Человек особой отзывчивости: памяти архиепископа Алексия Фролова
Часто наставляя о том, что мы ничего в церковной жизни не должны менять, ни единой черточки, пока на то не будет явлено свидетельство свыше, владыка Алексий Фролов напоминал: иначе как мы посмотрим в глаза преподобному Сергию Радонежскому, нашим новомученикам и исповедникам Церкви Русской – всем тем, кто сохранил для нас веру? Здесь свидетельства тех и о тех, кто помнит владыку и, возможно, уже встретился с ним – глаза в глаза.
– Владыка Алексий – это совершенно удивительная личность. Я помню его еще мальчишкой. Он помоложе меня, учился у меня в семинарии. После этого он долгое время был диаконом, потом протодиаконом, то есть главным диаконом в Московской духовной академии. Разносторонне одаренный, имел прекрасный голос. Знаток искусства. Замечательный экскурсовод, научный работник нашего академического музея – ЦАКа (Церковно-археологического кабинета). Но это не самое главное. Это человек особой отзывчивости. С ним, когда общаешься, помню, ощущаешь в нем какой-то внутренний свет, он светился. Он всегда был весел, сколько помню его, улыбался.
Анатолий Фролов у преподобного митрополита Зиновия (Мажуги)
У меня такое ощущение, что все мы, люди, имеем к одним привязанность, к другим не очень доброе отношение, а мне видится, владыка Алексий ко всем относился очень мягко. С большой любовью. Это та черта, которую он перенял, я бы даже сказал немножко дерзко, находясь в его Большой келье – у самого преподобного Сергия. Оттуда он вынес этот внутренний мир и теплоту.
Затем, когда по воле священноначалия он был как бы изъят из обители преподобного Сергия, он пошел по пути, который проложил преподобный Сергий. Когда было видение множества птиц, и иноки пошли по всей Руси времен преподобного Сергия, чтобы нести свет веры в самые различные ее уголки окрест. Точно так же Господь поставил отца Алексия в возрождающуюся обитель Новоспасского монастыря. В столице. Это было очень важно. Здесь нужен был именно отец Алексий (Фролов), который обладал, как я выше уже сказал, удивительным тактом, имел богатые таланты. Это ведь столица. Здесь народ непростой. Тут во многом формируется, хотя кому-то будет это обидно слышать, мировоззрение всей страны. Именно столицы генерируют и распространяют мировоззрение на всю страну.
Его духовный опыт – и перенятый им у великих старцев, и его собственный – был очень востребован при окормлении Новоспасского монастыря. Здесь он явил множество духовных чад, тут велась очень активная, тонкая, кропотливая – иногда штучная – миссионерская работа с православным и неправославным миром. А когда уж отправили его окормлять Костромскую кафедру, он опять остался тем же архипастырем Алексием (Фроловым). Мы знаем, что никаких к нему не было претензий. Он с мягкостью, но очень разумно управлял уже епархией. Я его очень люблю как собрата. И дай ему Бог то, к чему он стремился, – вечной жизни с Богом.
– Владыка Алексий – поистине добрый пастырь. Мы его таким запомнили еще по Московским духовным школам. Когда он у нас преподавал общую церковную историю. К нему всегда можно было подойти. Он всё обстоятельно расскажет. Если ему или кому-то из его друзей удавалось выбраться куда-то в паломничество на Афон, в Грецию, в Европу, то он нам всегда потом показывал слайды, знакомил с церковной традицией тех стран.
Сам он очень хорошо разбирался и в богослужении, и в церковном пении, и в иконописи, и в церковно-прикладном искусстве. Всюду он был человеком на своем месте: и когда служил старшим диаконом в Покровском академическом храме, и когда в ЦАКе экскурсии проводил, и тем более потом, когда его, уже рукоположив, назначили окормлять предприятие в Софрино. Он всегда всем сердцем переживал за то дело, которое ему было поручено.
