Любовь, работа и потеря: рассказ священника-анестезиолога
Роженицы часто говорят ему: «Вы на священника похожи». У отца Кирилла Нищименко 15 лет врачебного стажа, он до сих пор совмещает служение в церкви и работу анестезиолога-реаниматолога в роддоме №7 города Новосибирска. Он принял сан незадолго до смерти жены, сейчас один воспитывает дочь и сына.
— Скоро к отцу Кириллу отправишься, — обычно говорит прихожанкам с большим сроком беременности настоятель храма в честь иконы Божией Матери Казанской Александр Патрин.
К молодому священнику настоятель отправляет не на исповедь, а… рожать. Отец Кирилл работает анестезиологом-реаниматологом в роддоме. Правда, после принятия сана дежурств берет немного — не больше суток в неделю. Прихожане требуют времени и сил. Храм в честь иконы Божией Матери Казанской стоит на окраине Новосибирска. Сразу за забором — хвойный лес. Ели стеной отделяют храмовую территорию от кладбища. Отец Кирилл встречает на пороге трапезной. На столе, покрытом клеенкой, уже приготовлено угощение к чаю. Два кота уютно устроились на кушетке.
Священник Кирилл Нищименко служит здесь недавно, перевели его год назад. До рукоположения в сан священника он два года был дьяконом в другом храме.
Храм в честь иконы Божьей Матери Казанской
— Такое совмещение: служение священника и работа врача — не мешает одно другому? — сразу интересуюсь я. — Или эти две области где-то рядом?
— Конечно, рядом, — откликается он. — Медицина и священническое служение — смежные области. Меня всегда интересовали профессии и науки, которые связаны с изучением человека. Во время учебы в семинарии узнал, что антропология — один из разделов богословия.
Когда врач с 12-летним стажем стал дьяконом, а потом священником, большинство коллег отнеслось с пониманием. Только несколько раз задавали вопрос: «Как такие несовместимые вещи совмещаешь?»
— Многие считают, что врач противится Божьей воле, — объясняет отец Кирилл. — Мол, Бог дает болезнь, а врач противодействует Богу. Для меня противоречия никакого нет.
Если Бог даст, можно вылечить, если не даст — ничего у меня не выйдет.
После окончания мединститута Кирилл Нищименко работал врачом в районном городе Карасук, в очередное воскресенье пришел в храм с суточного дежурства. Священник поинтересовался: «Ты со смены?» Кирилл ответил утвердительно. Тогда священник спросил: «Где записка с именами болящих? Ты из больницы прямо в храм на службу пришел, значит, твоя обязанность записку подать».
— Тогда мне еще такое в голову не приходило. Как частички пазла вместе лежали, но не соединялись, — вспоминает отец Кирилл.
Отец Кирилл в трапезной
— Родители не были особо верующими. Видимо, предки верили, потому отголоски христианских традиций были в семье. Перед Пасхой всегда белили дом, куличи пекли. У нас к хлебу уважительное отношение было. Думаю, потому что предки причащались. Не только из-за того, что голод когда-то пережили, но ценили Святые Дары. С детства, когда грешил, понимал, что грех совершаю. В трудные моменты было ощущение, что Бог рядом, видит, что со мной происходит.
После воцерковления Кирилл осознал, что вера меняет человека. Стал соблюдать посты, ходил в храм, но чувствовал, что может отдавать больше. Вера развивалась, и он понял, что не может не быть священником.
— Когда есть силы на что-то большее — нечестно их не применять, — говорит он.
Звонок из епархии с предложением стать священником воспринял с радостью. Диакону дали время подумать, а он не понимал, как можно отказаться от этого пути. Супруга разделяла его желание, сразу поддержала мужа.
Кирилл Нищименко с женой Татьяной
После рукоположения отец Кирилл проходил 40-дневную практику служения — сорокоуст. Татьяна на это время устроилась работать, чтобы прокормить семью.
— Я за то, чтобы священниками становились люди со светским образованием, с жизненным опытом и опытом работы.
Мне врачебные знания помогают принимать исповеди: когда человек говорит об одном, а ты понимаешь, что с ним на самом деле произошло.
Если бы я в 22 года стал священником, и мне было бы сложнее, и прихожанам со мной. Много, наверно, глупостей говорил бы людям, многого бы не понимал.
Рукоположение отца Кирилла в священнический сан
— Наоборот, переключаешься. Если разные виды деятельности чередуются, усталость не наступает.
Много трудиться Кирилл Нищименко привык. В медицине всегда работал на двух работах.
— Во-первых, чтобы семью кормить, а во-вторых, не устаешь от монотонности, — объясняет он.
Студентом Кирилл подрабатывал дежурствами на скорой помощи. Однажды пришлось принимать роды в домашних условиях. Ночная смена подходила к концу, после работы собирался ехать в институт. Перед пересменкой поступил срочный вызов к женщине со схватками.
— Это было на старших курсах, когда мы уже акушерство изучили. Я уже работал самостоятельно фельдшером. Один на вызовы ездил, — рассказывает отец Кирилл. — В таких случаях, если все хорошо, до роддома довозим. Предполагалось, что это будет быстрый вызов — до утренней пересменки успею вернуться.
Еще на младших курсах Кирилл подрабатывал санитаром в роддоме. Слышал, как кричат женщины, рожая. В тот раз, выйдя из скорой, услышал характерный крик из открытых окон и понял, что не успеет довезти женщину до роддома. Вернулся в машину, взял все необходимое.
— Принял роды в первый раз. Хотя до этого только в учебнике все это видел. Мы это проходили, конечно, и в роддоме нас водили в родовую, но впервые пришлось самостоятельно знания применять на практике. Ребенок родился благополучно.
Врачом Кирилл решил стать еще в школе. Специализацию выбрал не сразу. В 7-м классе на каникулах нашел дома учебник по хирургии, прочитал и понял, что хочет быть хирургом. Поступал на медико-психологический факультет, но в психологии разочаровался.
