Свобода слова — синоним антихристианской ненависти
Как сообщают из Бразилии, верховный суд этой страны снял запрет, ранее провозглашенный судом нижестоящей инстанции, о запрете на показ комедии «Первое искушение Христа». Комедия была первоначально запрещена из-за своего крайне хамского и кощунственного характера. Но сервис потокового видео Netflix, который выпустил этот фильм, обратился в верховный суд страны и добился победы – суд признал постановку проявлением свободы слова.
Это побуждает задуматься о кощунстве – и, скажем прямо, антихристианской ненависти – как глобальном идеологическом явлении, которое очень далеко выходит за рамки чьих-то оскорбленных чувств.
Согласно недавно опубликованному докладу, около трех тысяч христианских мест поклонения в Европе подверглись погромам, поджогам и осквернению за 2019 год – что отражает рекордный рост проявлений антихристианской враждебности. И, добавлю от себя, загадочное бессилие полиции – учитывая, что безобразия, о которых идет речь, происходят вовсе не на погруженном в войну и хаос Ближнем Востоке, а в таких, кажется, мирных и благоустроенных странах, как Германия, Франция и Испания.
Но вернемся к Netflix. На первый взгляд, в поведении этого гиганта индустрии развлечений есть нечто загадочное. Обычно коммерческие компании избегают скандалов – и сотрудники, которые позволяют себе оскорблять значительные группы потребителей, хотя бы в своих частных аккаунтах в социальных сетях, немедленно теряют работу, а руководство рассыпается в извинениях.
И вот Netflix принимает решение нанести тяжкое и намеренное оскорбление всем христианам. Конечно, это огромная компания, и в какой-то момент можно было предполагать недосмотр. Но потом, когда развернулся грандиозный скандал, было собрано 2,3 миллиона подписей с просьбой к Netflix отказаться от трансляции этого фильма, начались судебные разбирательства, стало очевидно, что у такого оскорбления есть определенная цена – по меньшей мере какая-то часть потребителей откажется от подписки, какие-то предприниматели, не заинтересованные в скандалах, будут менее охотно идти на сотрудничество и так далее.
Какова же была реакция Netflix? С подчеркнутым пренебрежением к людям сервис настоял на том, что будет транслировать кощунственную постановку, и добился благоприятного для этого решения верховного суда Бразилии. Коммерчески это было бы очень странным поведением – выгоды от трансляции «Первого искушения» едва ли настолько велики, чтобы компенсировать неизбежные убытки от скандала.
Значит, мотивы Netflix далеко выходят за рамки собственно коммерции. Как говорили в советские годы, «на идеологии мы не экономим». Есть идеологические мотивы, которые важнее упущенной прибыли.
Кто-то скажет, что это принципиальное отношение к свободе – люди могут свободно высказываться, творить, выдумывать и пробовать, даже если это кого-то оскорбляет. Что же, это очевидная неправда, по целому ряду причин.
Обычно компании и не пытаются защищать своих хамящих сотрудников ссылками на свободу слова. Частная компания – не государство, которое может сказать: «Мы этого не одобряем, но юридически у нас нет возможности это пресечь». Компания сама определяет свою политику и внутренние правила.
Но, что важнее, речь вообще не идет о принципах. Принципы – это то, что распространяется на всех людей, как в известной фразе, приписываемой Вольтеру: «мне ненавистно ваше мнение, но я готов отдать жизнь за вашу свободу его высказывать». Можно, конечно, начать дискуссию о том, где должны пролегать границы свободы слова – но в данном случае мы имеем дело вовсе не с фанатиками свободы самовыражения.