При том что продукция там изготовляется массовая, стремился ее приблизить к уровню высокохудожественных образцов, чтобы по крайней мере именно таковые полагались в основу воспроизводства. Радел о том, чтобы все делалось в добрых традициях нашей Русской Православной Церкви. Как бы это преемство ни пытались разорить в XX веке атеистические власти, отец Алексий застал еще носителей традиции. Он, например, учился иконописи еще у Марии Николаевны Соколовой – монахини Иулиании, рожденной до революции.
Сам я поступил в Московские духовные школы уже после учебы в техникуме и институте – в них по тем временам все-таки ощущалась советская закалка, – так что я мог оценить разницу отношения к студентам в светских вузах и здесь. В семинарии и академии у нас была просто по-семейному теплая обстановка. Конечно, определенная строгость необходима: мы должны были усваивать знания, сдавать отчетные работы, экзамены. Но в то же время большинство преподавателей у нас были в сане. Они к нам относились по-отечески. И мы подходили к каждому из них прежде всего как к священнику: с трепетом, благоговением и любовью. В отношениях у нас была иерархичность, но не было разделенности. Наши старшие наставники относились к нам прежде всего с позиций душепопечения: оценивали не столько то, как ты усвоил материал, а наблюдали, как ты сам духовно формируешься, используя для внутреннего созидания те знания, которые впитывал. Не зарываешь ли ты талант в землю.
Диакон Анатолий Фролов
Отец Алексий, который тогда еще даже не был иеромонахом, призывал нас очень ответственно относиться к получению церковного образования. Представлялось совершенно недопустимым закончить семинарию и пойти устроиться на какую-то светскую работу. Но тем более если ты уже встал на путь служения Богу, отец Алексий был требователен к осознанности веры. Ты должен был разбираться в догматике, уметь говорить на богословские темы. Тренировались мы как раз в келье отца Алексия. Даже если мы, бывало, соберемся в келье тогда еще архимандрита Ионы (Карпухина; † 4.05.2020), как только разговор достигнет догматической кульминации:
– Ну ладно, о Троице идите говорить к Леше, – выпроваживал нас отец Иона.
И мы дружной гурьбой топали по коридорчику через несколько келий к отцу Алексию. Он тут же ставил чайник, собирал нас всех за столом, и разговор продолжался. Это очень увлеченный человек! Часами мог говорить о Боге-Троице, о Рае, о святых, о жизни духовной, о старцах и прочем…
Иеродиакон Алексий (Фролов) в ЦАКе
При всей этой запредельной для нас высоте тем общался он с нами очень непосредственно. Допустим, когда у отца Алексия разболелась спина, я ему делал массаж. И опять же при всей этой простоте и доступности он был очень строгим монахом. Снисходительным к другим и чрезвычайно строгим к себе.
Потом я навещал его в Новоспасском монастыре. Промыслительно, что владыка Алексий возглавил и поднял из запустения эту царскую обитель. Он очень любил и особо почитал даже еще до прославления убиенную Царскую семью. У него в покоях был небольшой музей, посвященный Царственным страстотерпцам. Среди экспонатов были личные вещи Августейших.
– А почему вы держите всё это за закрытыми дверями? – спросил я.
– Мало кому это нужно, – ответил он.
Владыка Алексий (Фролов)
Есть такая притча (владыка Алексий очень любил притчи): поехал один человек на Север, попал там на какой-то святой остров и спрашивает у местного жителя:
– Можно я чего-нибудь с острова на память возьму?
– Надо не брать на память, а развивать ее… – ответил тот.
А еще лучше: жить в соответствии.
Владыка Алексий жил так, как будто не было всего этого провала в безбожие в XX веке в истории нашей страны, разрушения устоев и традиций.
Когда кто-то начинал оправдывать в присутствии владыки Алексия свое неверие:
– Мы жили в такое время, нас так учили…
– Я жил в то же самое время, – удерживал он эти разглагольствования.
