Что означают слова из Евангелия?
«И доныне Царство Небесное СИЛОЮ берется», – как понять эти слова апостола Матфея?
Одними из самых цитируемых евангельских изречений являются слова «От дней же Иоанна Крестителя и доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают Его» (Mф. 11, 12).
Эта очень выразительная и энергичная фраза звучит, словно удар колокола, напоминающий, что во всякое время нельзя спать.
Однако очень интересно, что в греческом оригинале энергичность этих строк вырастает еще больше, на порядок, вплоть да самой настоящей парадоксальности.
Вот как эта фраза звучит по-древнегречески: ἀπὸ δὲ τῶν ἡμερῶν Ἰωάννου τοῦ βαπτιστοῦ ἕως ἄρτι ἡ βασιλεία τῶν οὐρανῶν βιάζεται, καὶ βιασταὶ ἁρπάζουσιν αὐτήν.
Дело в том, что в русском переводе Нового Завета словосочетанием «употребляющие усилие» переведено слово ὁ βιαστής (biastēs), которое, если дословно, точнее переводить как «применяющий силу». Оно образовано от существительного ἡ βία (bia) – сила, насилие, принуждение. Поэтому одним из основных значений βιαστής в древнегреческом языке было слово «разбойник».
И вероятность прочитать βιαστής как разбойника вырастает еще больше благодаря употребленному в этой фразе рядом глаголу ἁρπάζω (harpadzō), который в высоком стиле перевели как «восхищать» – в смысле достигать чего-то высокого. Однако основное значение этого древнегреческого слова – «хватать», «похищать», «захватывать», «грабить».
Поэтому данную фразу из Евангелия вполне можно прочитать и так: «От дней же Иоанна Крестителя и доныне Царство Небесное насилием берется, и разбойники похищают Его».
Слово «разбойники» тут можно и нужно, наверно, поставить в кавычки, потому что имеются в виду не собственно они, а те, кто лишь с ними схож в определенном отношении.
Ведь здесь говорится о том, что нам, расхоложенным современным людям, трудно даже представить. Что ревность к Богу и жизни по Его заповедям должна быть неостановимой и неукротимой, что она должна доходить до нарушения правил обычной жизни. Что стремящиеся к Богу должны выходить, вырываться из мира и плена обыденности так же, как из него по-своему выходят разбойники.
Речь идет о внутреннем огне, который должен разгораться все больше и больше, и поглотить всего человека.
Мне кажется, что удачно этот оттенок определенной внезаконости, предельной ревности в стремлении к Небесному Царству, который должен быть у верующего, хорошо иллюстрируют следующие слова из книги Сергея Иосифовича Фуделя «Путь отцов»:
«“Тайна христианства необычайна для мира сего” (преп. Макарий Великий, Д 1, 177). Любовь в христианстве не “кодекс моральных правил”, а непостижимая природа Божества, и соучастие в ней выводит нас из арифметики наших представлений.
“Живущий в любви, – говорит св. Исаак Сирин, – плодоприносит жизнь от Бога, и в этом еще мире обоняет оный воздух воскресения. Любовь есть царство. О ней Господь таинственно обетовал Апостолам, что вкусят ея в царстве Его. Ибо сказанное Да ясте и пиете на трапезе царствия Моего (Лук. 22, 30), что иное означает, как не любовь? – Вот вино веселящее сердце человека (Пс. 103, 15). «Блажен, кто испиет вина сего!” (Д II — 743-744).
При действительном, а не словесном соприкосновении с Божественным миром, очевидно, невозможна умеренность. Чем более разгорается в человеке любовь ко Христу, тем все ярче она освещает человеку его темноту.
Чем больше возгорается в человеке огонь Христов, тем больше человек смиряется, чувствуя свое ничтожество перед этим огнем, и чем больше смиряется, тем все больше этой огнеопальной любви вожделеет.
“Я всеми силами молюсь о вас к Богу, чтобы Он вверг в сердца ваши огонь, который Господь наш Иисус Христос пришел воврещи на Землю” (Лук. 12, 49) (преп. Антоний Великий, Д I — 29).
