Крест или хлеб?

Случай, который произошел непосредственно со мной, когда моей дочурке было всего немногим больше года. Тогда шла война в Афгане. Незадолго до того я вернулся из армии. В армию попал уже по окончании института. Моя срочная служба представляла собой учебу в военном училище ускоренного выпуска.

Уже после моего возвращения, в действующей армии в связи с потерями потребовалось произвести экстренные замены. Кадровых офицеров из частей перебросили туда, а на их места призвали сроком на два года запасников. Я оказался среди этих «счастливчиков». Таким образом, мне пришлось отдать свой долг Родине дважды.
Но поскольку воинская часть, в которой я служил, находилась не очень далеко от моего дома, то все для нас сложилось благополучно. На выходные дни я часто приезжал домой. Жена не работала, а денежное содержание офицеров тогда было хорошее. Домой мне приходилось ездить электричками. Иногда в военной форме, когда в гражданке.
Однажды, это было осенью, я возвращался в часть. Приехал на станцию минут за тридцать до прихода электропоезда. Смеркалось, было прохладно. Большинство пассажиров сидело в помещении вокзала. Кто-то дремал, кто тихо разговаривал. Было много мужчин и молодых людей.
Вдруг, совершенно внезапно, дверь вокзала резко распахнулась и к нам забежала молоденькая девушка. Она прижалась спиной к стене возле кассы, и, протянув к нам руки, закричала:
– Помогите, они хотят нас убить!
Тут же за ней вбегают, как минимум, четверо молодых людей, и с криками:
– Не уйдешь! Конец тебе! – зажимают эту девчушку в угол и начинают душить.
Потом еще один парень, буквально за шиворот, заволакивает в зал ожидания еще одну такую же, и та орет душераздирающим голосом:
– Помогите!
Представьте себе картину…
Тогда еще обычно на вокзале дежурил милиционер, но в тот день его, как нарочно, не оказалось. Народ сидел, и, застывши, смотрел на весь этот ужас…
Среди всех, кто был в зале ожидания, только я единственный был в военной форме. Старшего лейтенанта авиации. Если бы я был тогда в гражданке, то вряд ли бы встал, но я был в форме.
Встаю и слышу, как рядом сидящая бабушка выдохнула:
– Сынок! Не ходи, убьют!
Но я уже встал, и сесть назад не мог. До сих пор задаю себе вопрос:
«Как это я решился? Почему»?
Случись бы это сегодня, то я наверно бы не встал. Но это я сегодня такой премудрый пескарь, а тогда? Ведь у самого был маленький ребенок. Кто бы его потом кормил? Да и что я мог сделать? Еще с одним хулиганом можно было бы подраться, но против пяти мне и минуты не простоять, они просто бы размазали меня в лепешку.
Подошел к ним и встал между ребятами и девушками. Помню, встал и стою, а что ещё я мог? И ещё помню, что больше никто из мужчин меня не поддержал.
К моему счастью, ребятки остановились и замолчали. Они ничего мне не сказали, и ни разу никто меня не ударил, только смотрели с каким-то то ли уважением, то ли удивлением.
Потом они, как по команде, повернулись ко мне спиной, и вышли из здания вокзала. Народ безмолвствовал. Незаметно испарились и девчушки. Наступила тишина, и я оказался в центре всеобщего внимания. Познав минуту славы, смутился, и тоже постарался быстренько уйти.
Хожу по перрону, и представьте моё удивление, когда вижу всю эту компанию молодых людей, но уже не дерущуюся, а идущую в обнимку!
И до меня дошло, – они нас разыграли! Может им делать было нечего и, ожидая электричку, они так развлекались, или может поспорили, – что никто не заступится. Не знаю.
Потом ехал в часть и думал:
«Но я же ведь не знал, что ребята над нами пошутили, я же по-настоящему встал».
Тогда я ещё далек был от Веры, от Церкви. Даже еще крещен не был. Но понял, что меня испытали…
Кто-то в меня тогда всматривался. Словно спрашивал, а как ты поведешь себя в таких обстоятельствах? Мне смоделировали ситуацию, при этом совершенно оградив от всякого риска, и смотрели…
В нас ведь постоянно всматриваются…
Когда я задаюсь вопросом, а почему я стал священником, то не могу найти ответа. Моё мнение, все-таки, – кандидат в священство должен быть человеком очень высокого нравственного состояния. Он должен соответствовать всем условиям и канонам, исторически предъявляемым Церковью к будущему священнику. Но если учесть, что я только в 30 лет крестился, а до этого времени жил как все, то хочешь – не хочешь, пришел к выводу, что Ему просто не из кого выбирать.
Он смотрит на нас, как хозяйка, перебирающая сильно пораженную жучком крупу, в надежде все-таки что-нибудь сварить. Или как тот плотник, которому нужно прибить ещё несколько дощечек, а гвозди закончились. Тогда он берет погнутые, ржавые правит их и пробует, пойдут ли они в дело?
Вот и я, наверное, – такой вот ржавый гвоздик… Да и многие мои собратья, кто пришел в Церковь на волне церковного подъема начала 1990-х. Мы поколение – церковные строители. Наша задача – восстановить храмы, открыть семинарии, научить то новое поколение верующих мальчиков и девочек, которое придет, если Бог даст, – нам на смену…
Мы не можем быть святыми, наш потолок – искренность в отношениях с Богом.
Наш прихожанин – чаще всего человек страдающий.
И, получается: мы не можем помочь ему своими молитвами, – силенок маловато.
Самое большое, что мы можем, – это только разделить с ним его боль.
Мы полагаем начало нового состояния Церкви, вышедшей из гонений, и привыкающей жить в период «вседозволенности» и творческого созидания. Те, для кого мы работаем, должны придти на подготавливаемую нами почву, и прорасти на ней Святостью. Потому я с таким интересом, причащая младенцев, всматриваюсь в их лица:
Что ты выберешь, малыш, Крест или хлеб?
Выбери Крест, дружок! И мы поможем тебе взрастить в себе Веру.
А потом твою детскую Веру и чистое сердечко помножим на нашу искренность.
И тогда, наверно, наше служение в Церкви будет оправдано…

Иерей Александр Дьяченко