Может быть, поэтому до времени и держал царскую комнату за закрытыми дверями…
– Моя супруга Екатерина еще до нашей свадьбы, как, впрочем, и после нее, так мне и говорила: «Владыка Алексий – самый главный человек в моей жизни». На заре наших супружеских отношений меня это даже несколько задевало. Потом я уже смирился с ее сверхблагоговейным отношением к владыке. Когда мы принимали решение о венчании, владыка пригласил меня на беседу. Но я в первые годы вообще ничего не понимал, что он мне говорит, я просто сидел и слушал… На ту первую беседу мы пришли вместе с Катей. Я думаю, он понимал, что я ничего не понимаю, но на мою тогда еще будущую супругу принципиально во время разговора не смотрел, а говорил всё только мне. Хотя нечто говорил нам двоим, а что-то и ей… Потом мы с нашим новорожденным сыном приехали прямо из роддома к владыке.
Памятны службы в Новоспасском монастыре. То, как мы ждали его, чтобы взять благословение. Мы не просто так выжидали – благодать его благословения всегда была ощутима. Заметив нас, благословлял со словами: «Вот благочестивая семья!» Наверно, он всем так говорил. Для меня это всегда звучало чуть ли как не обвинение: где-то подтянуть, что-то улучшить надо… Мне, наоборот, казалось: мало молились, опять в суете… И тут вновь раздаются эти его слова! Стук в самое сердце! Сразу как-то сосредоточиться хотелось.
Помню, в Онкоинституте им. П.А. Герцена, где работает мой друг Коля Воробьев (познакомившись с которым, я и стал в свое время ходить в храм святителя Николая в Вишняках), открывали новое отделение – онкоортопедии. И вот меня туда приглашают. Отец Владимир Воробьев, папа Коли, мне даже специально позвонил, хотя обычно, если его не спросишь, он не скажет, а если и скажет, то как-то обтекаемо, а тут настойчиво прямо так слышу в трубку: «Не отказывайся!»[1]. Да меня туда практически уже и перевели. И Кате, видимо, внушал: «Надо Леше туда идти». Всё было уже решено. Но я мучился почему-то. Сам я всё никак не мог решиться. Страдания у меня тогда были почти физические. Отречься сам я не мог, что-то меня держало. И тогда я уже пошел к владыке Алексию один. Попросил Катю, чтобы она договорилась с владыкой о встрече. Прихожу к нему – это был первый раз, когда я у него оказался один, – сумбурно ему изложил всю эту историю. И он мне тогда сказал:
– Первой любви не изменяют.
Я тогда это понял так: оставайся. Вышел от владыки окрыленным. Тут же позвонил в Алексеевскую больницу:
– Я остаюсь!
По-моему, они даже были расстроены – наверное, кого-то уже успели найти…
А у меня как отлегло – всё, чем я столько мучился. Мне тогда была сказана такая фраза… Эта Алексеевская больница действительно была первой больницей, в которой я работал, и меня в нее благословил на работу владыка Алексий. Он меня еще всё и подталкивал:
– Давай в аспирантуру!
Я как-то пожимал плечами…
– Что, денег нет в аспирантуру? Давай я дам!
Я тогда еще не знал, что у владык бывают деньги…
Владыка Алексий (Фролов)
Потом я сам уже переживал: окажись я в Онкоинституте им. П.А. Герцена, я бы был ближе к теме рака, может быть, я сумел бы ранее болезнь супруги распознать. Сама Катя к врачу не шла. Но как только я ей сказал: «Иди к врачу», она тут же встала и пошла. Мне она всецело доверяла. Обычно рак все-таки бывает у нерожавших. А Катя рожала одного за другим, кормила грудью. Хотя все-таки она и сама была против того, чтобы я шел работать в Институт им. П.А. Герцена…
А тогда, пристраивая меня в Алексеевскую больницу, сам владыка Алексий и позвонил отцу Аркадию (Шатову; ныне – епископу Пантелеимону). То есть опять же там как-то Катя пошла к владыке Алексию и обо всем договорилась, как это часто у женщин бывает, – она вообще была, в отличие от меня, чрезвычайно решительная. Могла по году чего-то не делать, а потом пойти и нанести сокрушительный удар. Я даже не знал, что был какой-то разговор… И вот владыка Алексий при мне, позвонив, спросил у отца Аркадия:
– Вы знаете такого Алексея?
