Несколько благочестивых историй из жизни Псково-Печерской обители

Автор учился иконописи в Псково-Печерской Успенской обители, сценарному ремеслу во ВГИКе, а жизни – на приходах Тверской и Псковской епархий, где в 80-х служил сторожем, чтецом, просфорником, дворником и т.п.
С тех пор он снял около 80 документальных фильмов, создал иконописную мастерскую в Сретенском монастыре, воспитанники которой расписали более 18 храмов в России, Польше, Сербии, на Украине…
Совмещая росписи храмов с работой в кино, прозе и театре, он начал делиться воспоминаниями, в цикле коротких историй.

Горшок олифы

Это случилось в Псково-Печерской обители, где я обучался иконописи.
Был у отца Зинона келейник Юра Ф. – парень очень добрый, исполнительный, но изрядно бестолковый.
Как-то задумали мы в мастерской варить янтарную олифу. Отец Зинон сказал, что в магазинах продают всякую дрянь (время-то было смутное, перестроечное), которой иконы покрывать категорически нельзя, так что будем варить олифу сами, как это делали древние мастера.
Сказано-сделано. Натолкли мелко янтаря плошку, «распустили» его на углях, залили кипящим льняным маслом, добавили сурика железного и поставили в чугунке в русскую печь, чтобы олифа «дошла». А выдерживать ее в горячей печи нужно не меньше недели.
Вонь от этой выдержки была такая, что весь монастырь в прямом смысле задыхался от неё. Но о. Зинон был человеком очень целеустремленным. «Пусть терпят», – сказал он сурово, и точка.
Сложность заключалась в том, что сосуд с олифой нужно было каждый день вынимать из печки, чтобы протопить ее, – была зима, – а вечером ставить обратно. Делал всё это Юра по долгу своего послушания. Пять дней он справлялся с этим отлично, а на шестой, когда до готовности олифы оставалось всего-то ничего, рука его с ухватом дрогнула.
Захожу я после обеда в мастерскую, а картина такая: стоит, уперши руки в бока, совершенно разъяренный о. Зинон, а Юра ползает перед ним на коленях, янтарную жидкость тряпкой собирает и в чугунок её выжимает.
Долго бранил келейника мастер, но делать нечего: слава Богу, что удалось собрать хоть маленький горшочек, хоть его до дела довести, чтобы как-то оправдать страдания братии.
«Только смотри у меня, горшок не опрокинь!» – строго-настрого заповедал о. Зинон, а Юра даже исполнил что-то вроде танца, показывая, что всё будет в порядке.
Прошло еще два дня. Маленький горшок готовой уже олифы нужно было просто вынуть и затопить печь.
Мы прогуливались с о. Зиноном по горке, когда из трубы нашей мастерской повалил подозрительно черный дым – это Юра растопил печь.
О. Зинон отчего-то вдруг забеспокоился, поспешил в дом. ««Надеюсь, олифу ты вынул?.. – начал было он, и вдруг глаза его округлились, и рука сама вытянулась в направлении пламени. – Это что?!!»
В белом огне отчетливо виднелись черные очертания пресловутого горшочка, а языки пламени заворачивались аж в трубу… Олифа горела отлично!
«Ой!» – сказал Юра и на всякий случай выскочил в сени.
Гнев аввы Зинона был велик, но прошел довольно скоро. Остались мы до лета без янтарной олифы, потом все-таки сварили ее, но за всем процессом очень внимательно наблюдал сам о. Зинон. Не дай Бог чего опять случится…

Святой вратарь

По древней традиции монастырский сторож на воротах называется «вратарь». Послушание тяжелое – нужно вставать раньше всех, открывать святые ворота к ранней службе, целый день иметь дело с народом, который проходит мимо, выслушивать всякие глупости, а иногда иметь дело с людьми душевнобольными или пьяными. Вратарями обычно назначали людей крепких, высоких, чтобы в случае чего силу применить и дать отпор.
Но встречались среди них люди абсолютно святые. Так в Псково-Печерской обители был вратарь – монах Филарет. Он 40 лет (!) ежедневно стоял на воротах. В храме был всего один раз в неделю и то несколько минут во время помазания освященным елеем. Причащался один раз в год – в Великий четверг, а потом опять спешил на место послушания.
Нужно помнить, что время-то было советское, и народ в Печоры приходил разный. Сколько насмешек довелось выдержать о. Филарету, сколько глумления и злобы. Но он всегда был в добром расположении духа, всегда встречал людей улыбкой: кого-то утешал, кого-то вразумлял.
Так прошел он свое монашеское поприще, и к концу жизни братия стала замечать в нем дар прозорливости. К нему обращались за духовным советом не только богомольцы, но и священники.
Поэтому не важно, к какому послушанию (в монастыре или в жизни) ты призван. Важно проходить его так, как будто доверил тебе его Сам Господь Бог.

Видевший царя

В Псково-Печорской обители было много разных людей, но мне хорошо помнится послушник Василий 97 лет. Он был родной брат схииеродиакона Марка, человека смиренного, бывшего келейником у шести наместников и умершего в 106 лет. Василий пришел в монастырь уже глубоким старцем, потому что ухаживать за ним было некому. «У меня пять жен было, и всё померли!» – гордо заявлял он. Остались ли у него дети, история умалчивает. Зато он сам рассказывал, как живого царя видел на станции Дно. «Такой красивый, высокий!» –умиленно сощуривал глаза Василий. Надо сказать, что сам он был чрезвычайно низенького роста.
Жил Василий в лазарете вместе с другими немощными монахами. За ними ухаживал иеродиакон Никандр – человек очень добрый, но со странностями. Наш герой отчего-то возненавидел отца Никандра и так говорил о нем: «Должна была родиться скотина, а родился Никандр. Ты посмотри, как он воду пьет!..» А чаевничал о. Никандр очень красиво, пил из блюдечка по-купечески, с присвистом, и сахаром хрустел вприкуску.
Иногда на Василия, как он сам говорил, находило. То кается, плачет как ребенок, то дерзко отвечает просившему прощения перед святым Причастием отцу Анании: «Ни за что не прощу!»
А однажды на Пасху такое устроил: вышел на Успенскую площадь, сел на ступеньки и стал кричать во весь голос: «Люди добрые! Помогите, спасите! У меня все отняли: спинжак не дають, пензию не дають, кусок хлеба на Пасху и то не дають!»
Вокруг него туристы собрались, тогда их было много, люди советские, справедливые, возмущаются монастырскими порядками, а Василий только дрова в печь подбрасывает.
Случилось, что в это время мимо проходил наместник о. Гавриил с помощниками. Остановился, выслушал внимательно пламенную речь старчика и говорит помощникам: «Принесите ему кусок хлеба!» Наказывать «бунтаря», конечно, не стали, но подрясник на всякий случай с него сняли. Чтоб не чернил, так сказать, честь одежды иноческой.
Вот еще случай, свидетелем которого был я. Однажды упал Василий, ушибся, и на службу его привезли в коляске. Он молчаливо всю литургию перед Царскими вратами полулежал, причастился благоговейно, а когда священник ему крест давал после службы, спросил тихо: «Батюшка, а когда меня отпевать-то будут?» Видимо решил, что помер.
Умер он тихо и спокойно, без малого в 100 лет, и похоронен в Богомзданных пещерах.