после в Закарпатье; и с архимандритом Адрианом (Кирсановым) – его в Псково-Печерский монастырь, как тогда это считалось, сослали…
Помолился я и на этом заказном молебне, и тут же меня к архимандриту Феодориту (Воробьеву) в алтарь завели, – этот благодатный, многое претерпевший от советской власти старчик был тогда благочинным лавры. Стоило ему только зайти в храм, как тут же мы подтягивались, становились серьезнее. Даже шептаться не решались при нем, – такое он на всех распространял благоговение. У него было несколько невнятная дикция, так как в лагере ему за проповедь отрезали часть языка. А проповеди он говорил действительно такие, что враг не мог потерпеть, – а люди все просто плакали! И вот он мне вдруг предлагает сразу же сейчас прийти к нему в келлию…
А какие раньше семинаристы были – такие статные все, высокие, – богатыри! И тут слышу:
– Отец Матфей, приими его, – вручает и меня благочинный. – Это наш будущий брат. Помоги ему поступить в семинарию.
Тогда отец Матфей мне всё и рассказал, как что надо делать, чтобы никто ни о чем не знал. Надо было тогда потихонечку собирать документы, – разве что матери сказать, и больше никому. Конспирация нужна была неимоверная. Сниматься с военного учета, забирать бумаги в паспортном столе надо было резко, везде и сразу, – чтобы опомниться не успели и не сразу взяли след! Желающим поступить в семинарию власти тогда очень изощренно препятствовали.
28 июля я смахнул со всех этих точек свои документы, подать их надо было до 1 августа. Я все экстренно провернул. Начало вступительных 10 августа, до сдачи экзаменов было время. Решил повидать еще родные края, по дороге подхватил грипп, приезжаю на память пророка Божия Илии домой… Только на порог, а мама:
– Коля (так меня в миру звали), быстро убегай! Тебя уже ищут!..
– Что ты так переживаешь, Коля?
– Да вот, переживаю… – жму плечами.
Потом смотрю списки зачисленных – и вижу свою фамилию. По-сту-пил!
А поступить тогда было очень сложно, потому что набор учеников был чрезвычайно мал – 40 человек со всего Советского Союза.
Но «товарищи из органов» так просто не отстанут. «Тягали» меня еще. Вызывают как-то в паспортный стол. Я – к руководству семинарии! Помощник инспектора глянул так сочувственно:
– Бери паспорт, Коля, и иди… – вздохнул.
– Судить вас будем!
– А что такое? – интересуюсь.
– Два месяца без прописки в Московской области! – громогласно так провопил какой-то довольный тип (а тогда больше месяца не разрешали находиться здесь).
– Начальство знает, – парирую.
Держусь спокойно, те голосить начинают:
– Как вы служить Родине намереваетесь?
– Как служил, так и буду служить. Характеристики у меня отличные.
Чувствуют, что не пасую, повели меня дальше – на второй этаж, там уже человек пять сидят, и какие-то более матерые на вид… Хотя, смотрю, один как-то выбивается – явно из ученых, – академический, что ли? – без погон, но, видимо, на них работал…
– Не бойся, не бойся, ничего не бойся, – кто-то какой-то скороговоркой тараторит за спиной, а сам, смотрю, дверь за мной закрывает уже на ключ.
– Как вы будете служить? – эти продолжают начатый на первом этаже конвейер. – У вас там бандеровцы учатся, иностранцы… – уже деловито заводят разговор.
– Как служил, так и буду служить, – отпираюсь.
– Нам сотрудники нужны…
– Я за вас Богу молиться буду!
Одного бес как скрутит при этих словах! Не выдержал, подскочил, – видно, двинуть хотел с размаху, да другой его перехватить успел:
– Он салажонок!
– Всё равно! – ринулся все же ко мне, схватил за грудки, бросил о стену – а я как раз в районе дверного косяка оказался, оглядываюсь так: вот бы улизнуть, да вспомнил: дверь закрыта.
– Смотри, – отпирает мне ее уже здешний ключник, – чтобы никто ничего не знал (что я у них был)!
Я всё отцу Евлогию рассказал, он только посмеялся:
– Ну, в городе никому не говори.