– Ну да, знаю.
– Надо его взять на работу, – и сразу объявляет: чуть ли не заведующим.
Еще учась в мединституте, я работал в реанимации 1-й Градской больницы, где отцом Аркадием было создано Училище сестер милосердия в честь царевича Димитрия. Был открыт один из первых городских больничных храмов. Там я стал воцерковляться. Мне посчастливилось тогда работать в православном отделении реанимации, где я и познакомился со своей супругой Екатериной, она была сестрой милосердия… Это была моя первая любовь. В эту среду, благодаря содействию владыки Алексия, я и вернулся. Больница святителя Алексия находится через проспект от 1-й Градской, у нас очень тесные связи.
Хотя мне позвонили, конечно, и не сразу, а через какое-то время после звонка владыки Алексия. Я услышал голос главного врача секретариата больницы святителя Алексия Екатерины Яковлевны Богдановой – все вместе они уже приняли решение. В общем-то все в этой тусовке меня уже знали. Так я и появился в Алексеевской больнице – на это было благословение именно владыки Алексия.
Как-то еще, помню, он мне звонил, просил за какого-то больного. А потом уже позвонил, когда сам был болен. Тогда это уже был звонок как с того света – все знали, что владыка уже прикован к постели. Хотя это еще был не конец, но владыка уже слег. Попросил вдруг меня за женщину – что-то нужно было посмотреть, – и вдруг объявляет:
– Но только ты с нее денег не бери!
Какая-то это была удивительная фраза – я ее не понял. К чему это владыка сказал? На меня этот разговор как-то повлиял. А после этого я с ним уже не общался. Я пытался, конечно, как-то поучаствовать в уходе, еще какие-то моменты порешать, но это всё уже заочно.
А до того мы еще ездили всей нашей семьей к владыке в Кострому – там он уже просто как дедушка всех нас встречал. Всякий раз, к нашему удивлению, у него оказывались как раз на всех нас персональные подарки. Было ощущение, что мы у него особо любимы, хотя уверен: про это все говорят.
Отец Кирилл (Павлов) и владыка Алексий (Фролов)
Был у нас такой эпизод. Мы как-то приехали к владыке с Татьяной Владимировной Толли († 26.01.2018), она из русских эмигрантов, родилась в 1925 году в Париже. Ее родители вернулись в Россию в 1949 году, когда было объявлено, что всех якобы «прощают», но им уже здесь, на Родине, пришлось пройти через лагеря. В Москву их не пускали, они смогли осесть в Куйбышеве (нынешняя Самара), но там Татьяна Владимировна с ее чистым французским не могла устроиться учителем французского даже в школу… Она знала всю эмиграцию: и святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского, и митрополита Антония Сурожского. Приехав в Москву, стала чадом отца Всеволода Шпиллера. Она была уже очень старенькая, за 85 лет. Но ей было всё интересно. Мы взяли ее с собой. Пошли знакомить ее с владыкой Алексием. Они тут же стали обсуждать, кто кого из эмиграции знает. Потом владыка ей задал какой-то наивно-провокационный вопрос про веру. Она честно ответила. Они вместе просто хохотали. Владыка пародировал ее французские интонации. Полностью попал на ее волну, забыл про нас.
У меня, кстати, сохранилась даже замечательная фотография. Было Крещение, владыка на Крещение Иордань крестил на Волге – мороз за 25 градусов, – всё от мороза просто трещит! Владыка весь белый, у него еще облачение почему-то такое серебристое.
А их встреча с Татьяной Владимировной закончилась тем, что архиерей признался:
– Вы самая очаровательная женщина, которую я видел в своей жизни.
Да и сама Татьяна Владимировна, будучи духовно опытным человеком, потом его всю свою жизнь вспоминала; Царствие ей Небесное – она уже тоже преставилась. Внутренне они, несмотря на такой, казалось бы, необязательный игривый разговор, сразу тогда сблизились.