— Не того ожидал от нее. В медицине есть принцип доказательности: если какую-то теорию формулируешь, надо уметь ее доказать. В психологии нет такой доказательности, какая принята в медицине. Мы изучали теории личности, и никакой доказательной базы для них невозможно собрать. Один психолог говорит: «Я так думаю». Другой может поспорить с ним, может согласиться. Тем не менее, психологи консультируют, помогают людям. Не увидел я в психологии того, что мне хотелось от нее получить — комплексного взгляда на человека.
Еще в институте Кирилл мечтал стать акушером-гинекологом. Останавливало только одно — необходимость делать аборты.
— Я ходил за преподавателями, дергал за рукава, спрашивал, могу ли я стать акушером и не сделать ни одного аборта? Все сказали: не сможешь. Хотя бы когда учишься — придется научиться этой манипуляции. Выскабливание проводится не только для прерывания беременности, но и в диагностических целях. Каждый акушер-гинеколог должен владеть этой методикой, но дают учиться только на абортах. Трудно было отказаться от мечты. Но есть вещи, которые выше нас, — рассказывает он.
Вспоминая интервью с анестезиологом-реаниматологом Михаилом Иванцовым, спрашиваю, почему священник сделал такой выбор? 90-летний врач говорил, что молодые сейчас редко идут на эту специальность — очень беспокойная. Врач сопровождает больного до операции, проводит анестезию во время операции, выхаживает после. Современная аппаратура сложная, специальность граничит с другими: хирургией, акушерством, педиатрией, биохимией. Знать нужно много.
— Роддом — это обособленный раздел анестезиологии и реаниматологии по родовспоможению. Туда еще меньше народа идет, — выслушав вопрос, отвечает отец Кирилл. — Люди боятся ответственности за две жизни: женщины и ребенка. Но профессия гораздо интереснее. Больше отдачи. Видишь результат своей работы. В акушерстве он чаще положительный. Но и в другом случае есть возможность помочь как с медицинской точки зрения, так и словом поддержать.
После мединститута Кирилл Нищименко начинал работать в районной больнице, в отдаленном городе Карасук, недалеко от границы с Казахстаном. Там провел первую самостоятельную анестезию. Больному нужно было ампутировать часть ноги из-за гангрены. Мужчину мучили боли, которые невозможно было облегчить. Он не спал несколько дней.
— Как во время инфаркта боль в области сердца, так же и там, только вся нога болит, потому что кровообращение нарушено. По такому же механизму, — объясняет врач. — Я начал проводить спинномозговую анестезию. При ней человек остается в сознании, но все, что ниже места укола, не чувствует. И не может несколько часов шевелить ногами.
Молодой врач сделал укол пациенту. Больной закрыл глаза и отключился. Кирилл подумал, что он потерял сознание:
— Мне так страшно стало. И в учебниках такой случай не описан: почему он мог потерять сознание? И спросить не у кого. При этом давление, пульс в норме. Я растормошил его и понял, что он моментально заснул, потому что боль прошла. Тогда я отстал от него — дал поспать.
Через год Кирилл вернулся в Новосибирск. Работал в реанимации, дежурил на скорой помощи. Потом устроился в роддом. Он не считает, что врач и священник — области несовместимые. Роженицам важна духовная поддержка.
— Когда женщина рожает, тем более в первый раз, ей все непривычно, все страшно. Кажется, что все против нее. Во время операции кесарева сечения женщина в сознании. Она понимает, что ей сделали разрез, хотя и не видит его. Естественно, ей страшно.
В этот момент возьмешь за руку, скажешь: «Не бойся!», по голове погладишь — и большинство пациенток успокаивается.
По наблюдениям отца Кирилла, женщины на операцию кесарева сечения реагируют по-разному. Кто-то боится естественных родов, кто-то — операции. Чаще оперироваться не хотят рожающие не впервые.
— Когда знаешь — больше боишься, — говорит отец Кирилл. — Я спрашивал у женщин: «В прошлый раз плохо что-то было?» — «Да нет, все хорошо». Но все равно страх какой-то. Сейчас роженицы на всяких форумах читают всякие страшилки. А там чаще пишут те, у кого все было не совсем по плану, не совсем удачно. Поэтому они идут в интернет, чтобы пожаловаться. У кого все хорошо, об этом в сети не рассказывают.
Он сразу распознает просвещенных в интернете женщин — они задают одни и те же характерные вопросы: не отнимутся ли ноги после эпидуральной анестезии, не будет ли болеть спина всю оставшуюся жизнь и другие.
— Приходится объяснять, как на самом деле это происходит, — говорит отец Кирилл. — Чаще всего женщин переубедить можно. Если даже и нет, все равно ей бежать некуда. Если человек боится операции, он может годами откладывать, не идти в больницу, запускать болезнь. А здесь такая ситуация, что ей все равно нужно родить и роды начнутся в срок.
— У новорожденного кости черепа мягкие и швы еще не срослись на голове между костями. Это нужно для того, чтобы, когда ребенок проходит по родовым путям, голова немножко сжималась, чтобы нормально родиться. Поэтому у детей, рожденных естественным путем, форма головы немножко угловатая. В любом возрасте это видно.
Отец Кирилл на работе
После операции кесарева сечения женщина через 4–6 часов начинает понемногу ходить, в зависимости от вида анестезии. Ребенка ей приносят на вторые сутки. Мама встает к нему, ухаживает за ним, берет на руки, даже если он весит больше четырех килограммов.
— Научные данные подтверждают, что восстановлению такая нагрузка не мешает, — утверждает отец Кирилл. — Лет 20 назад после кесарева не давали вставать по несколько суток — строгий постельный режим, женщина все это время в реанимации лежала. Потом пришло понимание, в результате исследований, что чем раньше она встает, тем быстрее восстанавливается: лучше швы заживают, меньше спаек. Конечно, ребенка нужно поднимать правильно, чтобы нагрузки на спину не было. Носить специальный бандаж. Мы все это объясняем, показываем.