Современный корпоративный мир – это совсем не мир безграничной свободы. В нем есть очень жесткие правила, нарушение которых вызывает самую резкую реакцию. Любая ремарка, которая может быть интерпретирована как «расистская» или «гомофобная», приводит к немедленному увольнению. Комик Шон Гиллис (и не он один) вылетел с работы за шутки, в которых бдительные зрители усмотрели расистские и гомофобные намеки. Никакой свободы шутить над всем ни в Netflix, ни в других гигантах индустрии нет и не предполагается. Как, впрочем, и в корпоративном мире вообще. Контракты со знаменитостями, привлеченными для рекламы, моментально расторгаются, если они позволят себе что-то, что будет расценено представителями той или иной группы как проявление неуважения. Более того, если выяснится, что несчастная знаменитость десять лет назад позволила себе что-то, абсолютно невинное тогда, но осуждаемое сейчас, вроде карнавального костюма индейца или черного грима на вечеринке, с ней тоже могут разорвать все отношения. Благородное негодование публики в связи с любыми проявлениями пренебрежения к чьей-либо культуре и традициям или (особенно) сексуальным предпочтениям может совершенно уничтожить карьеру виновного – или полувиновного, или просто неосторожного человека. Такой силы в западном мире достигла деликатность и бережность по отношению к чувствам некоторых групп.
Более того, как только либералы получают не только корпоративную, но и государственную власть, они начинают преследовать за оскорбления своей идеологии с поразительной свирепостью. Недавний случай тут служит яркой иллюстрацией. В штате Айова 30-летний Адольфо Мартинес, поскандалив в баре, решил досадить его хозяину-трансгендеру, утащил и сжег перед баром радужный флаг ЛГБТ. За этот акт мелкого хулиганства – который при каком-нибудь авторитарном режиме обошелся бы Мартинесу в 15 суток – его приговорили к 15 годам тюрьмы. В России столько дают за убийство. В мире победившего либерализма – за осквернение предмета мировоззренческой символики. Но, конечно, не всякой – а символики победившей идеологии.
Никто не собирается отдавать жизнь за право других (и особенно своих сотрудников) говорить что угодно. Никто не почитает свободу оскорблять кого угодно священным принципом. Есть группы, которые оскорблять можно и нужно (как в СССР можно было совершенно невозбранно хулить церковников и кулаков), есть те, кого и намеком задеть нельзя.
Когда вам говорят о «священных принципах свободы слова», вам просто лгут.
Современный либерализм (который не стоит путать с либерализмом классическим, с которым он на самом деле не имеет ничего общего) – это революционная тоталитарная идеология, для которой любые принципы носят чисто служебный характер. Любой революционер, когда он стремится уничтожить старый порядок, требует себе самой широкой свободы для своей разрушительной деятельности, а придя к власти, естественно, не оставляет никакой свободы своим оппонентам, но подавляет их с суровостью, намного превосходящей все, что было при старом режиме.
Другое дело, что, в отличие от большевизма, который захватил власть в результате кровавой революции, и национал-социализма, который пришел к власти формально законным путем, но довольно быстро, либерализм захватывает власть в ходе длительного процесса, который немецкий неомарксистский активист Руди Дучке описал как «долгий марш через институты». Это подрыв общества через инфильтрацию в такие его структуры, как образование, культура и даже церковь.
Из-за длительности и неравномерности процесса где-то он зашел уже достаточно далеко, и там либералы прямо и н едвусмысленно отрицают свободу слова под лозунгом «Hate speech is not free speech», «На речи ненависти свобода слова не распространяется», а «речи ненависти» – это любое и в любой форме выраженное несогласие с либеральным тоталитаризмом. Там, где они еще слабы, они, напротив, апеллируют к свободе слова для того, чтобы беспрепятственно трудиться над осквернением старых святынь и разрушением старых порядков.
Конечно, у исступленной ненависти прогрессивных сил к Человеку, который жил на земле две тысячи лет назад, есть свое духовное и мистическое измерение – но мы не будем углубляться в мистику и поговорим о социально-политической стороне вопроса.
Любой глобальный проект переустройства человечества (большевистский, либеральный или какой угодно еще) имеет своих естественных врагов – веру, семью и родину. По той очевидной причине, что все перечисленное наделяет жизнь человека смыслом и лояльностью, отличной от лояльности глобальному проекту. Люди, хранящие верность своим традициям, и особенно вере, склонны смотреть на глобальные идеологии с кривой ухмылкой. И даже великолепно срежиссированные проекты вроде Греты Тунберг оставляют их равнодушными. Их сердце занято чем-то другим.