У меня по молодости такая шевелюра красивая была, а тогда, помню, я так испереживался, оказавшись у них на мушке, думал: всё уже, из семинарии попрут… – так у меня даже волосы из-за этой нервотрепки повылазили. Но это ничего, – вон, преподобный Порфирий Кавсокаливит специально свою роскошную копну вываривал, когда вынужден был вернуться с Афона и оказался у всех на виду.
Архимандрит Илия (Рейзмир). В Свято-Троицкой Сергиевой лавре
Тем не менее, несмотря на все эти передряги, я первый класс семинарии окончил с отличием, и меня сразу перевели в третий класс. После Нового года – очередная от «товарищей в сером» депеша: тогда какой-то журнал выпускался, вроде «Молодой коммунист», – какое-то такое название. И вот, там заметка: «…к сожалению, встречаются такие, как Рейзмир Николай Никитович, учащийся третьего курса Московской семинарии, он подпал под влияние… обманул своих сослуживцев и поступил в семинарию!» – и дальше уже про что-то другое. Так я после этой публикации более 1000 писем получил! Спрашивающие не унимались: как это вы стали верующим? – всё какие-то девушки из техникумов, студентки институтов допытывались. Были и мужские выяснения, от солдат, рабочих: как это ты вдруг в семинарию подался? Напиши же нам, – прямо требовали, – почему ты при советском строе верующим стал? Я, конечно, ни на одно письмо не ответил. И сам понял суть провокации, и старчик мне один подсказал:
– Сейчас все храмы открыты – пусть идут и спрашивают, что да как, если им действительно надо.
Дело в том, что если бы я хоть на одно такое вопрошание ответил, а писали очень искушающе, то мое письмо тут же перехватили бы и в 24 часа меня выселили бы из лавры, еще и с последствиями… У них всё это было отработано. Суток бы не прошло, как меня арестовали бы за «пропаганду религиозных взглядов среди молодежи».
– Сталинградская битва – это был ад, – вспоминал он. – Но когда нас перебросили на Западную Украину, там было страшнее.
Я сам с Украины, хотя войну в сознательном возрасте не застал, родился в 1944-м, помню разве что послевоенный голод 1947-го, и спрашиваю:
– Почему? Там же не было войны…
Так отец Кирилл отвечал:
– Там наших офицеров с чердаков, из форточек бандеровцы стреляли, как котят. Такие убийства исподтишка – страшнее.
А какой благоговейный был архимандрит Петр (Семеновых; в схиме Серафим). Когда в России началась Гражданская война, не желая участвовать в этой братоубийственной бойне, он уехал в эмиграцию в Китай, в Харбин. Там были тяжелейшие условия. До этого он успел еще 8 лет в русском Пантелеимоновом монастыре на Афоне поподвизаться. Ему там Божия Матерь являлась. В лавре он был у братии духовником. Как пришел сразу после возрождения лавры в 1946-м году, так и почил здесь в 1971-м году в возрасте 96 лет.
Это те отцы, кто, как вошли за Святые врата лавры, так и не выходили больше из нее, пока их уже на кладбище не вывезли. Вот такие у нас предшественники.
Когда после смерти зашли, помню, к отцу Феодориту (Воробьеву) в келлию, она оказалась пустой. Единственное: у него в свое время было много книг, – так он их все раздал потихонечку. На столе остались лежать лишь его собственноручные выписки о добродетелях из святых отцов.
Это старшее поколение монахов, на долю которых выпали испытания XX века. Они особенно дорожили каждым богослужением, ни одного не пропускали! И нам прививали осознание: первый признак благочестия – когда человека тянет в храм. Это та главная команда, которая вообще предотвращает войны.
Архимандрит Илия (Рейзмир)
Как-то сторожившие музейную территорию милиционеры окрикнули: «Ты кто?» – «Хозяин». – Ломанулись было хамовато: «Чё ты вообще здесь делаешь?» – «Охраняю», – и сколько эти молодчики ни бежали за старичком, догнать так и не смогли, а он всё так же неотмирно, без суеты, проследовал к Троицкому собору и исчез за его закрытыми дверями… Потом, уже на смертном одре, один из этих стражей порядка признался, как они с напарником тогда же разыскали в запасниках икону преподобного Сергия и поняли, кто здесь на самом деле оберегает этот духовный центр России.