Роженицы не раз ему говорили: «Вы на священника похожи», — хотя в облачении не видели. Только однажды отец Кирилл приходил как священник в Новосибирский роддом №7, где работает врачом. Накануне проводил анестезию роженице, видел, как появился на свет ребенок.
— Ребенок после родов попал в реанимацию. Родители позвонили настоятелю нашего храма и спросили: «Как можно креститься?» Отец Александр выяснил, что ребенок лежит в 7-м роддоме, и отправил на требу меня. Я не знал, кого иду крестить. Когда пришел, увидел, что это тот же ребенок, на родах которого я был накануне.
Восемь лет назад Татьяна забеременела третьим ребенком. К середине беременности врачи поставили серьезный диагноз — онкология. Малыша пытались спасти. После кесарева сечения мальчик прожил девять часов. Его успели окрестить: дали имя Марк, есть возможность поминать его на богослужении в церкви.
Семья Нищименко на святом источнике
После потери сына Татьяна перенесла несколько операций и курсов химиотерапии. Супруги старались не падать духом и верить. Ездили в Москву на лечение в НИИ имени Блохина. Вся Новосибирская епархия помогала семье: и словом, и делом, и молитвой. Полгода назад Татьяна ушла из земной жизни. Отец Кирилл говорит со слезами на глазах:
— Когда мы плачем на похоронах, мы, наверное, о себе плачем. Не о покойном — мы надеемся, что он в лучшей уже жизни, надеемся, что он с Богом. Мы плачем о себе, о нашей разлуке, но если мы знаем, что эта разлука временна, что мы скоро встретимся, это помогает пережить расставание.
Со смертью он сталкивался раньше как врач, работая в общей реанимации в районном городе Карасук и в Кольцовской больнице. Уход из жизни первых пациентов произвел на молодого врача тяжелое впечатление. Он признается, что до сих пор испытывает чувство вины: вдруг можно было бы сделать что-то еще для больного?
— Когда начинаешь анализировать умом, понимаешь: сделано все. Однако ощущение, что можно было сделать больше, оставалось. Потом притупилось. Наоборот, появляется опасность относиться к этому как к обычной работе. К сожалению, бывает такое, что люди формально выполняют обязанности, забывают, что перед ними человек живой, со своими надеждами, страхами. И родственники у него есть, которые его любят и боятся за него. Все время нужно лавировать между этим. Не забыть, что работаешь с человеком, живым, настоящим, с Божьим творением. И в то же время, чтобы тебе это вред не принесло.
По словам отца Кирилла, среди врачей много атеистов. Им смерть переживать тяжелее.
— Своей смерти не то что не боюсь, но когда подойдет срок, значит пора, — объясняет он. — Зачем пытаться что-то изменить? В священническом служении так же: если Бог зовет, если надо — иду. Что тут сопротивляться, думать: «Готов, не готов?» И со смертью так же.
Отец Кирилл в храме
Есть профессии, которые требуют большой эмоциональной отдачи, сочувствия, участия в жизни других людей. Врач подвержен эмоциональному выгоранию. Священник — не профессия, а служение, но от выгорания тоже не застрахован. С ним столкнулся и отец Кирилл.
— Выгорание было. Я пытался читать об этом. Понял, что все рассказывают, как это развивается, а как лечить — никто не говорит. Не находил я серьезных научных статей на эту тему. Только вера помогает справляться.
Когда руки опускаются и ничего не хочется, вспоминаешь, что Бог не мог дать сил меньше, чем труда дал.
Начинаешь шевелиться и убеждаешься, что сил все-таки хватает. Конечно, отдых нужен регулярный и качественный. Но в профессии врача с этим туго. Выходных мало, ночных смен много. Большая часть работы — ночные дежурства.
Прошло совсем немного времени после ухода Татьяны. Семья Нищименко учится жить без любимого человека: жены, мамы. Каждый день отец дает детям задания по хозяйству: пол помыть, постирать. Посоветовавшись с Лизой, отец Кирилл покупает продукты. Еду готовит он или дочь. Глеб может поджарить яичницу, сварить кашу.
— Блюдо какое-то, конечно, не приготовит, но продукты есть — не пропадет. Когда дежурю в роддоме, дома меня нет больше суток. Детям на два дня не хватает заранее приготовленной еды, сами варят.
Семья Нищименко
От верующих предков у бабушки Кирилла осталась привычка печь сдобные булочки и сладкие пирожки к воскресному дню, почитаемому в Церкви за малую Пасху. В детстве он любил помогать бабушке и научился управляться с тестом. Любимое блюдо его семьи — бешбармак. Священник сам замешивает тесто и раскатывает тонкие лепешки.
— В бешбармаке весь смысл в том, чтобы тесто было домашнее, иначе невкусно, — объясняет он и, словно извиняясь, добавляет: — Но с пельменным тестом проще управляться.
Во всех домашних делах священник старается участвовать сам, чтобы не отвлекать детей от учебы. Дистанционные занятия давались Лизе и Глебу трудно, даже психологически. Они почти не выходили из квартиры. Священник организовал совместные походы в магазин, чтобы они хотя бы немного гуляли.
— Груз ответственности очень давит, — тихо говорит отец Кирилл. — Люди через меня получают крещение, и я должен максимально сделать все, чтобы они вернулись потом в храм. Чтобы они успели в храм прийти исповедоваться, причаститься, а не оказались там только на своем отпевании.
Первый вопрос, который он задает на огласительных беседах: «Зачем вы решили креститься?» В ответ чаще всего слышит молчание.
— У меня всегда недоумение: «Вы зачем сюда пришли?» Должна же быть какая-то цель? В любом деле должна быть цель. Дальше молчат. Или говорят что-то про Ангела Хранителя, который будет от всяких бед защищать. Стараюсь объяснить, но редко кто после этой беседы становится осознанным христианином, прихожанином. Это трудно. Может, я недостаточно доходчиво говорю, или еще что-то во мне не так. Такие сомнения, наверно, у каждого священника есть.
