Вероятность чуда — 5%: ещё одна история об Антонии Сурожском

Эту историю из жизни владыки рассказала много лет знавшая его Елена Садовникова, президент фонда «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского».

В1990-е годы одна благотворительная организация взялась возить в английские госпитали тяжелобольных детей из бывшего Советского Союза для трансплантации костного мозга. И однажды в тот госпиталь, при котором находилась научная организация, где я в то время работала, привезли мальчика, который был болен лейкозом. Ни он сам, ни мама не знали по-английски ни слова, и нужен был волонтер, который выполнял бы функции переводчика: ведь трансплантация костного мозга — операция чрезвычайно тяжелая и опасная, требующая контакта с пациентом. Я вызвалась помочь. Но, познакомившись с этим мальчиком поближе, поняла, что это будет для меня настоящим страшным испытанием. И телосложением, и возрастом он напоминал мне моего собственного сына. А шансов выжить после трансплантации у него было очень мало — всего 5 %. Скорее всего, ему предстояло умереть в муках. И я чудовищно переживала.
Как-то после всенощной, вся в слезах, я подошла к нашему викарному архиерею и рассказала ему об этом мальчике. Видимо, не очень внятно, потому что архиерей решил, что речь о моем сыне, и сказал: «А вы не пробовали к владыке Антонию обратиться? У него такая сила молитвы! Я всегда к нему обращаюсь в таких ситуациях».
На следующий день после литургии мы сидели с отцом Михаилом Фортунато (священником и регентом лондонского собора Успения Божией Матери и всех святых, где служил митрополит Антоний. — Прим. ред.) в офисной библиотеке. Вдруг открывается дверь, и в двери возникают встревоженные лица викарного архиерея и митрополита Антония. Владыка Антоний поманил меня пальцем и обратился к отцу Михаилу: «Можно я у вас Лену заберу?» Заходим к нему в комнату, садимся. Он берет меня за руки и говорит: «Ну, рассказывайте. Что с сыном?» Тут только я поняла свою ошибку: «Владыка, простите, я вас невольно ввела в заблуждение…» — но он и бровью не повел: «Рассказывайте».
И я ему рассказала, что не могу отпустить этого мальчика. И из-за этого не могу причащаться, потому что я не в состоянии сказать Богу: «Да будет воля Твоя».
Тогда митрополит Антоний откинулся в кресле и сказал: «Да… Знаете, есть такие вещи, на которые ответа нет. Когда я думаю о них, то только обращаюсь к Богу. И вы ставьте этот вопрос перед Богом». А потом добавил: «А мы будем молиться за мальчика. Вот, передайте ему маленькую иконку».
Чудеса не сопровождаются фейерверками, и всегда легко сказать, что случившееся впоследствии — это чистое совпадение.
На седьмой день после трансплантации начинается процесс, к которому врачи бывают готовы, — отторжение слизистой. А это неизбежно чудовищные боли, особенно в горле и других чувствительных местах; больным в таких случаях зачастую дают морфий…
В один из этих дней я присутствовала на осмотре, и врач пытался добиться, чтобы мальчик открыл рот и дал себя осмотреть. Он хотел объяснить, что ничего не станет делать, только посветит в рот фонариком. Но мальчик показывать рот категорически отказывался. А потом вдруг взял салфетку, отвернулся и… выплюнул жвачку! Понимаете?! У него не было никаких болей вообще, он просто стеснялся показать жвачку!
Свои 5 % он тогда использовал и выжил. Лет десять потом мы поддерживали с ним отношения.
Это был один из редких случаев, когда я услышала от владыки слова: «Будем молиться». К молитве у него отношение было особенное.
Перед молитвой всё отступало на задний план. И молитва его была реальнее, чем реальность. Создавалось ощущение невероятной плотности, молитву можно было буквально руками пощупать.
Однажды мы сидели на лавочке в церкви, и я, как бы между прочим, попросила владыку: «Помолитесь о мне!» Помню, он выпрямился и очень серьезно мне ответил: «Никогда не просите о себе молиться. Вы не знаете, что это значит». Эти слова меня обожгли.
Я долго не могла понять, что хотел сказать мне владыка, и лишь потом, как мне кажется, поняла, что он имел в виду.
Владыка не мог молиться о человеке так же «между делом», как его об этом, случалось, просили. Если он принимался о ком-то молиться, то брал на себя человека целиком — со всеми его слабостями, трудностями, со всем грузом неразрешенных проблем, — и тащил на себе. Это, наверное, страшный труд — взять на себя другого человека. И митрополит Антоний брал на себя этот труд. Я знаю, что он молился и обо мне, и о многих других людях. И молился, пока у него хватало сил.

***
Об авторе
Елена Юрьевна Садовникова – выпускница биологического факультета МГУ, ученый-иммунолог. В начале 1990-х на несколько лет уехала в Великобританию для работы по контракту в Университете Лондона, затем в Имперском Колледже. Входила в группу ученых, которые изучали связь вируса папилломы человека с раковыми заболеваниями и работала над подходами к иммунотерапии рецидивирующих лейкозов. Однажды Елена Юрьевна узнала, что в центре Лондона есть собор, где проводит беседы на «великолепном русском языке девятнадцатого века» пожилой священник. В то время она не была верующим человеком, но успела соскучиться по русскоязычному кругу общения и однажды пришла в собор Успения Божией Матери и всех святых. Пришла и поняла: здесь то, чего она искала всю свою жизнь.
Встречи Елены Юрьевны с митрополитом Антонием не прекратились и после того, как она вернулась в Россию. Она продолжала регулярно ездить в Англию и обязательно бывала у владыки, чтобы поделиться радостью, болью, сомнениями, задать все главные вопросы.
«С уходом владыки в наших отношениях ничего не изменилось, — улыбается Елена Юрьевна. — Я так же продолжаю разговаривать с ним обо всём».