Архимандрит Илия (Рейзмир). В Свято-Троицкой Сергиевой лавре
Место, где можно набраться благодати
– Господу было угодно устроить здесь для спасения нашего народа Великую лавру, поставить ее устроителем преподобного Сергия, призвать сюда его учеников, – рассказывает один из призванных Аввой послужить здесь – лаврский архимандрит Илия (Рейзмир), он уже более полувека насельник тут.Сейчас много восстановлено, открылось храмов, монастырей, но лавра была, есть и будет сердцем Православия в России. У нее особая миссия. Значение ее непреходяще. Историк Василий Осипович Ключевский писал: «Пока не зарастет народная тропа к преподобному Сергию, Россия будет жива».
В послереволюционные годы лавру закрывали, но народ все равно тянулся к святыне: целовали стены, прикладывались к мощам, выставленным как экспонат в музее, молились преподобному. И сейчас тысячи людей со всей России, Украины, Белоруссии, Молдовы, со всего мира едут сюда. Так и признаются:
– Батюшка, мне достаточно побывать у преподобного раз, чтобы набраться благодати на целый год.
У архиепископа Никона (Рождественского), погребенного у нас здесь, в лавре, за Духовским храмом, в дневниках читаем такой трогательный рассказ о русских богомольцах.
Мощи преподобного Сергия Радонежского
Вот старушечка, пишет, еле добрела до мощей преподобного.
– Бабушка, почему ты плачешь?
– С батюшкой Сергием прощаюсь, – отвечает.
Она ведь, чтобы приехать сюда, может быть, всю жизнь копеечки собирала.
Преподобный Сергий стольких здесь исцелял, вразумлял – и до сих пор своей милостью не оставляет.
О, эти женские пророчества
Сам я, милостью Божией, впервые сподобился оказаться в лавре в 1965-м году. Я тогда учился в Днепропетровске, снимал там квартиру у одного верующего (он уже покойный, Яков Сергеевич). И вот он мне как-то сказал:– В Почаеве поют хорошо… А в Троице-Сергиевой лавре – как на небесах!
Я еще так далеко по тем временам не выбирался. Жили мы тогда более чем скромно. Отец, участник войны, умер рано, в 1955-м году, – ему всего-то 35 лет было. А на руках у мамы – семеро мал мала, я был третьим по старшинству. Часто с младшими возился как нянька, – так что не до поездок было. Но как услышал о лавре… Выгадал как-то две недели от учебы еще ранее каникул, ринулся домой к матери:
– Еду в лавру!
Свято-Троицкая Сергиева лавра
Как я сюда примчался: метро, электрички, – ничего не помню, хотя до этого ни разу в жизни на них и не ездил, но не они занимали весь мой ум. Захожу в святые врата этой Большой келлии преподобного Сергия… Начало февраля – в тот год была ранняя Пасха, так что время как раз накануне Великого поста. В преддверии Прощеного воскресенья. Наматываю круги по лавре – сердце замирает… Оказался у Успенского собора. Присматриваюсь: «Что ж такое… люди нигде не ходят». Служба, оказывается, в Трапезном храме была, – а если ты в лавре впервые оказался и ничего не знаешь, то и не подумаешь так сразу, что это храм. Все остальные – храмы как храмы, а тут палаты целые… Но вот, вижу, стал народ потихонечку на улицу высыпать, – видно, отпуст. А я тогда и не знал, что можно как-то в монастыре на ночлег попроситься, так что к первой попавшейся старушке подхожу:
– Пустишь на квартиру переночевать?
Договорились. Я в ту ночь впервые узнал, что такое клопы. На Украине нет клопов. Всю ночь молился, а на утро хозяйка изрекла пророчество (все-таки о рукоположении я тогда и не думал):
– Из вас хороший поп получится!
– Откуда вы знаете?!
– Да слышала… Вы так молитесь Богу! – сыронизировала она, и я побежал на братский молебен…
А дарам пророчества и прозорливости некоторых женщин я вообще всю жизнь удивляюсь. Стою как-то, исповедую, подбегает:
– Вы не видели здесь старца Илью? – оглядывается…
«Только этого, – думаю, – не хватало!»
– Зачем вы за ним бегаете? Он бестолковый! Охламон! – я тебе, мол, сейчас покажу «хорошего попа».
– Это вы бестолковый! Сам охламон!!! – и побежала дальше.
