Священник на стройке — история из жизни

Как известно, современные священники делятся на два типа: одни ходят в камилавках, а другие – в строительных касках. Священник Андрей Ноздрин живет возле польской границы в белорусском Гродно, строит храм по футуристическому проекту и работает на башенном кране.
Что важно знать о церковной стройке, какие бывают спонсоры и проблемы, существует ли проект «храма мечты» и можно ли полюбить волокиту и строительство в компании лучшей в мире общины.
– Мы все знаем, с чего начинается любая обычная стройка. А с чего начинается стройка храма? Что нужно построить в первую очередь? – Общину. Без нее вообще можно не начинать ничего делать. Все равно ничего хорошего не получится. Мы даже на уровне языка отождествляем понятия «храм» и «церковь». И думаем, что когда мы строим храм – мы строим церковь. А это не всегда так. Потому что церковь – это люди, а храм – стены. Храм всегда будет вторичен по отношению к людям. Это служебное помещение во всех смыслах.
А так, непосредственно стройку мы начали с поклонного креста, конечно. Чтобы люди могли молиться. Но и крест есть, потому что люди есть. Опять все упирается в общину.
– Как начиналась ваша община?
– У меня прямо какой-то иконописный вариант получился. Прямо вот так, как оно всегда должно быть. Если коротко, то люди из нового городского микрорайона пришли к епископу и сказали: мы хотим причащаться, исповедоваться, в общем, ходить в храм, но до ближайшего – 8 километров. Район на отшибе. Дайте нам священника, потому что он нам нужен. Мы будем строить храм.
Здесь ключевые слова: «Мы будем строить». То есть я тоже вторичен по отношению к общине. Хоть я и настоятель, но только помогаю общему делу. В своей роли. И вот это «Мы будем строить» – самое главное.
Хотя иногда бывает, что священнику говорят: «Надо построить храм – иди организовывай общину». То есть храм становится целью, а община – как будто средством.
Я, когда получил указ архиерея, думал, что план примерно такой: строим поклонный крест, потом временный малый храм, потом немного насобираем средств, построим большой основной храм и в конце – воскресную школу. Но пошло все вообще не по плану.
Наш микрорайон – один из крупнейших в городе и совсем новый. А значит, здесь еще не развита инфраструктура. Плюс к этому много социального жилья, многодетных семей, например. И в отсутствие инфраструктуры детям нечем заняться. До центра очень далеко. А больше пойти некуда. И тут мы поняли, что это же наш «Клондайк».

Отец Андрей с семьей
Поняли мы это, когда в первый год в воскресную школу к нам записалось 250 человек. Сейчас их 450. А в этом году, с новым набором, будет, наверное, 600.
– То есть начали не с храма?
– Мы быстро поняли, что наши планы меняются – надо строить не главный храм, а помещения для детей. Можно, конечно, построить храм, но мы безвозвратно упустим время и людей. Потому что у этих детей была только одна альтернатива – улица. Мы быстренько накупили строительных бытовок и сделали несколько смен. Занятия идут с пятницы по воскресенье. Можно было, конечно, в первую очередь построить грандиозный храм. Но когда к тебе приходят дети из социальных семей и не очень спешат домой – их можно даже чаем не поить, просто уделить внимание – то ты понимаешь, что выбор сделан правильный. Стройка должна подчиняться интересам общины, а не наоборот.
– У вас, наверное, большой штат, раз такая воскресная школа?
– 16 преподавателей, три регента (детский хор, взрослый хор и хор бабушек), хор 7-8 человек, просфорница, сторож – он же пономарь и он же завхоз, – и еще я со вторым священником.
– И всем платите зарплату, при том, что не построен основной храм?
– Всем, кроме преподавателей. Они работают как волонтеры, потому что видят ту же проблему, о которой я уже сказал выше. Половина из них – выпускники катехизаторских курсов, на которых я преподавал и так мы познакомились. К праздникам мы пытаемся их отблагодарить хотя бы небольшим подарком. Но вообще я им очень благодарен за их жертвенный труд.
Почти все пожертвования прихожан уходят на зарплату остальным в нашем штате. Для стройки приходится искать другие средства.

Ну вот я и пошел на крановщика

– Я знаю, что вы недавно закончили курсы машиниста башенного крана и сейчас проходите практику. Надо полагать, это и есть те самые «другие средства».
– Не все, конечно (улыбается). Просто я не думаю, что функция священника ограничивается службой, благословением и подачей руки для целования. Но если раньше на стройке я мог спокойно работать в режиме «принеси-подай», то теперь просто уровень задач повысился.
Вот нам надо сделать перекрытия для воскресной школы. «Жилстрой» выделил нам кран. Он стоял три месяца без работы, потому что оплата крановщика – очень дорогая. А сам «Жилстрой» своих нам одолжить не мог, потому что все на объектах. И стали уже поговаривать, что технику заберут, раз она у нас простаивает. Ну вот я и пошел на крановщика.