Владыка Алексий – святой жизни человек. И сейчас обращаешься к владыке как к святому, которого ты лично знаешь.
Записала Ольга Орлова
Человек особой отзывчивости
Митрополит Феофан (Ашурков; † 20.11.2020):– Владыка Алексий – это совершенно удивительная личность. Я помню его еще мальчишкой. Он помоложе меня, учился у меня в семинарии. После этого он долгое время был диаконом, потом протодиаконом, то есть главным диаконом в Московской духовной академии. Разносторонне одаренный, имел прекрасный голос. Знаток искусства. Замечательный экскурсовод, научный работник нашего академического музея – ЦАКа (Церковно-археологического кабинета). Но это не самое главное. Это человек особой отзывчивости. С ним, когда общаешься, помню, ощущаешь в нем какой-то внутренний свет, он светился. Он всегда был весел, сколько помню его, улыбался.
Анатолий Фролов у преподобного митрополита Зиновия (Мажуги)
У меня такое ощущение, что все мы, люди, имеем к одним привязанность, к другим не очень доброе отношение, а мне видится, владыка Алексий ко всем относился очень мягко. С большой любовью. Это та черта, которую он перенял, я бы даже сказал немножко дерзко, находясь в его Большой келье – у самого преподобного Сергия. Оттуда он вынес этот внутренний мир и теплоту.
Затем, когда по воле священноначалия он был как бы изъят из обители преподобного Сергия, он пошел по пути, который проложил преподобный Сергий. Когда было видение множества птиц, и иноки пошли по всей Руси времен преподобного Сергия, чтобы нести свет веры в самые различные ее уголки окрест. Точно так же Господь поставил отца Алексия в возрождающуюся обитель Новоспасского монастыря. В столице. Это было очень важно. Здесь нужен был именно отец Алексий (Фролов), который обладал, как я выше уже сказал, удивительным тактом, имел богатые таланты. Это ведь столица. Здесь народ непростой. Тут во многом формируется, хотя кому-то будет это обидно слышать, мировоззрение всей страны. Именно столицы генерируют и распространяют мировоззрение на всю страну.
Его духовный опыт – и перенятый им у великих старцев, и его собственный – был очень востребован при окормлении Новоспасского монастыря. Здесь он явил множество духовных чад, тут велась очень активная, тонкая, кропотливая – иногда штучная – миссионерская работа с православным и неправославным миром. А когда уж отправили его окормлять Костромскую кафедру, он опять остался тем же архипастырем Алексием (Фроловым). Мы знаем, что никаких к нему не было претензий. Он с мягкостью, но очень разумно управлял уже епархией. Я его очень люблю как собрата. И дай ему Бог то, к чему он стремился, – вечной жизни с Богом.
Царская комната и притча о развитии памяти
Митрополит Вятский и Слободской Марк (Тужиков):– Владыка Алексий – поистине добрый пастырь. Мы его таким запомнили еще по Московским духовным школам. Когда он у нас преподавал общую церковную историю. К нему всегда можно было подойти. Он всё обстоятельно расскажет. Если ему или кому-то из его друзей удавалось выбраться куда-то в паломничество на Афон, в Грецию, в Европу, то он нам всегда потом показывал слайды, знакомил с церковной традицией тех стран.
Сам он очень хорошо разбирался и в богослужении, и в церковном пении, и в иконописи, и в церковно-прикладном искусстве. Всюду он был человеком на своем месте: и когда служил старшим диаконом в Покровском академическом храме, и когда в ЦАКе экскурсии проводил, и тем более потом, когда его, уже рукоположив, назначили окормлять предприятие в Софрино. Он всегда всем сердцем переживал за то дело, которое ему было поручено.
При том что продукция там изготовляется массовая, стремился ее приблизить к уровню высокохудожественных образцов, чтобы по крайней мере именно таковые полагались в основу воспроизводства. Радел о том, чтобы все делалось в добрых традициях нашей Русской Православной Церкви. Как бы это преемство ни пытались разорить в XX веке атеистические власти, отец Алексий застал еще носителей традиции. Он, например, учился иконописи еще у Марии Николаевны Соколовой – монахини Иулиании, рожденной до революции.