Священника беспокоит неосознанность людей, вступающих на христианский путь. По его мнению, даже атеист, убежденно доказывающий свою позицию, достоин уважения.
— Он, возможно, искал Бога, но пока не встретил и осознанно пришел к такому мнению. Сделал выбор. Когда люди приходят в православный храм и не видят различий между христианскими течениями — это низкий уровень просвещения. Это касается не только церковных понятий.
В обществе все больше распространяется нездоровый цинизм. Брак называют отношениями. Современная культура насаждает, что они должны приносить радость, удовольствие. Ни про ответственность, ни про взаимопонимание, ни про прощение не говорится, считает священник.
— Но это совершенно не то, что апостол Павел говорил о семье. Здесь полное отрицание истин. Ценно только то, что мне удобно, что мне нравится. Все остальное равно нулю. В России подобные процессы медленнее идут, но, мне кажется, они к нам просачиваются и будут нарастать.
Поэтому у священников много работы. Отец Кирилл замечает, как Церковь противостоит мифам с помощью современных технологий. Все больше священников проповедуют через интернет.
— Это хорошая возможность для тех, кто не ходит в церковь, питается слухами, суевериями, витающими вокруг Церкви, сделать самим вывод о православии. Увидеть, что священники — адекватные люди, могут логично и последовательно изложить мысли, среди них много образованных людей с критическим мышлением. Это направление очень перспективное. Пандемия его подстегнула.
— Откровенных масочных диссидентов у нас в храме нет, — говорит отец Кирилл. — Настоятель встречает нас с утра, если кто-то спустил маску на подбородок, показывает жестом: «Маску наденьте». Чтобы кто-то сопротивлялся, спорил — мы не сталкивались.
Но отец Кирилл вспоминает, как начало пандемии вскрыло проблемы в духовной жизни людей. После распоряжения проводить Пасхальные праздничные службы без прихожан, в интернете поднялся бунт.
— Чуть ли не восстание собирались устраивать. Много всяких гадостей писали, и про священноначалие в том числе. Мне кажется, это потому, что до пандемии выработалась привычка: принести свое тело в храм и поставить галочку: сегодня был в церкви — неделю можно жить спокойно. Молились или о делах своих думали — это уже второстепенный вопрос.
Мы не привыкли вести подлинную духовную жизнь, которой нас учили отцы Церкви. Не привыкли к настоящей молитве. Пришли в храм, за нас кто-то что-то сделал, и мы поучаствовали.
Значит, духовная жизнь наша куда-то движется.
Пример Марии Египетской, о которой говорил в начале пандемии Патриарх Кирилл, доказывает обратное. Святая жила много лет в пустыне, не ходила каждое воскресенье в храм, причастилась только перед смертью.
— Но, если вспомнить споры, возникшие вокруг запрета посещать службы, не всех вдохновил этот пример, — рассказывает отец Кирилл. — Я на странице новосибирского священника прочитал историю казака, которого отправили на службу в глухое место в Сибирь. Казак знал, что храма там нет. Поэтому вместе с другими вещами взял богослужебную книгу Минею. Представляете, какое книгопечатание было в XVII веке? Книга Минея была чуть меньше формата А3, тяжелая с толстыми страницами. Она и сейчас, в типографском издании, достаточно большая.
Казак ехал через всю страну в Сибирь, зная, что ему придется молиться самостоятельно. Читать утренние и вечерние правила, следить за календарем, вставлять нужный канон и тропари дня. И вместо лишней теплой вещи, вместо запаса еды, он взял эту огромную книгу. Перед прошлогодней Пасхой Новосибирская епархия выкладывала в интернет тексты богослужений Страстной и Светлой седмиц, для чтения мирянам, которые не попали в храм.
— Воспользовались этим единицы. Конечно, я больше общаюсь с людьми семейными, работающими, которым и вечернее правило полностью некогда прочитать. Но все равно — вот такая разница между тем, как жили наши предки, когда не в каждом селе был храм и не все могли попасть в него каждое воскресенье. Порой нужно было ехать далеко, и жили, и духовную жизнь вели. А в наше время это вызвало такую панику: что у нас отобрали что-то.
Как священник отец Кирилл считает, что главное — помогать людям.
Отец Кирилл на службе в храме в честь иконы Божьей Матери Казанской
— Не знаю, насколько это у меня получается, но такова моя обязанность — нужно к этому стремиться. Вести к спасению. Когда отвечаешь на вопросы прихожан, всегда держишь в голове: мой ответ приблизит человека к спасению, будет ему необходим или бесполезную вещь сейчас скажу?
А как врач он уверен, что человек, который страдает, испытывает боль — всегда настоящий. Он не врет и не притворяется:
— Очень интересно видеть людей настоящими. Без оболочки, без фасада, за которым прячут недостатки, чтобы выглядеть лучше. Далеко не всегда это ужасает. Наоборот, это очень интересно. Хороших людей — абсолютное большинство. На исповеди люди тоже чаще настоящие, открытые.
— Скоро к отцу Кириллу отправишься, — обычно говорит прихожанкам с большим сроком беременности настоятель храма в честь иконы Божией Матери Казанской Александр Патрин.
К молодому священнику настоятель отправляет не на исповедь, а… рожать. Отец Кирилл работает анестезиологом-реаниматологом в роддоме. Правда, после принятия сана дежурств берет немного — не больше суток в неделю. Прихожане требуют времени и сил. Храм в честь иконы Божией Матери Казанской стоит на окраине Новосибирска. Сразу за забором — хвойный лес. Ели стеной отделяют храмовую территорию от кладбища. Отец Кирилл встречает на пороге трапезной. На столе, покрытом клеенкой, уже приготовлено угощение к чаю. Два кота уютно устроились на кушетке.
Священник Кирилл Нищименко служит здесь недавно, перевели его год назад. До рукоположения в сан священника он два года был дьяконом в другом храме.