Отец Андрей
– Что было самым сложным в обучении?
– Там проблемы нарастают вместе с подъемом по ступенькам. Сначала – высота. Я думал, что я не боюсь. Оказалось – вранье. Только Иисусова молитва помогала. Потом садишься в кабину, а она может от груза и ветра на метр наклоняться. Но самое страшное – это когда ведешь 2 поддона кирпичей по 3 тонны и их принимают люди. Живые.
Но ничего, привык. Когда стал практику проходить, строители узнали, кто я, даже матом перестали ругаться.
– А как относитесь к тому, что на Западе многие священники вынуждены зарабатывать себе на жизнь? Служат и одновременно где-то еще подрабатывают.
– Негативно.
– Но сами-то работаете на кране!
– Я не хожу на кран, как на работу. Я негативно к этому отношусь, потому что сложно совмещать служение с чем-то еще. Да даже со стройкой храма – чем больше я вожусь с цементом, тем меньше я вожусь с прихожанами. Золотую середину очень сложно найти. Еще я знаю людей, которые вот так разделяли, например, работу врача и священника, и получалось так, что среди врачей он священник, а среди священников он врач. И я не хочу быть крановщиком в алтаре. Я хочу быть священником. А на кран я залезаю, чтобы быстрее строительство закончить.
Иногда говорят, что священнику чуть ли не стыдно должно быть получать зарплату от прихожан и, мол, поэтому он и должен еще где-то работать. Но я считаю, что священник должен «работать» священником, и если он свою «работу» выполняет по совести, то это достаточное основание для того, чтобы брать людские пожертвования было не зазорно.
– Но саму ситуацию, когда священник в силу нехватки средств вынужден работать на кране, вы считаете нормой?
– Я считаю, что если на храм люди собирают по копейке, а не получают весь бюджет целиком, если они сами носят кирпичи, мешают раствор, то чувствуют, и я в том числе, что они здесь не гости. Что это их храм. К готовенькому относишься совсем по-другому.
Да и сам процесс стройки сплачивает. Я вот даже не знаю… Да даже если бы у нас были деньги, чтобы нанять строителей, то я бы их все равно не нанимал. Специально. Потому что стройка дает уникальный опыт сближения.

«Коттедж построил, теперь пришел на машину просить?»

– Все пожертвования уходят на зарплаты. Работаете вы на стройке сами. Но материалы же надо покупать. Откуда они берутся?
– В основном – спонсорская помощь.
– То есть вы постоянно в позе просящего. Разве это не унизительно?
– Унизительно – это когда ты идешь на компромисс с совестью. Делаешь то, что считаешь мерзким, ради сторонних целей. А я просто прошу. Тем более не для себя. Нет – так нет.
– И часто говорят «нет»?
– Процентов 80%. Иногда могут и грубо ответить. Мол, я неверующий, мне это неинтересно. Лучше бы детский дом построили. Бывает, что записываешься к кому-то на прием по телефону, приходишь в офис в подряснике и тебе сразу с порога: «Вы что – священник? Ясно. Мы на храмы не даем». Ну, это их дело. Они ж мне ничего не должны, правильно? Тогда просто разворачиваешься и идешь искать оставшиеся 20%.

Вообще часто мешают стереотипы. Я, когда регистрировал общину, пришел в исполком, а мне говорят: «Так настоятель должен подавать документы, священник». Я говорю: «Так это я». – «Нет, ты не понял, мальчик, это священник должен прийти». Для них священник – это борода по пояс, кг 120 веса. А у меня ни того, ни другого.
Но бывает и наоборот: только увидят подрясник и ухмыляются: «Что, батюшка, коттедж построил, теперь пришел на машину просить?»
– Может, стереотипы появляются не на пустом месте?
– Так и есть. Многим честным священникам приходится пробиваться сквозь эту антирепутацию своих собратьев, которые побывали у спонсора до тебя. Я для себя решил, что лучший способ борьбы – это строгая отчетность перед меценатами. Чеки, расписки, фото – все показываешь человеку, чтобы он знал, куда расходуются его деньги. Но нужно, чтобы он вообще захотел тебя слушать.
– А не кажется странным, что большую часть бюджета храма составляют деньги людей, которые в эти храмы потом не ходят?
– Я могу сказать, что большинство моих спонсоров либо становятся нашими прихожанами, либо ходят в другие храмы. Если человек неверующий – он просто не даст денег. Или если он другой веры. Мне часто отказывают с формулировкой: «А я католик». Это, может, в 90-е такое и возможно было, а сейчас не те времена.