Поэтому, чтобы обратить людей в добрых граждан глобального человейника, их лояльность по отношению к таким институтам старого мира, как семья, церковь и родина, надо подорвать.
Тем более что сами эти институты рассматриваются как невыносимо угнетательские и ответственные за воспроизводство тех моделей поведения и отношений, которые умножают зло и несправедливость в мире.
Подчеркнутое кощунство тут имеет вполне прикладную и рациональную цель – разрушить эмоциональную привязанность людей ко всем этим рудиментам проклятого прошлого. Революционер всегда стоит перед необходимостью подорвать влияние старого режима в сознании людей.
В романе К. С. Льюиса «Мерзейшая мощь» члены «внутреннего круга» проводят потенциального адепта через «курс объективности», чтобы разрушить в нем старые ценности и привязанности. Как сказано в романе, «он будет есть какую-нибудь мерзость, копаться в крови и грязи, выполнять ритуальные непристойности». В качестве одного из этапов они требуют от него топтать распятие. Он удивляется – да зачем же? Он и так неверующий. Ему поясняют:
«Вы судите поверхностно. Если бы вы не выросли в христианском обществе, вас бы это упражнение не касалось. Конечно, это суеверие, но именно оно давит на нашу цивилизацию много столетий. Можно экспериментально доказать, что оно существует в подсознании у лиц, которые сознательно его отвергают. Тем самым, упражнение целесообразно, и обсуждать тут нечего. Практика показывает, что без него обойтись нельзя».
Чтобы разрушить хотя бы смутную связь человека со Христом, с предками, которые в Него верили, с цивилизацией, которую они создали, его побуждают виртуально топтать распятие – сначала согласиться, что это приемлемо и допустимо, не хочешь – не топчи, просто не мешай топтать другим, потом косвенно поддержать – ну, те, кто против топтания, они фанатики, и мне за них неловко – потом и прямо принять участие.
А человека, в сердце которого как сказал поэт, «минул последний стыд и все осквернено», легко подчинить. Чтобы сопротивляться диктату, нужны ценности, а у человека, который продал их за подписку на Netflix, их больше нет.
Поэтому закон, который, слава Богу, есть в нашей стране и который пресекает намеренные оскорбления религии, защищает не эмоциональный покой верующих. Он защищает нашу культуру и цивилизацию от попыток ее разрушить.
Цель кощунства – не в том, чтобы причинить огорчение христианам. Это его побочный эффект. У него есть политическая цель – разрушить идентичность человека как представителя своего народа и христианской цивилизации вообще, подготовить его к превращению в гражданина дивного нового мира, полностью подчиненного его владыкам.
Конечно, от нас будут яростно требовать свободы кощунств под видом свободы слова – по причинам, о которых сказано выше. Можно кинуть в них их собственным лозунгом – «Hate speech is not free speech» – но не будем.
Просто свобода слова – в том числе свобода антирелигиозной полемики – никак не равна свободе кощунств. Наш интернет полон полемики, а полки книжных магазинов – сочинений решительных атеистов вроде Ричарда Докинза. Это не вызывает никаких претензий со стороны закона. Любой социально адаптированный человек, который ходит на работу и как-то общается с начальством и сослуживцами, прекрасно понимает разницу между полемикой и оскорблениями – во всяком случае, он воздерживается от нанесения оскорблений тем, в ком он заинтересован.
А когда либералы борются за свободу кощунств под видом свободы слова – что же, надо понимать, что они лгут. Как только они получают достаточную власть и влияние, они сворачивают свободу слова, так что всем приходится тщательно следить за языком. И ни в коем случае, даже в подпитии, даже в минуту сильного раздражения не позволять себе неблагоговейного отношения к радужному флагу. Либералы не потерпят оскорбления своих святынь.