Храм в честь иконы Божьей Матери Казанской
— Такое совмещение: служение священника и работа врача — не мешает одно другому? — сразу интересуюсь я. — Или эти две области где-то рядом?
— Конечно, рядом, — откликается он. — Медицина и священническое служение — смежные области. Меня всегда интересовали профессии и науки, которые связаны с изучением человека. Во время учебы в семинарии узнал, что антропология — один из разделов богословия.
Когда врач с 12-летним стажем стал дьяконом, а потом священником, большинство коллег отнеслось с пониманием. Только несколько раз задавали вопрос: «Как такие несовместимые вещи совмещаешь?»
— Многие считают, что врач противится Божьей воле, — объясняет отец Кирилл. — Мол, Бог дает болезнь, а врач противодействует Богу. Для меня противоречия никакого нет.
Если Бог даст, можно вылечить, если не даст — ничего у меня не выйдет.
После окончания мединститута Кирилл Нищименко работал врачом в районном городе Карасук, в очередное воскресенье пришел в храм с суточного дежурства. Священник поинтересовался: «Ты со смены?» Кирилл ответил утвердительно. Тогда священник спросил: «Где записка с именами болящих? Ты из больницы прямо в храм на службу пришел, значит, твоя обязанность записку подать».
— Тогда мне еще такое в голову не приходило. Как частички пазла вместе лежали, но не соединялись, — вспоминает отец Кирилл.
Отец Кирилл в трапезной
Когда есть силы — нечестно их не применять
Кирилл Нищименко захотел стать священником еще в студенческие годы. Его будущая жена приходила в храм каждое воскресенье. Узнав, Кирилл пошел вместе с ней. С тех пор церковь не оставляет уже 20 лет. Но ощущение близости Бога помнит с детства.— Родители не были особо верующими. Видимо, предки верили, потому отголоски христианских традиций были в семье. Перед Пасхой всегда белили дом, куличи пекли. У нас к хлебу уважительное отношение было. Думаю, потому что предки причащались. Не только из-за того, что голод когда-то пережили, но ценили Святые Дары. С детства, когда грешил, понимал, что грех совершаю. В трудные моменты было ощущение, что Бог рядом, видит, что со мной происходит.
После воцерковления Кирилл осознал, что вера меняет человека. Стал соблюдать посты, ходил в храм, но чувствовал, что может отдавать больше. Вера развивалась, и он понял, что не может не быть священником.
— Когда есть силы на что-то большее — нечестно их не применять, — говорит он.
Звонок из епархии с предложением стать священником воспринял с радостью. Диакону дали время подумать, а он не понимал, как можно отказаться от этого пути. Супруга разделяла его желание, сразу поддержала мужа.
Кирилл Нищименко с женой Татьяной
После рукоположения отец Кирилл проходил 40-дневную практику служения — сорокоуст. Татьяна на это время устроилась работать, чтобы прокормить семью.
— Я за то, чтобы священниками становились люди со светским образованием, с жизненным опытом и опытом работы.
Мне врачебные знания помогают принимать исповеди: когда человек говорит об одном, а ты понимаешь, что с ним на самом деле произошло.
Если бы я в 22 года стал священником, и мне было бы сложнее, и прихожанам со мной. Много, наверно, глупостей говорил бы людям, многого бы не понимал.
Рукоположение отца Кирилла в священнический сан
«Могу я стать акушером и не сделать ни одного аборта?»
Служение в церкви и работу врача батюшка совмещает по благословению владыки. Раз в неделю сутки дежурит в больнице. Остальное время — в храме. Говорит, что совмещать духовное служение и практическую работу несложно:— Наоборот, переключаешься. Если разные виды деятельности чередуются, усталость не наступает.
Много трудиться Кирилл Нищименко привык. В медицине всегда работал на двух работах.
— Во-первых, чтобы семью кормить, а во-вторых, не устаешь от монотонности, — объясняет он.
Студентом Кирилл подрабатывал дежурствами на скорой помощи. Однажды пришлось принимать роды в домашних условиях. Ночная смена подходила к концу, после работы собирался ехать в институт. Перед пересменкой поступил срочный вызов к женщине со схватками.
— Это было на старших курсах, когда мы уже акушерство изучили. Я уже работал самостоятельно фельдшером. Один на вызовы ездил, — рассказывает отец Кирилл. — В таких случаях, если все хорошо, до роддома довозим. Предполагалось, что это будет быстрый вызов — до утренней пересменки успею вернуться.
Еще на младших курсах Кирилл подрабатывал санитаром в роддоме. Слышал, как кричат женщины, рожая. В тот раз, выйдя из скорой, услышал характерный крик из открытых окон и понял, что не успеет довезти женщину до роддома. Вернулся в машину, взял все необходимое.
— Принял роды в первый раз. Хотя до этого только в учебнике все это видел. Мы это проходили, конечно, и в роддоме нас водили в родовую, но впервые пришлось самостоятельно знания применять на практике. Ребенок родился благополучно.
Врачом Кирилл решил стать еще в школе. Специализацию выбрал не сразу. В 7-м классе на каникулах нашел дома учебник по хирургии, прочитал и понял, что хочет быть хирургом. Поступал на медико-психологический факультет, но в психологии разочаровался.
— Не того ожидал от нее. В медицине есть принцип доказательности: если какую-то теорию формулируешь, надо уметь ее доказать. В психологии нет такой доказательности, какая принята в медицине. Мы изучали теории личности, и никакой доказательной базы для них невозможно собрать. Один психолог говорит: «Я так думаю». Другой может поспорить с ним, может согласиться. Тем не менее, психологи консультируют, помогают людям. Не увидел я в психологии того, что мне хотелось от нее получить — комплексного взгляда на человека.
Еще в институте Кирилл мечтал стать акушером-гинекологом. Останавливало только одно — необходимость делать аборты.
