История домового храма госпиталя им. Бурденко
Самая горячая молитва возносится не всегда в храме: громкость сердечного воззвания к Богу тех, кто лежит на операционном столе, находится на борту падающего самолета или под огнем противника, превосходит иные многократно.
А сколько их было произнесено в московском госпитале имени Бурденко, в котором на протяжении нескольких столетий проходят лечение наши военные! И их свидетелями были не только стены госпитальных палат, но и домовый храм Первоверховных апостолов Петра и Павла XVIII в., который сейчас активно восстанавливается.
Это первый в нашей стране военно-медицинский храм, его история невероятно богата событиями. Впервые он был построен по указу Петра I в 1707-м году и освящен в честь Воскресения Словущего. Вскоре здание госпиталя с храмом сгорело при пожаре. Петр I, будучи, как и все последующие Императоры, шефом госпиталя, заложил на старом фундаменте новое каменное строение. Именно его охранял будущий генералиссимус, а в то время – молодой капрал Семеновского полка Александр Суворов, проходя в 1749-м году службу в Московском госпитале. Позднее, когда в Москву на коронацию приехал Император Павел I, он отдал приказ о строительстве новых корпусов госпиталя, а старинный корпус с храмом перестроили, храм обновили. Расписывать храмовые стены начали в 1798–99-м гг. и закончили уже при Императоре Александре I в 1802-м году. В память о двух Императорах-строителях новые корпуса соединили в виде буквы «П», а храм переосвятили в честь Первоверховных апостолов Петра и Павла, их небесных покровителей. В 1820-м г. в стенах храма состоялось Венчание родителей Достоевского (отец писателя служил в Московском военном госпитале) и Крещение их старшего сына, брата Федора Михайловича.
Не иначе как чудом можно назвать недавно обнаруженную 200-летнюю живопись практически в полной сохранности, ведь этот храм, как и подавляющее большинство других в нашей стране, был закрыт большевиками в 1920-м году. Помещения госпитального храма вошли в состав водолечебницы: в алтарной части был устроен кабинет механотерапии физиотерапевтического отделения, в четверике – кабинет тепловых процедур, в трапезной – комната отдыха после тепловых процедур. В 1959-м году в лечебном корпусе сделали капремонт, по всему храму положили перекрытия. Вход в корпус осуществлялся через алтарь. В четверике организовали столовую для больных психиатрического отделения. Тогда же были закрашены росписи «церковного содержания» на стенах, поскольку в советское время все евангельские сюжеты были под запретом. И только в 1994-м году здесь возобновили молебны, а в 2002-м году состоялась первая за 70 лет Божественная литургия.
Храмовая живопись впервые была обнаружена в 2007-м году, но тогда она была расчищена только фрагментами. Руководство госпиталя тех лет собиралось приступить к восстановлению, но дело так и откладывалось, пока в 2018-м году не начался ремонт корпуса, благодаря чему удалось привлечь дополнительное внимание и к храму. А в процессе восстановительных работ было обнаружено, что роспись находится в прекрасной сохранности, – большая часть поверхности уцелела благодаря тому, что росписи не сбили, а закрасили.
Марина Овчинникова, сотрудник музейного образования Главного военного клинического госпиталя им. академика Н.Н. Бурденко, говорит, что это было сделано внепланово:
«Люди, которые здесь проводили ремонт в 1950-е гг., сделали это на свой страх и риск. Ведь многие были тогда тайными христианами, как и сотрудники расположенной напротив госпиталя больницы имени Н.Э. Баумана, открытой на базе строений общины сестер милосердия ‟Утоли мои печали”, которая до революции была одной из самых больших в России, ее основала княгиня Наталья Шаховская. В советское время в храмовой части лечебного корпуса расположили душевые и туалеты. И во многих других больницах, где были храмы, так тоже делали».