Мы, конечно, не должны подражать их свирепости и сажать людей на 15 лет – но как-то одергивать кощунников надо. У нас есть достоинство – человеческое, религиозное, национальное, цивилизационное. За него стоит бороться.
Сергей Худиев
Это побуждает задуматься о кощунстве – и, скажем прямо, антихристианской ненависти – как глобальном идеологическом явлении, которое очень далеко выходит за рамки чьих-то оскорбленных чувств.
Согласно недавно опубликованному докладу, около трех тысяч христианских мест поклонения в Европе подверглись погромам, поджогам и осквернению за 2019 год – что отражает рекордный рост проявлений антихристианской враждебности. И, добавлю от себя, загадочное бессилие полиции – учитывая, что безобразия, о которых идет речь, происходят вовсе не на погруженном в войну и хаос Ближнем Востоке, а в таких, кажется, мирных и благоустроенных странах, как Германия, Франция и Испания.
Но вернемся к Netflix. На первый взгляд, в поведении этого гиганта индустрии развлечений есть нечто загадочное. Обычно коммерческие компании избегают скандалов – и сотрудники, которые позволяют себе оскорблять значительные группы потребителей, хотя бы в своих частных аккаунтах в социальных сетях, немедленно теряют работу, а руководство рассыпается в извинениях.
И вот Netflix принимает решение нанести тяжкое и намеренное оскорбление всем христианам. Конечно, это огромная компания, и в какой-то момент можно было предполагать недосмотр. Но потом, когда развернулся грандиозный скандал, было собрано 2,3 миллиона подписей с просьбой к Netflix отказаться от трансляции этого фильма, начались судебные разбирательства, стало очевидно, что у такого оскорбления есть определенная цена – по меньшей мере какая-то часть потребителей откажется от подписки, какие-то предприниматели, не заинтересованные в скандалах, будут менее охотно идти на сотрудничество и так далее.
Какова же была реакция Netflix? С подчеркнутым пренебрежением к людям сервис настоял на том, что будет транслировать кощунственную постановку, и добился благоприятного для этого решения верховного суда Бразилии. Коммерчески это было бы очень странным поведением – выгоды от трансляции «Первого искушения» едва ли настолько велики, чтобы компенсировать неизбежные убытки от скандала.
Значит, мотивы Netflix далеко выходят за рамки собственно коммерции. Как говорили в советские годы, «на идеологии мы не экономим». Есть идеологические мотивы, которые важнее упущенной прибыли.
Кто-то скажет, что это принципиальное отношение к свободе – люди могут свободно высказываться, творить, выдумывать и пробовать, даже если это кого-то оскорбляет. Что же, это очевидная неправда, по целому ряду причин.
Обычно компании и не пытаются защищать своих хамящих сотрудников ссылками на свободу слова. Частная компания – не государство, которое может сказать: «Мы этого не одобряем, но юридически у нас нет возможности это пресечь». Компания сама определяет свою политику и внутренние правила.
Но, что важнее, речь вообще не идет о принципах. Принципы – это то, что распространяется на всех людей, как в известной фразе, приписываемой Вольтеру: «мне ненавистно ваше мнение, но я готов отдать жизнь за вашу свободу его высказывать». Можно, конечно, начать дискуссию о том, где должны пролегать границы свободы слова – но в данном случае мы имеем дело вовсе не с фанатиками свободы самовыражения.