Сам я поступил в Московские духовные школы уже после учебы в техникуме и институте – в них по тем временам все-таки ощущалась советская закалка, – так что я мог оценить разницу отношения к студентам в светских вузах и здесь. В семинарии и академии у нас была просто по-семейному теплая обстановка. Конечно, определенная строгость необходима: мы должны были усваивать знания, сдавать отчетные работы, экзамены. Но в то же время большинство преподавателей у нас были в сане. Они к нам относились по-отечески. И мы подходили к каждому из них прежде всего как к священнику: с трепетом, благоговением и любовью. В отношениях у нас была иерархичность, но не было разделенности. Наши старшие наставники относились к нам прежде всего с позиций душепопечения: оценивали не столько то, как ты усвоил материал, а наблюдали, как ты сам духовно формируешься, используя для внутреннего созидания те знания, которые впитывал. Не зарываешь ли ты талант в землю.
Диакон Анатолий Фролов
Отец Алексий, который тогда еще даже не был иеромонахом, призывал нас очень ответственно относиться к получению церковного образования. Представлялось совершенно недопустимым закончить семинарию и пойти устроиться на какую-то светскую работу. Но тем более если ты уже встал на путь служения Богу, отец Алексий был требователен к осознанности веры. Ты должен был разбираться в догматике, уметь говорить на богословские темы. Тренировались мы как раз в келье отца Алексия. Даже если мы, бывало, соберемся в келье тогда еще архимандрита Ионы (Карпухина; † 4.05.2020), как только разговор достигнет догматической кульминации:
– Ну ладно, о Троице идите говорить к Леше, – выпроваживал нас отец Иона.
И мы дружной гурьбой топали по коридорчику через несколько келий к отцу Алексию. Он тут же ставил чайник, собирал нас всех за столом, и разговор продолжался. Это очень увлеченный человек! Часами мог говорить о Боге-Троице, о Рае, о святых, о жизни духовной, о старцах и прочем…
Иеродиакон Алексий (Фролов) в ЦАКе
При всей этой запредельной для нас высоте тем общался он с нами очень непосредственно. Допустим, когда у отца Алексия разболелась спина, я ему делал массаж. И опять же при всей этой простоте и доступности он был очень строгим монахом. Снисходительным к другим и чрезвычайно строгим к себе.
Потом я навещал его в Новоспасском монастыре. Промыслительно, что владыка Алексий возглавил и поднял из запустения эту царскую обитель. Он очень любил и особо почитал даже еще до прославления убиенную Царскую семью. У него в покоях был небольшой музей, посвященный Царственным страстотерпцам. Среди экспонатов были личные вещи Августейших.
– А почему вы держите всё это за закрытыми дверями? – спросил я.
– Мало кому это нужно, – ответил он.
Владыка Алексий (Фролов)
Есть такая притча (владыка Алексий очень любил притчи): поехал один человек на Север, попал там на какой-то святой остров и спрашивает у местного жителя:
– Можно я чего-нибудь с острова на память возьму?
– Надо не брать на память, а развивать ее… – ответил тот.
А еще лучше: жить в соответствии.
Владыка Алексий жил так, как будто не было всего этого провала в безбожие в XX веке в истории нашей страны, разрушения устоев и традиций.
Когда кто-то начинал оправдывать в присутствии владыки Алексия свое неверие:
– Мы жили в такое время, нас так учили…
– Я жил в то же самое время, – удерживал он эти разглагольствования.