Иерей Илия Тягин, который служит в домовом храме и окормляет всех проходящих лечение в госпитале имени Н.Н. Бурденко, а также его сотрудников, считает, что если бы не было этой живописи, то было бы труднее добиться начала реставрационных работ храма:
– Благодаря этому уникальному строению и нашим реставраторам, удалось доказать, что это действительно памятник, произведение искусства. Очень повлияло и то, что это первый военно-медицинский храм страны, а сам госпиталь – первое медицинско-образовательное учреждение, ведь отсюда, из этого корпуса, вышли первые русские врачи. И храм был всегда в составе корпуса, с самого начала. Отрадно, что восстанавливается храм тоже военными.
– Вы многое видели за время работы при госпитале. Насколько в стенах палаты у людей оживает вера?
– У любого человека вера становится особенно горящей, когда он попадает в больницу, а кто-то вспоминает впервые о Боге именно здесь. Ведь у нас военный госпиталь, где в основном лечатся военные, многие из которых родились в Советском Союзе, когда власть говорила, что Бога нет. И генералы, и полковники, и рядовые – многие из них здесь вспоминают о бытии в целом и о Боге в частности. А некоторые приходят к вере именно через эти трудности. Неоднократно был свидетелем того, как люди, лежащие на одре смертном, впервые признавали, что Бог есть, исповедовались и причащались.
Как-то здесь, в реанимации, я венчал пару в возрасте 86 лет: муж попал в нее в тяжелом состоянии, а его жена приходила к нему заботиться, а потом они изъявили желание повенчаться, что я и сделал. При этом он не был ранее воцерковленным, осознание пришло именно через трудности и болезни. Очень многие из пациентов здесь крестились, в том числе и молодые ребята – военнослужащие срочной службы. Был такой чудесный случай: один боец пришел ко мне после того, как ему поставили диагноз «лейкоз», и говорит: «Я хочу креститься». Покрестил его, а на следующий день он пошел сдавать анализы, по результатам которых он оказался полностью здоров. Он с этой радостью пришел сюда, в храм, чуть ли не вприпрыжку. Много было подобных историй, даже за мой короткий срок служения здесь. Радуюсь, что на моих глазах люди приходят к Богу, что с ними происходят чудеса, и от этого их вера становится еще сильнее.
– С иноверцами здесь общаетесь?
– Чаще всего из представителей другого вероисповедания здесь попадаются мусульмане. Но обычно это происходит потому, что я прихожу к кому-то православному в палату, а там и другие лежат. Они уважительно ко мне относятся, задают разные вопросы. За пятилетний срок служения ни разу никакой агрессии не встречал здесь и, дай Бог, не встречу. Никаких задач перед собой не ставлю в том, чтобы убедить в переходе в Православие, больше основываюсь на том, чтобы своим служением привести, а не разговором. Был такой случай: пришел пособоровать, исповедовать и причастить одного офицера, позвала меня это сделать его жена. А там, с ним в палате, лежали другие офицеры, серьезные люди. Я рассказывал ему о таинствах и Церкви, потому что он впервые в своей жизни участвовал в таинствах. А другие рядом сидели и слушали. И один говорит мне: «Вы знаете, я тоже хочу причаститься». Мы стали с ним разговаривать, оказалось, он некрещеный, после чего я его окрестил.
Был еще человек, который неоднократно здесь лечился, – даже находясь в госпитале, он всегда проявлял активность, и тех людей, которые с ним лежали в палате, приводил в Богу, а потом они вместе приходили уже в госпитальный храм. Как-то лежала в госпитале одна монахиня, а рядом с ней другие женщины, они тоже причастились и исповедовались. Люди, когда находятся здесь круглосуточно, друг с другом разговаривают, общение обычно открытое, откровенное, но ни к чему не обязывающее, и, соответственно, у всех появляется больше доверия.
– Возвращаясь к домовому храму – что будет сделано, помимо реставрационных работ внутри?
– Сквер перед храмом мы хотим назвать «Сквер милосердия». Если получится все благоустроить, то хотим на его территории поставить памятники священнику, воину и сестре милосердия. Чтобы рядом были скамеечки, фонари и звонница с колоколами. Вообще, хочется не только возродить традиции духовного служения, которое было здесь до революции, но и открыть православный центр, чтобы вести просветительскую деятельность, которая будет выходить за рамки госпиталя. В общем, планов очень много. Все будет зависеть от поддержки, от наших сил, может быть, придут люди, которые тоже в этом будут участвовать.