— Я ходил за преподавателями, дергал за рукава, спрашивал, могу ли я стать акушером и не сделать ни одного аборта? Все сказали: не сможешь. Хотя бы когда учишься — придется научиться этой манипуляции. Выскабливание проводится не только для прерывания беременности, но и в диагностических целях. Каждый акушер-гинеколог должен владеть этой методикой, но дают учиться только на абортах. Трудно было отказаться от мечты. Но есть вещи, которые выше нас, — рассказывает он.
Скажешь: «Не бойся!», по голове погладишь — и роженица успокаивается
Отказавшись от мечты стать акушером-гинекологом, Кирилл выбрал анестезиологию.Вспоминая интервью с анестезиологом-реаниматологом Михаилом Иванцовым, спрашиваю, почему священник сделал такой выбор? 90-летний врач говорил, что молодые сейчас редко идут на эту специальность — очень беспокойная. Врач сопровождает больного до операции, проводит анестезию во время операции, выхаживает после. Современная аппаратура сложная, специальность граничит с другими: хирургией, акушерством, педиатрией, биохимией. Знать нужно много.
— Роддом — это обособленный раздел анестезиологии и реаниматологии по родовспоможению. Туда еще меньше народа идет, — выслушав вопрос, отвечает отец Кирилл. — Люди боятся ответственности за две жизни: женщины и ребенка. Но профессия гораздо интереснее. Больше отдачи. Видишь результат своей работы. В акушерстве он чаще положительный. Но и в другом случае есть возможность помочь как с медицинской точки зрения, так и словом поддержать.
После мединститута Кирилл Нищименко начинал работать в районной больнице, в отдаленном городе Карасук, недалеко от границы с Казахстаном. Там провел первую самостоятельную анестезию. Больному нужно было ампутировать часть ноги из-за гангрены. Мужчину мучили боли, которые невозможно было облегчить. Он не спал несколько дней.
— Как во время инфаркта боль в области сердца, так же и там, только вся нога болит, потому что кровообращение нарушено. По такому же механизму, — объясняет врач. — Я начал проводить спинномозговую анестезию. При ней человек остается в сознании, но все, что ниже места укола, не чувствует. И не может несколько часов шевелить ногами.
Молодой врач сделал укол пациенту. Больной закрыл глаза и отключился. Кирилл подумал, что он потерял сознание:
— Мне так страшно стало. И в учебниках такой случай не описан: почему он мог потерять сознание? И спросить не у кого. При этом давление, пульс в норме. Я растормошил его и понял, что он моментально заснул, потому что боль прошла. Тогда я отстал от него — дал поспать.
Через год Кирилл вернулся в Новосибирск. Работал в реанимации, дежурил на скорой помощи. Потом устроился в роддом. Он не считает, что врач и священник — области несовместимые. Роженицам важна духовная поддержка.
— Когда женщина рожает, тем более в первый раз, ей все непривычно, все страшно. Кажется, что все против нее. Во время операции кесарева сечения женщина в сознании. Она понимает, что ей сделали разрез, хотя и не видит его. Естественно, ей страшно.
В этот момент возьмешь за руку, скажешь: «Не бойся!», по голове погладишь — и большинство пациенток успокаивается.
По наблюдениям отца Кирилла, женщины на операцию кесарева сечения реагируют по-разному. Кто-то боится естественных родов, кто-то — операции. Чаще оперироваться не хотят рожающие не впервые.
— Когда знаешь — больше боишься, — говорит отец Кирилл. — Я спрашивал у женщин: «В прошлый раз плохо что-то было?» — «Да нет, все хорошо». Но все равно страх какой-то. Сейчас роженицы на всяких форумах читают всякие страшилки. А там чаще пишут те, у кого все было не совсем по плану, не совсем удачно. Поэтому они идут в интернет, чтобы пожаловаться. У кого все хорошо, об этом в сети не рассказывают.
Он сразу распознает просвещенных в интернете женщин — они задают одни и те же характерные вопросы: не отнимутся ли ноги после эпидуральной анестезии, не будет ли болеть спина всю оставшуюся жизнь и другие.
— Приходится объяснять, как на самом деле это происходит, — говорит отец Кирилл. — Чаще всего женщин переубедить можно. Если даже и нет, все равно ей бежать некуда. Если человек боится операции, он может годами откладывать, не идти в больницу, запускать болезнь. А здесь такая ситуация, что ей все равно нужно родить и роды начнутся в срок.
Был на родах как врач, а потом крестил новорожденного
Во время естественных родов ребенок испытывает физиологический стресс, благодаря которому в организме происходят гормональные изменения, необходимые для жизни снаружи. По словам врача, после операции кесарева сечения дети тоже хорошо адаптируются. Он подсказывает, что таких детей можно узнать по форме головы: всегда идеально ровная, круглая:— У новорожденного кости черепа мягкие и швы еще не срослись на голове между костями. Это нужно для того, чтобы, когда ребенок проходит по родовым путям, голова немножко сжималась, чтобы нормально родиться. Поэтому у детей, рожденных естественным путем, форма головы немножко угловатая. В любом возрасте это видно.
Отец Кирилл на работе
После операции кесарева сечения женщина через 4–6 часов начинает понемногу ходить, в зависимости от вида анестезии. Ребенка ей приносят на вторые сутки. Мама встает к нему, ухаживает за ним, берет на руки, даже если он весит больше четырех килограммов.
— Научные данные подтверждают, что восстановлению такая нагрузка не мешает, — утверждает отец Кирилл. — Лет 20 назад после кесарева не давали вставать по несколько суток — строгий постельный режим, женщина все это время в реанимации лежала. Потом пришло понимание, в результате исследований, что чем раньше она встает, тем быстрее восстанавливается: лучше швы заживают, меньше спаек. Конечно, ребенка нужно поднимать правильно, чтобы нагрузки на спину не было. Носить специальный бандаж. Мы все это объясняем, показываем.