Может быть, поэтому до времени и держал царскую комнату за закрытыми дверями…
«Первой любви не изменяют»
Алексей Юрьевич Заров, главный врач Центральной клинической больницы святителя Алексия, митрополита Московского:– Моя супруга Екатерина еще до нашей свадьбы, как, впрочем, и после нее, так мне и говорила: «Владыка Алексий – самый главный человек в моей жизни». На заре наших супружеских отношений меня это даже несколько задевало. Потом я уже смирился с ее сверхблагоговейным отношением к владыке. Когда мы принимали решение о венчании, владыка пригласил меня на беседу. Но я в первые годы вообще ничего не понимал, что он мне говорит, я просто сидел и слушал… На ту первую беседу мы пришли вместе с Катей. Я думаю, он понимал, что я ничего не понимаю, но на мою тогда еще будущую супругу принципиально во время разговора не смотрел, а говорил всё только мне. Хотя нечто говорил нам двоим, а что-то и ей… Потом мы с нашим новорожденным сыном приехали прямо из роддома к владыке.
Памятны службы в Новоспасском монастыре. То, как мы ждали его, чтобы взять благословение. Мы не просто так выжидали – благодать его благословения всегда была ощутима. Заметив нас, благословлял со словами: «Вот благочестивая семья!» Наверно, он всем так говорил. Для меня это всегда звучало чуть ли как не обвинение: где-то подтянуть, что-то улучшить надо… Мне, наоборот, казалось: мало молились, опять в суете… И тут вновь раздаются эти его слова! Стук в самое сердце! Сразу как-то сосредоточиться хотелось.
Помню, в Онкоинституте им. П.А. Герцена, где работает мой друг Коля Воробьев (познакомившись с которым, я и стал в свое время ходить в храм святителя Николая в Вишняках), открывали новое отделение – онкоортопедии. И вот меня туда приглашают. Отец Владимир Воробьев, папа Коли, мне даже специально позвонил, хотя обычно, если его не спросишь, он не скажет, а если и скажет, то как-то обтекаемо, а тут настойчиво прямо так слышу в трубку: «Не отказывайся!»[1]. Да меня туда практически уже и перевели. И Кате, видимо, внушал: «Надо Леше туда идти». Всё было уже решено. Но я мучился почему-то. Сам я всё никак не мог решиться. Страдания у меня тогда были почти физические. Отречься сам я не мог, что-то меня держало. И тогда я уже пошел к владыке Алексию один. Попросил Катю, чтобы она договорилась с владыкой о встрече. Прихожу к нему – это был первый раз, когда я у него оказался один, – сумбурно ему изложил всю эту историю. И он мне тогда сказал:
– Первой любви не изменяют.
Я тогда это понял так: оставайся. Вышел от владыки окрыленным. Тут же позвонил в Алексеевскую больницу:
– Я остаюсь!
По-моему, они даже были расстроены – наверное, кого-то уже успели найти…
А у меня как отлегло – всё, чем я столько мучился. Мне тогда была сказана такая фраза… Эта Алексеевская больница действительно была первой больницей, в которой я работал, и меня в нее благословил на работу владыка Алексий. Он меня еще всё и подталкивал:
– Давай в аспирантуру!
Я как-то пожимал плечами…
– Что, денег нет в аспирантуру? Давай я дам!
Я тогда еще не знал, что у владык бывают деньги…
Владыка Алексий (Фролов)
Потом я сам уже переживал: окажись я в Онкоинституте им. П.А. Герцена, я бы был ближе к теме рака, может быть, я сумел бы ранее болезнь супруги распознать. Сама Катя к врачу не шла. Но как только я ей сказал: «Иди к врачу», она тут же встала и пошла. Мне она всецело доверяла. Обычно рак все-таки бывает у нерожавших. А Катя рожала одного за другим, кормила грудью. Хотя все-таки она и сама была против того, чтобы я шел работать в Институт им. П.А. Герцена…
А тогда, пристраивая меня в Алексеевскую больницу, сам владыка Алексий и позвонил отцу Аркадию (Шатову; ныне – епископу Пантелеимону). То есть опять же там как-то Катя пошла к владыке Алексию и обо всем договорилась, как это часто у женщин бывает, – она вообще была, в отличие от меня, чрезвычайно решительная. Могла по году чего-то не делать, а потом пойти и нанести сокрушительный удар. Я даже не знал, что был какой-то разговор… И вот владыка Алексий при мне, позвонив, спросил у отца Аркадия:
– Вы знаете такого Алексея?
– Ну да, знаю.