– Пока храм находится на реставрации, есть ли возможность у пациентов госпиталя участвовать в таинствах?
– До закрытия на реставрацию я служил в пятницу вечером и утром в субботу, на вечерних богослужениях проходила Исповедь, а в субботу – Божественная литургия, в среду совершался молебен перед иконой Божьей Матери Всецарица. Сейчас, когда храм восстанавливается и не работает, мы проводим только молебен – каждую пятницу в 13:30 в фойе хирургического корпуса. Однако исповедоваться и причаститься может любой: в палатах составляются списки желающих принять участие в таинствах, или просто дают мой номер телефона, люди звонят не только для Исповеди и Причастия, но чтобы я пришел к ним просто пообщаться. Но нам всем очень важно дождаться открытия храма, ведь литургия – прежде всего. Причащать, когда человек приходит в храм, в дом Божий, – это совсем другое дело: люди проникаются, иконы вдохновляют людей и создают настроение молитвенное, и песнопения тоже.
В каждом медицинском учреждении должен быть свой храм. Именно через трудности, как я уже говорил, человек приходит к Богу. И наличие храма поблизости особенно важно, когда люди болеют, а в госпиталях часто находятся смертельно больные пациенты. Им очень важно, чтобы им помогли не только врачи, но и была оказана духовная помощь – именно Божественная Сила, через таинства и просто через слово священнослужителя. Тогда раны эти немножко заживают, по крайней мере духовные. А если человек смертельно болен – он уходит в иную жизнь настоящим христианином, который раскаялся, причастился. А тот, кто приходит к Богу в тяжкий час болезни, а затем выздоравливает, то, выходя из госпиталя, это уже христианин, человек, который затем живет церковной жизнью. Ходит в ближайший к дому храм, причащается, исповедуется, у него появляется духовник. В некотором плане это зарождается именно в таких местах, как госпиталь. Поэтому здесь обязательно должен быть храм и священник, который будет всех окормлять, проводить богослужения.
Динара Грачева
А сколько их было произнесено в московском госпитале имени Бурденко, в котором на протяжении нескольких столетий проходят лечение наши военные! И их свидетелями были не только стены госпитальных палат, но и домовый храм Первоверховных апостолов Петра и Павла XVIII в., который сейчас активно восстанавливается.
Это первый в нашей стране военно-медицинский храм, его история невероятно богата событиями. Впервые он был построен по указу Петра I в 1707-м году и освящен в честь Воскресения Словущего. Вскоре здание госпиталя с храмом сгорело при пожаре. Петр I, будучи, как и все последующие Императоры, шефом госпиталя, заложил на старом фундаменте новое каменное строение. Именно его охранял будущий генералиссимус, а в то время – молодой капрал Семеновского полка Александр Суворов, проходя в 1749-м году службу в Московском госпитале. Позднее, когда в Москву на коронацию приехал Император Павел I, он отдал приказ о строительстве новых корпусов госпиталя, а старинный корпус с храмом перестроили, храм обновили. Расписывать храмовые стены начали в 1798–99-м гг. и закончили уже при Императоре Александре I в 1802-м году. В память о двух Императорах-строителях новые корпуса соединили в виде буквы «П», а храм переосвятили в честь Первоверховных апостолов Петра и Павла, их небесных покровителей. В 1820-м г. в стенах храма состоялось Венчание родителей Достоевского (отец писателя служил в Московском военном госпитале) и Крещение их старшего сына, брата Федора Михайловича.