В лавре всё решается мгновенно
А когда я впервые только еще оказался на службе в лавре, вспомнил некогда сказанные мне слова про небеса… Стою в храме, поклоны кладу. Как же тут братия тогда Великий покаянный канон святого Андрея Критского читали! Я такой красоты никогда на слух еще не воспринимал! Хором заведовал отец Матфей (Мормыль) – это было нечто! Он как спел «Помощник и покровитель» – ну, и куда ты после этого отсюда подашься?!Да и сколько потом случаев таких было: еще в советское время приедет экскурсия каких-нибудь «всех из себя» детей Политбюро. Был там такой Павлуша – сын высокопоставленного чиновника. Зашел в храм неверующим, а вышел уже с твердым желанием креститься! Здесь-то, у нас, его тогда сразу не смогли покрестить, был бы тогда вообще скандал. Но он нашел где-то храм под Москвою, покрестился и попросился к отцу Матфею в хор! Тут же подал документы в семинарию… Но что началось! Родители-то – «шишки» в номенклатуре. Отец стал письма катать в Отдел по делам религии: «Прошу помочь перевоспитать сына. Уклонился в религию». Так что Павла сразу не зачислили, но потом он все же, отслужив в армии, поступил в духовную школу. Вот за такое упорство его Господь явно и далее по жизни вел. Сейчас известный пастырь. Еще как-то целая группа раскольников так называемой «Истинной православной церкви» поисповедовались, пооглядывались по сторонам… Постояли на службе, хор послушали…
– Мы теперь из нашей Русской Православной Церкви никуда не уйдем! – тут же признались.
Вот и у меня сразу ёкнуло. Хотя так себе намечтать: остаюсь, мол, – было бы дерзновенно, но далее события сами разворачивались ошеломительно вдохновляющим меня образом…
Блицкриг Промысла Божиего
Тогда после братского молебна смотрю: в Михеевский храм народ потянулся… «Дай-ка, – думаю, – и я зайду». Там тогда заказные молебны служили, как и сейчас в Духовском. Только я там за спинами входящих было нарисовался, как слышу, – там такой батюшка низенький был, – я его и не сразу увидел, – с бородой длиннущей, – мне, оказывается, машет рукой с солеи, а народу объявляет:– Пропустите ученика преподобного Сергия!
Я, конечно, тогда не понял: о чем это он? Я еще и не думал, что в семинарии тут учиться буду, монахом стану… Однако протиснулся вперед, – люди действительно расступались… Да и слова запомнил.
Потом узнал: это был схиархимандрит Михей, позднее его отправили в Одессу, там он в монастыре не так давно почил. Таких видных старцев, к кому тянулся народ, власти убирали тогда из центра подальше: так и с архимандритом Тихоном (Агриковым; в схиме Пантелеимоном) поступили – он потом в затворе на Кавказе жил, после в Закарпатье; и с архимандритом Адрианом (Кирсановым) – его в Псково-Печерский монастырь, как тогда это считалось, сослали…
Помолился я и на этом заказном молебне, и тут же меня к архимандриту Феодориту (Воробьеву) в алтарь завели, – этот благодатный, многое претерпевший от советской власти старчик был тогда благочинным лавры. Стоило ему только зайти в храм, как тут же мы подтягивались, становились серьезнее. Даже шептаться не решались при нем, – такое он на всех распространял благоговение. У него было несколько невнятная дикция, так как в лагере ему за проповедь отрезали часть языка. А проповеди он говорил действительно такие, что враг не мог потерпеть, – а люди все просто плакали! И вот он мне вдруг предлагает сразу же сейчас прийти к нему в келлию…
Так гнали и пророков, бывших прежде вас (Мф. 5, 12)
Только захожу, а он берет меня за руку и ведет куда-то наверх – вот мы и в келлии отца Матфея (Мормыля) очутились – он был тогда еще совсем молоденьким, но уже преподавал в семинарии.А какие раньше семинаристы были – такие статные все, высокие, – богатыри! И тут слышу:
– Отец Матфей, приими его, – вручает и меня благочинный. – Это наш будущий брат. Помоги ему поступить в семинарию.