Современный корпоративный мир – это совсем не мир безграничной свободы. В нем есть очень жесткие правила, нарушение которых вызывает самую резкую реакцию. Любая ремарка, которая может быть интерпретирована как «расистская» или «гомофобная», приводит к немедленному увольнению. Комик Шон Гиллис (и не он один) вылетел с работы за шутки, в которых бдительные зрители усмотрели расистские и гомофобные намеки. Никакой свободы шутить над всем ни в Netflix, ни в других гигантах индустрии нет и не предполагается. Как, впрочем, и в корпоративном мире вообще. Контракты со знаменитостями, привлеченными для рекламы, моментально расторгаются, если они позволят себе что-то, что будет расценено представителями той или иной группы как проявление неуважения. Более того, если выяснится, что несчастная знаменитость десять лет назад позволила себе что-то, абсолютно невинное тогда, но осуждаемое сейчас, вроде карнавального костюма индейца или черного грима на вечеринке, с ней тоже могут разорвать все отношения. Благородное негодование публики в связи с любыми проявлениями пренебрежения к чьей-либо культуре и традициям или (особенно) сексуальным предпочтениям может совершенно уничтожить карьеру виновного – или полувиновного, или просто неосторожного человека. Такой силы в западном мире достигла деликатность и бережность по отношению к чувствам некоторых групп.
Более того, как только либералы получают не только корпоративную, но и государственную власть, они начинают преследовать за оскорбления своей идеологии с поразительной свирепостью. Недавний случай тут служит яркой иллюстрацией. В штате Айова 30-летний Адольфо Мартинес, поскандалив в баре, решил досадить его хозяину-трансгендеру, утащил и сжег перед баром радужный флаг ЛГБТ. За этот акт мелкого хулиганства – который при каком-нибудь авторитарном режиме обошелся бы Мартинесу в 15 суток – его приговорили к 15 годам тюрьмы. В России столько дают за убийство. В мире победившего либерализма – за осквернение предмета мировоззренческой символики. Но, конечно, не всякой – а символики победившей идеологии.
Никто не собирается отдавать жизнь за право других (и особенно своих сотрудников) говорить что угодно. Никто не почитает свободу оскорблять кого угодно священным принципом. Есть группы, которые оскорблять можно и нужно (как в СССР можно было совершенно невозбранно хулить церковников и кулаков), есть те, кого и намеком задеть нельзя.
Когда вам говорят о «священных принципах свободы слова», вам просто лгут.
Современный либерализм (который не стоит путать с либерализмом классическим, с которым он на самом деле не имеет ничего общего) – это революционная тоталитарная идеология, для которой любые принципы носят чисто служебный характер. Любой революционер, когда он стремится уничтожить старый порядок, требует себе самой широкой свободы для своей разрушительной деятельности, а придя к власти, естественно, не оставляет никакой свободы своим оппонентам, но подавляет их с суровостью, намного превосходящей все, что было при старом режиме.
Другое дело, что, в отличие от большевизма, который захватил власть в результате кровавой революции, и национал-социализма, который пришел к власти формально законным путем, но довольно быстро, либерализм захватывает власть в ходе длительного процесса, который немецкий неомарксистский активист Руди Дучке описал как «долгий марш через институты». Это подрыв общества через инфильтрацию в такие его структуры, как образование, культура и даже церковь.
Из-за длительности и неравномерности процесса где-то он зашел уже достаточно далеко, и там либералы прямо и н едвусмысленно отрицают свободу слова под лозунгом «Hate speech is not free speech», «На речи ненависти свобода слова не распространяется», а «речи ненависти» – это любое и в любой форме выраженное несогласие с либеральным тоталитаризмом. Там, где они еще слабы, они, напротив, апеллируют к свободе слова для того, чтобы беспрепятственно трудиться над осквернением старых святынь и разрушением старых порядков.
Конечно, у исступленной ненависти прогрессивных сил к Человеку, который жил на земле две тысячи лет назад, есть свое духовное и мистическое измерение – но мы не будем углубляться в мистику и поговорим о социально-политической стороне вопроса.
Любой глобальный проект переустройства человечества (большевистский, либеральный или какой угодно еще) имеет своих естественных врагов – веру, семью и родину. По той очевидной причине, что все перечисленное наделяет жизнь человека смыслом и лояльностью, отличной от лояльности глобальному проекту. Люди, хранящие верность своим традициям, и особенно вере, склонны смотреть на глобальные идеологии с кривой ухмылкой. И даже великолепно срежиссированные проекты вроде Греты Тунберг оставляют их равнодушными. Их сердце занято чем-то другим.