Не иначе как чудом можно назвать недавно обнаруженную 200-летнюю живопись практически в полной сохранности, ведь этот храм, как и подавляющее большинство других в нашей стране, был закрыт большевиками в 1920-м году. Помещения госпитального храма вошли в состав водолечебницы: в алтарной части был устроен кабинет механотерапии физиотерапевтического отделения, в четверике – кабинет тепловых процедур, в трапезной – комната отдыха после тепловых процедур. В 1959-м году в лечебном корпусе сделали капремонт, по всему храму положили перекрытия. Вход в корпус осуществлялся через алтарь. В четверике организовали столовую для больных психиатрического отделения. Тогда же были закрашены росписи «церковного содержания» на стенах, поскольку в советское время все евангельские сюжеты были под запретом. И только в 1994-м году здесь возобновили молебны, а в 2002-м году состоялась первая за 70 лет Божественная литургия.
Храмовая живопись впервые была обнаружена в 2007-м году, но тогда она была расчищена только фрагментами. Руководство госпиталя тех лет собиралось приступить к восстановлению, но дело так и откладывалось, пока в 2018-м году не начался ремонт корпуса, благодаря чему удалось привлечь дополнительное внимание и к храму. А в процессе восстановительных работ было обнаружено, что роспись находится в прекрасной сохранности, – большая часть поверхности уцелела благодаря тому, что росписи не сбили, а закрасили.
Марина Овчинникова, сотрудник музейного образования Главного военного клинического госпиталя им. академика Н.Н. Бурденко, говорит, что это было сделано внепланово:
«Люди, которые здесь проводили ремонт в 1950-е гг., сделали это на свой страх и риск. Ведь многие были тогда тайными христианами, как и сотрудники расположенной напротив госпиталя больницы имени Н.Э. Баумана, открытой на базе строений общины сестер милосердия ‟Утоли мои печали”, которая до революции была одной из самых больших в России, ее основала княгиня Наталья Шаховская. В советское время в храмовой части лечебного корпуса расположили душевые и туалеты. И во многих других больницах, где были храмы, так тоже делали».
Иерей Илия Тягин, который служит в домовом храме и окормляет всех проходящих лечение в госпитале имени Н.Н. Бурденко, а также его сотрудников, считает, что если бы не было этой живописи, то было бы труднее добиться начала реставрационных работ храма:
– Благодаря этому уникальному строению и нашим реставраторам, удалось доказать, что это действительно памятник, произведение искусства. Очень повлияло и то, что это первый военно-медицинский храм страны, а сам госпиталь – первое медицинско-образовательное учреждение, ведь отсюда, из этого корпуса, вышли первые русские врачи. И храм был всегда в составе корпуса, с самого начала. Отрадно, что восстанавливается храм тоже военными.
– Вы многое видели за время работы при госпитале. Насколько в стенах палаты у людей оживает вера?
– У любого человека вера становится особенно горящей, когда он попадает в больницу, а кто-то вспоминает впервые о Боге именно здесь. Ведь у нас военный госпиталь, где в основном лечатся военные, многие из которых родились в Советском Союзе, когда власть говорила, что Бога нет. И генералы, и полковники, и рядовые – многие из них здесь вспоминают о бытии в целом и о Боге в частности. А некоторые приходят к вере именно через эти трудности. Неоднократно был свидетелем того, как люди, лежащие на одре смертном, впервые признавали, что Бог есть, исповедовались и причащались.
Как-то здесь, в реанимации, я венчал пару в возрасте 86 лет: муж попал в нее в тяжелом состоянии, а его жена приходила к нему заботиться, а потом они изъявили желание повенчаться, что я и сделал. При этом он не был ранее воцерковленным, осознание пришло именно через трудности и болезни. Очень многие из пациентов здесь крестились, в том числе и молодые ребята – военнослужащие срочной службы. Был такой чудесный случай: один боец пришел ко мне после того, как ему поставили диагноз «лейкоз», и говорит: «Я хочу креститься». Покрестил его, а на следующий день он пошел сдавать анализы, по результатам которых он оказался полностью здоров. Он с этой радостью пришел сюда, в храм, чуть ли не вприпрыжку. Много было подобных историй, даже за мой короткий срок служения здесь. Радуюсь, что на моих глазах люди приходят к Богу, что с ними происходят чудеса, и от этого их вера становится еще сильнее.
– С иноверцами здесь общаетесь?