Роженицы не раз ему говорили: «Вы на священника похожи», — хотя в облачении не видели. Только однажды отец Кирилл приходил как священник в Новосибирский роддом №7, где работает врачом. Накануне проводил анестезию роженице, видел, как появился на свет ребенок.
— Ребенок после родов попал в реанимацию. Родители позвонили настоятелю нашего храма и спросили: «Как можно креститься?» Отец Александр выяснил, что ребенок лежит в 7-м роддоме, и отправил на требу меня. Я не знал, кого иду крестить. Когда пришел, увидел, что это тот же ребенок, на родах которого я был накануне.
«На похоронах мы о себе плачем»
С будущей женой Кирилл познакомился в 11-м классе, когда приехал доучиваться в Новосибирск. Поженились студентами — после третьего курса. К шестому курсу в молодой семье было двое детей. Сейчас Лизе 15 лет, Глебу — 13.Восемь лет назад Татьяна забеременела третьим ребенком. К середине беременности врачи поставили серьезный диагноз — онкология. Малыша пытались спасти. После кесарева сечения мальчик прожил девять часов. Его успели окрестить: дали имя Марк, есть возможность поминать его на богослужении в церкви.
Семья Нищименко на святом источнике
После потери сына Татьяна перенесла несколько операций и курсов химиотерапии. Супруги старались не падать духом и верить. Ездили в Москву на лечение в НИИ имени Блохина. Вся Новосибирская епархия помогала семье: и словом, и делом, и молитвой. Полгода назад Татьяна ушла из земной жизни. Отец Кирилл говорит со слезами на глазах:
— Когда мы плачем на похоронах, мы, наверное, о себе плачем. Не о покойном — мы надеемся, что он в лучшей уже жизни, надеемся, что он с Богом. Мы плачем о себе, о нашей разлуке, но если мы знаем, что эта разлука временна, что мы скоро встретимся, это помогает пережить расставание.
Со смертью он сталкивался раньше как врач, работая в общей реанимации в районном городе Карасук и в Кольцовской больнице. Уход из жизни первых пациентов произвел на молодого врача тяжелое впечатление. Он признается, что до сих пор испытывает чувство вины: вдруг можно было бы сделать что-то еще для больного?
— Когда начинаешь анализировать умом, понимаешь: сделано все. Однако ощущение, что можно было сделать больше, оставалось. Потом притупилось. Наоборот, появляется опасность относиться к этому как к обычной работе. К сожалению, бывает такое, что люди формально выполняют обязанности, забывают, что перед ними человек живой, со своими надеждами, страхами. И родственники у него есть, которые его любят и боятся за него. Все время нужно лавировать между этим. Не забыть, что работаешь с человеком, живым, настоящим, с Божьим творением. И в то же время, чтобы тебе это вред не принесло.
По словам отца Кирилла, среди врачей много атеистов. Им смерть переживать тяжелее.
— Своей смерти не то что не боюсь, но когда подойдет срок, значит пора, — объясняет он. — Зачем пытаться что-то изменить? В священническом служении так же: если Бог зовет, если надо — иду. Что тут сопротивляться, думать: «Готов, не готов?» И со смертью так же.
Отец Кирилл в храме
Есть профессии, которые требуют большой эмоциональной отдачи, сочувствия, участия в жизни других людей. Врач подвержен эмоциональному выгоранию. Священник — не профессия, а служение, но от выгорания тоже не застрахован. С ним столкнулся и отец Кирилл.
— Выгорание было. Я пытался читать об этом. Понял, что все рассказывают, как это развивается, а как лечить — никто не говорит. Не находил я серьезных научных статей на эту тему. Только вера помогает справляться.
Когда руки опускаются и ничего не хочется, вспоминаешь, что Бог не мог дать сил меньше, чем труда дал.
Начинаешь шевелиться и убеждаешься, что сил все-таки хватает. Конечно, отдых нужен регулярный и качественный. Но в профессии врача с этим туго. Выходных мало, ночных смен много. Большая часть работы — ночные дежурства.
Прошло совсем немного времени после ухода Татьяны. Семья Нищименко учится жить без любимого человека: жены, мамы. Каждый день отец дает детям задания по хозяйству: пол помыть, постирать. Посоветовавшись с Лизой, отец Кирилл покупает продукты. Еду готовит он или дочь. Глеб может поджарить яичницу, сварить кашу.
— Блюдо какое-то, конечно, не приготовит, но продукты есть — не пропадет. Когда дежурю в роддоме, дома меня нет больше суток. Детям на два дня не хватает заранее приготовленной еды, сами варят.
Семья Нищименко
От верующих предков у бабушки Кирилла осталась привычка печь сдобные булочки и сладкие пирожки к воскресному дню, почитаемому в Церкви за малую Пасху. В детстве он любил помогать бабушке и научился управляться с тестом. Любимое блюдо его семьи — бешбармак. Священник сам замешивает тесто и раскатывает тонкие лепешки.
— В бешбармаке весь смысл в том, чтобы тесто было домашнее, иначе невкусно, — объясняет он и, словно извиняясь, добавляет: — Но с пельменным тестом проще управляться.
Во всех домашних делах священник старается участвовать сам, чтобы не отвлекать детей от учебы. Дистанционные занятия давались Лизе и Глебу трудно, даже психологически. Они почти не выходили из квартиры. Священник организовал совместные походы в магазин, чтобы они хотя бы немного гуляли.
О ценностях и проповедях в интернете
На отпевании в церкви вокруг покойного собираются родные: верующие и неверующие. Чаще всего они редко заходят в храм, некоторые никогда не бывали на богослужениях. Священник говорит им, что человек должен быть готов в любой момент предстать перед Богом. Беда, если это произойдет без покаяния. Понимая, что для некоторых это единственный шанс услышать о вечности, он подробно объясняет, подолгу отвечает на вопросы.— Груз ответственности очень давит, — тихо говорит отец Кирилл. — Люди через меня получают крещение, и я должен максимально сделать все, чтобы они вернулись потом в храм. Чтобы они успели в храм прийти исповедоваться, причаститься, а не оказались там только на своем отпевании.