Юрий Пущаев
Одними из самых цитируемых евангельских изречений являются слова «От дней же Иоанна Крестителя и доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают Его» (Mф. 11, 12).
Эта очень выразительная и энергичная фраза звучит, словно удар колокола, напоминающий, что во всякое время нельзя спать.
Однако очень интересно, что в греческом оригинале энергичность этих строк вырастает еще больше, на порядок, вплоть да самой настоящей парадоксальности.
Вот как эта фраза звучит по-древнегречески: ἀπὸ δὲ τῶν ἡμερῶν Ἰωάννου τοῦ βαπτιστοῦ ἕως ἄρτι ἡ βασιλεία τῶν οὐρανῶν βιάζεται, καὶ βιασταὶ ἁρπάζουσιν αὐτήν.
Дело в том, что в русском переводе Нового Завета словосочетанием «употребляющие усилие» переведено слово ὁ βιαστής (biastēs), которое, если дословно, точнее переводить как «применяющий силу». Оно образовано от существительного ἡ βία (bia) – сила, насилие, принуждение. Поэтому одним из основных значений βιαστής в древнегреческом языке было слово «разбойник».
И вероятность прочитать βιαστής как разбойника вырастает еще больше благодаря употребленному в этой фразе рядом глаголу ἁρπάζω (harpadzō), который в высоком стиле перевели как «восхищать» – в смысле достигать чего-то высокого. Однако основное значение этого древнегреческого слова – «хватать», «похищать», «захватывать», «грабить».
Поэтому данную фразу из Евангелия вполне можно прочитать и так: «От дней же Иоанна Крестителя и доныне Царство Небесное насилием берется, и разбойники похищают Его».
Слово «разбойники» тут можно и нужно, наверно, поставить в кавычки, потому что имеются в виду не собственно они, а те, кто лишь с ними схож в определенном отношении.
Ведь здесь говорится о том, что нам, расхоложенным современным людям, трудно даже представить. Что ревность к Богу и жизни по Его заповедям должна быть неостановимой и неукротимой, что она должна доходить до нарушения правил обычной жизни. Что стремящиеся к Богу должны выходить, вырываться из мира и плена обыденности так же, как из него по-своему выходят разбойники.
Речь идет о внутреннем огне, который должен разгораться все больше и больше, и поглотить всего человека.
Мне кажется, что удачно этот оттенок определенной внезаконости, предельной ревности в стремлении к Небесному Царству, который должен быть у верующего, хорошо иллюстрируют следующие слова из книги Сергея Иосифовича Фуделя «Путь отцов»:
«“Тайна христианства необычайна для мира сего” (преп. Макарий Великий, Д 1, 177). Любовь в христианстве не “кодекс моральных правил”, а непостижимая природа Божества, и соучастие в ней выводит нас из арифметики наших представлений.
“Живущий в любви, – говорит св. Исаак Сирин, – плодоприносит жизнь от Бога, и в этом еще мире обоняет оный воздух воскресения. Любовь есть царство. О ней Господь таинственно обетовал Апостолам, что вкусят ея в царстве Его. Ибо сказанное Да ясте и пиете на трапезе царствия Моего (Лук. 22, 30), что иное означает, как не любовь? – Вот вино веселящее сердце человека (Пс. 103, 15). «Блажен, кто испиет вина сего!” (Д II — 743-744).
При действительном, а не словесном соприкосновении с Божественным миром, очевидно, невозможна умеренность. Чем более разгорается в человеке любовь ко Христу, тем все ярче она освещает человеку его темноту.
Чем больше возгорается в человеке огонь Христов, тем больше человек смиряется, чувствуя свое ничтожество перед этим огнем, и чем больше смиряется, тем все больше этой огнеопальной любви вожделеет.
“Я всеми силами молюсь о вас к Богу, чтобы Он вверг в сердца ваши огонь, который Господь наш Иисус Христос пришел воврещи на Землю” (Лук. 12, 49) (преп. Антоний Великий, Д I — 29).
Юрий Пущаев
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