– Чаще всего из представителей другого вероисповедания здесь попадаются мусульмане. Но обычно это происходит потому, что я прихожу к кому-то православному в палату, а там и другие лежат. Они уважительно ко мне относятся, задают разные вопросы. За пятилетний срок служения ни разу никакой агрессии не встречал здесь и, дай Бог, не встречу. Никаких задач перед собой не ставлю в том, чтобы убедить в переходе в Православие, больше основываюсь на том, чтобы своим служением привести, а не разговором. Был такой случай: пришел пособоровать, исповедовать и причастить одного офицера, позвала меня это сделать его жена. А там, с ним в палате, лежали другие офицеры, серьезные люди. Я рассказывал ему о таинствах и Церкви, потому что он впервые в своей жизни участвовал в таинствах. А другие рядом сидели и слушали. И один говорит мне: «Вы знаете, я тоже хочу причаститься». Мы стали с ним разговаривать, оказалось, он некрещеный, после чего я его окрестил.
Был еще человек, который неоднократно здесь лечился, – даже находясь в госпитале, он всегда проявлял активность, и тех людей, которые с ним лежали в палате, приводил в Богу, а потом они вместе приходили уже в госпитальный храм. Как-то лежала в госпитале одна монахиня, а рядом с ней другие женщины, они тоже причастились и исповедовались. Люди, когда находятся здесь круглосуточно, друг с другом разговаривают, общение обычно открытое, откровенное, но ни к чему не обязывающее, и, соответственно, у всех появляется больше доверия.
– Возвращаясь к домовому храму – что будет сделано, помимо реставрационных работ внутри?
– Сквер перед храмом мы хотим назвать «Сквер милосердия». Если получится все благоустроить, то хотим на его территории поставить памятники священнику, воину и сестре милосердия. Чтобы рядом были скамеечки, фонари и звонница с колоколами. Вообще, хочется не только возродить традиции духовного служения, которое было здесь до революции, но и открыть православный центр, чтобы вести просветительскую деятельность, которая будет выходить за рамки госпиталя. В общем, планов очень много. Все будет зависеть от поддержки, от наших сил, может быть, придут люди, которые тоже в этом будут участвовать.
– Пока храм находится на реставрации, есть ли возможность у пациентов госпиталя участвовать в таинствах?
– До закрытия на реставрацию я служил в пятницу вечером и утром в субботу, на вечерних богослужениях проходила Исповедь, а в субботу – Божественная литургия, в среду совершался молебен перед иконой Божьей Матери Всецарица. Сейчас, когда храм восстанавливается и не работает, мы проводим только молебен – каждую пятницу в 13:30 в фойе хирургического корпуса. Однако исповедоваться и причаститься может любой: в палатах составляются списки желающих принять участие в таинствах, или просто дают мой номер телефона, люди звонят не только для Исповеди и Причастия, но чтобы я пришел к ним просто пообщаться. Но нам всем очень важно дождаться открытия храма, ведь литургия – прежде всего. Причащать, когда человек приходит в храм, в дом Божий, – это совсем другое дело: люди проникаются, иконы вдохновляют людей и создают настроение молитвенное, и песнопения тоже.
В каждом медицинском учреждении должен быть свой храм. Именно через трудности, как я уже говорил, человек приходит к Богу. И наличие храма поблизости особенно важно, когда люди болеют, а в госпиталях часто находятся смертельно больные пациенты. Им очень важно, чтобы им помогли не только врачи, но и была оказана духовная помощь – именно Божественная Сила, через таинства и просто через слово священнослужителя. Тогда раны эти немножко заживают, по крайней мере духовные. А если человек смертельно болен – он уходит в иную жизнь настоящим христианином, который раскаялся, причастился. А тот, кто приходит к Богу в тяжкий час болезни, а затем выздоравливает, то, выходя из госпиталя, это уже христианин, человек, который затем живет церковной жизнью. Ходит в ближайший к дому храм, причащается, исповедуется, у него появляется духовник. В некотором плане это зарождается именно в таких местах, как госпиталь. Поэтому здесь обязательно должен быть храм и священник, который будет всех окормлять, проводить богослужения.
Динара Грачева
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