Тогда отец Матфей мне всё и рассказал, как что надо делать, чтобы никто ни о чем не знал. Надо было тогда потихонечку собирать документы, – разве что матери сказать, и больше никому. Конспирация нужна была неимоверная. Сниматься с военного учета, забирать бумаги в паспортном столе надо было резко, везде и сразу, – чтобы опомниться не успели и не сразу взяли след! Желающим поступить в семинарию власти тогда очень изощренно препятствовали.
28 июля я смахнул со всех этих точек свои документы, подать их надо было до 1 августа. Я все экстренно провернул. Начало вступительных 10 августа, до сдачи экзаменов было время. Решил повидать еще родные края, по дороге подхватил грипп, приезжаю на память пророка Божия Илии домой… Только на порог, а мама:
– Коля (так меня в миру звали), быстро убегай! Тебя уже ищут!..
40 – и те под прицелом
Куда податься? А до этого я некоторое время уже успел поработать агрономом. У меня там, по месту этой работы, были знакомые, у кого я ранее снимал угол, поехал к ним. Меня приняли, подлечился. Поехал на экзамены. Меня всего трясет, – все-таки еще слабость после болезни. Думал: всех, наверно, уже и зачислили… А владыка Евлогий (Смирнов), впоследствии митрополит Владимирский, ныне уже покойный, был тогда старшим помощником инспектора, мне и говорит:– Что ты так переживаешь, Коля?
– Да вот, переживаю… – жму плечами.
Потом смотрю списки зачисленных – и вижу свою фамилию. По-сту-пил!
А поступить тогда было очень сложно, потому что набор учеников был чрезвычайно мал – 40 человек со всего Советского Союза.
Но «товарищи из органов» так просто не отстанут. «Тягали» меня еще. Вызывают как-то в паспортный стол. Я – к руководству семинарии! Помощник инспектора глянул так сочувственно:
– Бери паспорт, Коля, и иди… – вздохнул.
Главное – не пасовать и молиться Богу
Прихожу, а меня там сразу в отделение милиции заводят, человека три-четыре за столом расселись, и сразу на испуг взять норовят:– Судить вас будем!
– А что такое? – интересуюсь.
– Два месяца без прописки в Московской области! – громогласно так провопил какой-то довольный тип (а тогда больше месяца не разрешали находиться здесь).
– Начальство знает, – парирую.
Держусь спокойно, те голосить начинают:
– Как вы служить Родине намереваетесь?
– Как служил, так и буду служить. Характеристики у меня отличные.
Чувствуют, что не пасую, повели меня дальше – на второй этаж, там уже человек пять сидят, и какие-то более матерые на вид… Хотя, смотрю, один как-то выбивается – явно из ученых, – академический, что ли? – без погон, но, видимо, на них работал…
– Не бойся, не бойся, ничего не бойся, – кто-то какой-то скороговоркой тараторит за спиной, а сам, смотрю, дверь за мной закрывает уже на ключ.
– Как вы будете служить? – эти продолжают начатый на первом этаже конвейер. – У вас там бандеровцы учатся, иностранцы… – уже деловито заводят разговор.
– Как служил, так и буду служить, – отпираюсь.
– Нам сотрудники нужны…
– Я за вас Богу молиться буду!
Одного бес как скрутит при этих словах! Не выдержал, подскочил, – видно, двинуть хотел с размаху, да другой его перехватить успел:
– Он салажонок!
– Всё равно! – ринулся все же ко мне, схватил за грудки, бросил о стену – а я как раз в районе дверного косяка оказался, оглядываюсь так: вот бы улизнуть, да вспомнил: дверь закрыта.
– Смотри, – отпирает мне ее уже здешний ключник, – чтобы никто ничего не знал (что я у них был)!
Я всё отцу Евлогию рассказал, он только посмеялся:
– Ну, в городе никому не говори.
Ничего не отвечайте любопытствующим
Для меня все-таки встреча с этими «товарищами» уроком стала. Я потом со многими ребятами-семинаристами общался, кто как выворачивался, кому-то и не удавалось. Всячески пытались уловить.У меня по молодости такая шевелюра красивая была, а тогда, помню, я так испереживался, оказавшись у них на мушке, думал: всё уже, из семинарии попрут… – так у меня даже волосы из-за этой нервотрепки повылазили. Но это ничего, – вон, преподобный Порфирий Кавсокаливит специально свою роскошную копну вываривал, когда вынужден был вернуться с Афона и оказался у всех на виду.