Храм

Прежде чем строить, нужно понять – для кого

– Назовите три главные проблемы священника, занимающегося стройкой.
– Самая большая головная боль – документация. Во-первых, надо все собрать и согласовать. А во-вторых, мы платим огромные деньги просто за бумаги. А как это объяснить прихожанам? Когда ты купил кирпичи – это видно. А когда ты отдал 10 000$ за экспертизу – то это сложно визуализировать. Люди, бывает, ропщут.
Второе – это, наверное, те стереотипы, о которых мы уже говорили. Организации боятся сотрудничать, боятся, что мы по бедности долго не заплатим, что придется за «спаси Господи» работать.
А третье… Нам ведь и правда много помогают «за спасибо». Выделяют работников, они приходят, делают «тяп-ляп», а ты ничего не можешь им сказать. Что я им скажу? Я ж им не плачу, так еще и ругаться буду?
– А каковы основные проблемы строительства церквей вообще? Что делается не так, что бы вы лично делали по-другому?
– Мне кажется, что основная проблема в нерациональном подходе. Мы строим гигантские храмы и потом не можем их нормально отопить. Украшаем их золотом, но воскресную школу не можем построить. Возводим иконостас до потолка, но аудиосистему не покупаем.
Мне кажется, чтобы ответить на вопрос «Как строить храм», нужно сначала ответить на вопрос «Для кого». И вот мне кажется, что мы строим храмы-памятники архитектурным традициям. А нужно как в Евангелии. Помните, Господь говорил, что суббота для человека, а не человек для субботы. Вот так и храм. Он тоже для человека, а не наоборот. Если это принять за аксиому – все проблемы уйдут.
– То есть функциональность важнее красоты?
– Я бы не разделял эти вещи. Можно сделать и красиво, и функционально. Просто красота не должна становиться идолом.

Отец Андрей

Традиция сузилась до маковок и луковиц, а она намного шире

– Если бы вы были проектировщиком и нужно было сделать типовую модель храма, как он бы выглядел?
– Это будет небольшой, компактный храм. Во-первых, чтобы все было видно без биноклей, а во-вторых, чтобы его содержание не ложилось тяжким грузом на плечи прихожан.
Внешний облик? В сущности, только одно требование – чтобы было понятно, что это храм, а не библиотека или прачечная. В целом я за традиционные решения.
Внутри я бы не ставил лавочки. Так больше людей вмещается. Я люблю росписи, их глубокую символику. Поэтому подсвечники стоят либо в притворе, либо над каждым вытяжка – слишком дорого обновлять роспись каждый раз. Невысокий иконостас, чтобы люди видели ход всего богослужения. Продуманная вентиляция. Возможно, даже кондиционер. Обязательно должно быть помещение для воскресной школы или приходских собраний. Рядом с храмом игровая площадка для детей.
– Вот вы говорите, что за традиционные решения, а сами храм строите по футуристичному проекту Ежи Устиновича.
– Во-первых, это не футуризм. Это и есть традиция. Просто в нашем понимании традиция сузилась до маковок и луковиц. А она намного шире и разнообразнее.
Вдохновляющим примером нашего проекта является храм св. Софии в Константинополе с его огромным куполом и большим внутренним пространством. В плане это ротонда без колонн, перекрытая куполом. Колонны не будут мешать обзору. Опять-таки, вместимость больше. Но мы настолько забыли свою традицию, что когда в интернете стали писать, что храм больше похож на мечеть, я побежал к Устиновичу, а он мне говорит: «Все правильно они пишут. Просто они не знают, что все мечети стали строиться по образцу этого храма, а не наоборот». Мы свое уже даже не узнаем и принимаем за мусульманское!
Вот, кстати, в пользу традиционности проекта. У нас в стене будут голосники – полости, улучшающие акустику. Только вместо кувшинов, как в древней гродненской Коложской церкви, будут трубы. Традиционное же решение? XII век. И на аудиосистеме сэкономим.
– А почему у вас именно польский архитектор?
– А потому что он верующий. Он в храм ходит, причащается и проектирует их, зная по опыту, что и для кого делает. Он мне в подробностях рассказал о храмовой архитектуре, о том, что значат ее отдельные элементы, почему до XIX века она развивалась, а теперь мы просто копируем старые формы, о том, что собор Василия Блаженного для своего времени тоже был нонсенсом, но теперь это предмет гордости.

Проект храма
Более того, он объяснил, почему мы можем и в каких случаях должны изменять устоявшиеся формы. И знаете что? Когда он мне это говорил, я понимал, что у него есть на это право. Потому что он – верующий. У другого архитектора такого права нет. А он делает это во имя Христа и Его Церкви, и поэтому ему можно. Больше свободы.
– Если вернуть время назад, в тот момент, когда архиерей предлагал вам строить храм, вы бы согласились на это снова?
– Только если в этой же самой общине. Я понимаю, о чем вы: полюбить всю эту возню на стройплощадке и волокиту с документами – просто невозможно. Да я и не люблю. Я люблю людей. Наша стройка не вызывает у меня ассоциаций с кирпичами и раствором. Для меня стройка – это когда ты не знаешь, как успеть обмазать фундамент мастикой, а завтра приходит 10 человек и все готово, когда человек тебе кадило подает, а после службы уже ты ему раствор подаешь, и когда мы бросаем все эти кирпичи и едем всем приходом на пикник, потому что общение на самом деле важнее, чем все самые срочные дела. В общем, для меня стройка – это строители, это люди. Это все мы.