Поэтому, чтобы обратить людей в добрых граждан глобального человейника, их лояльность по отношению к таким институтам старого мира, как семья, церковь и родина, надо подорвать.
Тем более что сами эти институты рассматриваются как невыносимо угнетательские и ответственные за воспроизводство тех моделей поведения и отношений, которые умножают зло и несправедливость в мире.
Подчеркнутое кощунство тут имеет вполне прикладную и рациональную цель – разрушить эмоциональную привязанность людей ко всем этим рудиментам проклятого прошлого. Революционер всегда стоит перед необходимостью подорвать влияние старого режима в сознании людей.
В романе К. С. Льюиса «Мерзейшая мощь» члены «внутреннего круга» проводят потенциального адепта через «курс объективности», чтобы разрушить в нем старые ценности и привязанности. Как сказано в романе, «он будет есть какую-нибудь мерзость, копаться в крови и грязи, выполнять ритуальные непристойности». В качестве одного из этапов они требуют от него топтать распятие. Он удивляется – да зачем же? Он и так неверующий. Ему поясняют:
«Вы судите поверхностно. Если бы вы не выросли в христианском обществе, вас бы это упражнение не касалось. Конечно, это суеверие, но именно оно давит на нашу цивилизацию много столетий. Можно экспериментально доказать, что оно существует в подсознании у лиц, которые сознательно его отвергают. Тем самым, упражнение целесообразно, и обсуждать тут нечего. Практика показывает, что без него обойтись нельзя».
Чтобы разрушить хотя бы смутную связь человека со Христом, с предками, которые в Него верили, с цивилизацией, которую они создали, его побуждают виртуально топтать распятие – сначала согласиться, что это приемлемо и допустимо, не хочешь – не топчи, просто не мешай топтать другим, потом косвенно поддержать – ну, те, кто против топтания, они фанатики, и мне за них неловко – потом и прямо принять участие.
А человека, в сердце которого как сказал поэт, «минул последний стыд и все осквернено», легко подчинить. Чтобы сопротивляться диктату, нужны ценности, а у человека, который продал их за подписку на Netflix, их больше нет.
Поэтому закон, который, слава Богу, есть в нашей стране и который пресекает намеренные оскорбления религии, защищает не эмоциональный покой верующих. Он защищает нашу культуру и цивилизацию от попыток ее разрушить.
Цель кощунства – не в том, чтобы причинить огорчение христианам. Это его побочный эффект. У него есть политическая цель – разрушить идентичность человека как представителя своего народа и христианской цивилизации вообще, подготовить его к превращению в гражданина дивного нового мира, полностью подчиненного его владыкам.
Конечно, от нас будут яростно требовать свободы кощунств под видом свободы слова – по причинам, о которых сказано выше. Можно кинуть в них их собственным лозунгом – «Hate speech is not free speech» – но не будем.
Просто свобода слова – в том числе свобода антирелигиозной полемики – никак не равна свободе кощунств. Наш интернет полон полемики, а полки книжных магазинов – сочинений решительных атеистов вроде Ричарда Докинза. Это не вызывает никаких претензий со стороны закона. Любой социально адаптированный человек, который ходит на работу и как-то общается с начальством и сослуживцами, прекрасно понимает разницу между полемикой и оскорблениями – во всяком случае, он воздерживается от нанесения оскорблений тем, в ком он заинтересован.
А когда либералы борются за свободу кощунств под видом свободы слова – что же, надо понимать, что они лгут. Как только они получают достаточную власть и влияние, они сворачивают свободу слова, так что всем приходится тщательно следить за языком. И ни в коем случае, даже в подпитии, даже в минуту сильного раздражения не позволять себе неблагоговейного отношения к радужному флагу. Либералы не потерпят оскорбления своих святынь.
Мы, конечно, не должны подражать их свирепости и сажать людей на 15 лет – но как-то одергивать кощунников надо. У нас есть достоинство – человеческое, религиозное, национальное, цивилизационное. За него стоит бороться.
Сергей Худиев
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