Архимандрит Илия (Рейзмир). В Свято-Троицкой Сергиевой лавре
Тем не менее, несмотря на все эти передряги, я первый класс семинарии окончил с отличием, и меня сразу перевели в третий класс. После Нового года – очередная от «товарищей в сером» депеша: тогда какой-то журнал выпускался, вроде «Молодой коммунист», – какое-то такое название. И вот, там заметка: «…к сожалению, встречаются такие, как Рейзмир Николай Никитович, учащийся третьего курса Московской семинарии, он подпал под влияние… обманул своих сослуживцев и поступил в семинарию!» – и дальше уже про что-то другое. Так я после этой публикации более 1000 писем получил! Спрашивающие не унимались: как это вы стали верующим? – всё какие-то девушки из техникумов, студентки институтов допытывались. Были и мужские выяснения, от солдат, рабочих: как это ты вдруг в семинарию подался? Напиши же нам, – прямо требовали, – почему ты при советском строе верующим стал? Я, конечно, ни на одно письмо не ответил. И сам понял суть провокации, и старчик мне один подсказал:
– Сейчас все храмы открыты – пусть идут и спрашивают, что да как, если им действительно надо.
Дело в том, что если бы я хоть на одно такое вопрошание ответил, а писали очень искушающе, то мое письмо тут же перехватили бы и в 24 часа меня выселили бы из лавры, еще и с последствиями… У них всё это было отработано. Суток бы не прошло, как меня арестовали бы за «пропаганду религиозных взглядов среди молодежи».
Зло исподтишка всегда страшнее
Так что все мы тогда были точно отмобилизованы. Но молодежь смотрела на братию постарше. Много тогда в лавре было монахов после тюрем-лагерей, прошедших войну. Из многих отцов старшего поколения близость пыток, издевательств, смерти выковали воинов Христовых. Будущий архимандрит Кирилл пришел в лавру сразу после войны, прямо в военной гимнастерке. И здесь уже тысячи-тысячи людей спас. Это и подвижник, и герой.– Сталинградская битва – это был ад, – вспоминал он. – Но когда нас перебросили на Западную Украину, там было страшнее.
Я сам с Украины, хотя войну в сознательном возрасте не застал, родился в 1944-м, помню разве что послевоенный голод 1947-го, и спрашиваю:
– Почему? Там же не было войны…
Так отец Кирилл отвечал:
– Там наших офицеров с чердаков, из форточек бандеровцы стреляли, как котят. Такие убийства исподтишка – страшнее.
Святейший главнокомандующий
На фронт в 1940-х годах отправляли и тех, кто принял монашество до войны: монах ты, не монах – это никого не интересовало. Будущий Патриарх, как в свое время и лаврский наместник, Пимен (Извеков), принял постриг в лаврском скиту Параклита в 1927-м году, там же иеродиаконствовал, потом стал иеромонахом. А дальше – война. Участвовал в освобождении Бухареста, и когда там погиб главнокомандующий, его место занял отец Пимен, хотя потом этот факт почему-то замалчивали…А какой благоговейный был архимандрит Петр (Семеновых; в схиме Серафим). Когда в России началась Гражданская война, не желая участвовать в этой братоубийственной бойне, он уехал в эмиграцию в Китай, в Харбин. Там были тяжелейшие условия. До этого он успел еще 8 лет в русском Пантелеимоновом монастыре на Афоне поподвизаться. Ему там Божия Матерь являлась. В лавре он был у братии духовником. Как пришел сразу после возрождения лавры в 1946-м году, так и почил здесь в 1971-м году в возрасте 96 лет.
Это те отцы, кто, как вошли за Святые врата лавры, так и не выходили больше из нее, пока их уже на кладбище не вывезли. Вот такие у нас предшественники.
Когда после смерти зашли, помню, к отцу Феодориту (Воробьеву) в келлию, она оказалась пустой. Единственное: у него в свое время было много книг, – так он их все раздал потихонечку. На столе остались лежать лишь его собственноручные выписки о добродетелях из святых отцов.
Это старшее поколение монахов, на долю которых выпали испытания XX века. Они особенно дорожили каждым богослужением, ни одного не пропускали! И нам прививали осознание: первый признак благочестия – когда человека тянет в храм. Это та главная команда, которая вообще предотвращает войны.
Архимандрит Илия (Рейзмир)
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