Первый вопрос, который он задает на огласительных беседах: «Зачем вы решили креститься?» В ответ чаще всего слышит молчание.
— У меня всегда недоумение: «Вы зачем сюда пришли?» Должна же быть какая-то цель? В любом деле должна быть цель. Дальше молчат. Или говорят что-то про Ангела Хранителя, который будет от всяких бед защищать. Стараюсь объяснить, но редко кто после этой беседы становится осознанным христианином, прихожанином. Это трудно. Может, я недостаточно доходчиво говорю, или еще что-то во мне не так. Такие сомнения, наверно, у каждого священника есть.
Священника беспокоит неосознанность людей, вступающих на христианский путь. По его мнению, даже атеист, убежденно доказывающий свою позицию, достоин уважения.
— Он, возможно, искал Бога, но пока не встретил и осознанно пришел к такому мнению. Сделал выбор. Когда люди приходят в православный храм и не видят различий между христианскими течениями — это низкий уровень просвещения. Это касается не только церковных понятий.
В обществе все больше распространяется нездоровый цинизм. Брак называют отношениями. Современная культура насаждает, что они должны приносить радость, удовольствие. Ни про ответственность, ни про взаимопонимание, ни про прощение не говорится, считает священник.
— Но это совершенно не то, что апостол Павел говорил о семье. Здесь полное отрицание истин. Ценно только то, что мне удобно, что мне нравится. Все остальное равно нулю. В России подобные процессы медленнее идут, но, мне кажется, они к нам просачиваются и будут нарастать.
Поэтому у священников много работы. Отец Кирилл замечает, как Церковь противостоит мифам с помощью современных технологий. Все больше священников проповедуют через интернет.
— Это хорошая возможность для тех, кто не ходит в церковь, питается слухами, суевериями, витающими вокруг Церкви, сделать самим вывод о православии. Увидеть, что священники — адекватные люди, могут логично и последовательно изложить мысли, среди них много образованных людей с критическим мышлением. Это направление очень перспективное. Пандемия его подстегнула.
Человек в состоянии стресса всегда настоящий
В пандемию на службах в храме иконы Казанской Божьей Матери не так многолюдно, как раньше. Здание храма новое, зал для богослужений просторный. Все предосторожности, предписанные в указе из Патриархии, соблюдаются.— Откровенных масочных диссидентов у нас в храме нет, — говорит отец Кирилл. — Настоятель встречает нас с утра, если кто-то спустил маску на подбородок, показывает жестом: «Маску наденьте». Чтобы кто-то сопротивлялся, спорил — мы не сталкивались.
Но отец Кирилл вспоминает, как начало пандемии вскрыло проблемы в духовной жизни людей. После распоряжения проводить Пасхальные праздничные службы без прихожан, в интернете поднялся бунт.
— Чуть ли не восстание собирались устраивать. Много всяких гадостей писали, и про священноначалие в том числе. Мне кажется, это потому, что до пандемии выработалась привычка: принести свое тело в храм и поставить галочку: сегодня был в церкви — неделю можно жить спокойно. Молились или о делах своих думали — это уже второстепенный вопрос.
Мы не привыкли вести подлинную духовную жизнь, которой нас учили отцы Церкви. Не привыкли к настоящей молитве. Пришли в храм, за нас кто-то что-то сделал, и мы поучаствовали.
Значит, духовная жизнь наша куда-то движется.
Пример Марии Египетской, о которой говорил в начале пандемии Патриарх Кирилл, доказывает обратное. Святая жила много лет в пустыне, не ходила каждое воскресенье в храм, причастилась только перед смертью.
— Но, если вспомнить споры, возникшие вокруг запрета посещать службы, не всех вдохновил этот пример, — рассказывает отец Кирилл. — Я на странице новосибирского священника прочитал историю казака, которого отправили на службу в глухое место в Сибирь. Казак знал, что храма там нет. Поэтому вместе с другими вещами взял богослужебную книгу Минею. Представляете, какое книгопечатание было в XVII веке? Книга Минея была чуть меньше формата А3, тяжелая с толстыми страницами. Она и сейчас, в типографском издании, достаточно большая.
Казак ехал через всю страну в Сибирь, зная, что ему придется молиться самостоятельно. Читать утренние и вечерние правила, следить за календарем, вставлять нужный канон и тропари дня. И вместо лишней теплой вещи, вместо запаса еды, он взял эту огромную книгу. Перед прошлогодней Пасхой Новосибирская епархия выкладывала в интернет тексты богослужений Страстной и Светлой седмиц, для чтения мирянам, которые не попали в храм.
— Воспользовались этим единицы. Конечно, я больше общаюсь с людьми семейными, работающими, которым и вечернее правило полностью некогда прочитать. Но все равно — вот такая разница между тем, как жили наши предки, когда не в каждом селе был храм и не все могли попасть в него каждое воскресенье. Порой нужно было ехать далеко, и жили, и духовную жизнь вели. А в наше время это вызвало такую панику: что у нас отобрали что-то.
Как священник отец Кирилл считает, что главное — помогать людям.
Отец Кирилл на службе в храме в честь иконы Божьей Матери Казанской
— Не знаю, насколько это у меня получается, но такова моя обязанность — нужно к этому стремиться. Вести к спасению. Когда отвечаешь на вопросы прихожан, всегда держишь в голове: мой ответ приблизит человека к спасению, будет ему необходим или бесполезную вещь сейчас скажу?
А как врач он уверен, что человек, который страдает, испытывает боль — всегда настоящий. Он не врет и не притворяется:
— Очень интересно видеть людей настоящими. Без оболочки, без фасада, за которым прячут недостатки, чтобы выглядеть лучше. Далеко не всегда это ужасает. Наоборот, это очень интересно. Хороших людей — абсолютное большинство. На исповеди люди тоже чаще настоящие, открытые.
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