– Надо его взять на работу, – и сразу объявляет: чуть ли не заведующим.
Еще учась в мединституте, я работал в реанимации 1-й Градской больницы, где отцом Аркадием было создано Училище сестер милосердия в честь царевича Димитрия. Был открыт один из первых городских больничных храмов. Там я стал воцерковляться. Мне посчастливилось тогда работать в православном отделении реанимации, где я и познакомился со своей супругой Екатериной, она была сестрой милосердия… Это была моя первая любовь. В эту среду, благодаря содействию владыки Алексия, я и вернулся. Больница святителя Алексия находится через проспект от 1-й Градской, у нас очень тесные связи.
Хотя мне позвонили, конечно, и не сразу, а через какое-то время после звонка владыки Алексия. Я услышал голос главного врача секретариата больницы святителя Алексия Екатерины Яковлевны Богдановой – все вместе они уже приняли решение. В общем-то все в этой тусовке меня уже знали. Так я и появился в Алексеевской больнице – на это было благословение именно владыки Алексия.
Как-то еще, помню, он мне звонил, просил за какого-то больного. А потом уже позвонил, когда сам был болен. Тогда это уже был звонок как с того света – все знали, что владыка уже прикован к постели. Хотя это еще был не конец, но владыка уже слег. Попросил вдруг меня за женщину – что-то нужно было посмотреть, – и вдруг объявляет:
– Но только ты с нее денег не бери!
Какая-то это была удивительная фраза – я ее не понял. К чему это владыка сказал? На меня этот разговор как-то повлиял. А после этого я с ним уже не общался. Я пытался, конечно, как-то поучаствовать в уходе, еще какие-то моменты порешать, но это всё уже заочно.
А до того мы еще ездили всей нашей семьей к владыке в Кострому – там он уже просто как дедушка всех нас встречал. Всякий раз, к нашему удивлению, у него оказывались как раз на всех нас персональные подарки. Было ощущение, что мы у него особо любимы, хотя уверен: про это все говорят.
Отец Кирилл (Павлов) и владыка Алексий (Фролов)
Был у нас такой эпизод. Мы как-то приехали к владыке с Татьяной Владимировной Толли († 26.01.2018), она из русских эмигрантов, родилась в 1925 году в Париже. Ее родители вернулись в Россию в 1949 году, когда было объявлено, что всех якобы «прощают», но им уже здесь, на Родине, пришлось пройти через лагеря. В Москву их не пускали, они смогли осесть в Куйбышеве (нынешняя Самара), но там Татьяна Владимировна с ее чистым французским не могла устроиться учителем французского даже в школу… Она знала всю эмиграцию: и святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского, и митрополита Антония Сурожского. Приехав в Москву, стала чадом отца Всеволода Шпиллера. Она была уже очень старенькая, за 85 лет. Но ей было всё интересно. Мы взяли ее с собой. Пошли знакомить ее с владыкой Алексием. Они тут же стали обсуждать, кто кого из эмиграции знает. Потом владыка ей задал какой-то наивно-провокационный вопрос про веру. Она честно ответила. Они вместе просто хохотали. Владыка пародировал ее французские интонации. Полностью попал на ее волну, забыл про нас.
У меня, кстати, сохранилась даже замечательная фотография. Было Крещение, владыка на Крещение Иордань крестил на Волге – мороз за 25 градусов, – всё от мороза просто трещит! Владыка весь белый, у него еще облачение почему-то такое серебристое.
А их встреча с Татьяной Владимировной закончилась тем, что архиерей признался:
– Вы самая очаровательная женщина, которую я видел в своей жизни.
Да и сама Татьяна Владимировна, будучи духовно опытным человеком, потом его всю свою жизнь вспоминала; Царствие ей Небесное – она уже тоже преставилась. Внутренне они, несмотря на такой, казалось бы, необязательный игривый разговор, сразу тогда сблизились.
Владыка Алексий – святой жизни человек. И сейчас обращаешься к владыке как к святому, которого ты лично знаешь.
Записала Ольга Орлова
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
