Загадочная икона Благовещения

Младенец восседает на груди Богоматери, как будто на троне, и показан полуобнаженным, на Нем – набедренная повязка. Как в иконе Благовещения может звучать тема Страстей Христовых, что означает пурпурная пряжа в руках Богородицы и как в одно целое собираются прошлое, настоящее и будущее?
Об этих и других секретах иконы «Устюжское Благовещение» рассказывает Алексей Лидов, искусствовед, византолог, академик Российской академии художеств.
Первое, что поражает, когда мы смотрим на «Устюжское Благовещение» в зале домонгольских икон Третьяковской галереи, – огромные размеры доски. До нас дошло всего несколько икон подобного размера, причем все – из Древней Руси. Но и среди этих икон «Устюжское Благовещение» – самая монументальная.
Размер иконы говорит о том, что изначально она была написана для большого храма, в каком-то смысле выполняла роль монументальной росписи и играла чрезвычайно важную символическую роль в храмовом пространстве.

Происхождение образа

Есть летописное свидетельство, где говорится, что икона Благовещения была взята Иваном Грозным в Новгороде, в Георгиевском соборе Юрьева монастыря, что вполне согласуется с ее огромными размерами. Как заметил один исследователь, икона «Устюжское Благовещение» соответствует по размеру иконе «Святого Георгия в рост», также находящейся в Третьяковской галерее рядом с «Устюжским Благовещением». Первоначальный образ, который сейчас находится под поздними записями, тоже древний – XII века. Можно предположить, что изначально образы святого Георгия и Благовещения находились на восточных подкупольных столбах Георгиевского собора, который после Софии Новгородской был самой значительной постройкой Великого Новгорода.

Икона «Устюжское Благовещение»

Есть и другая версия, которая говорит, что эта икона происходит из церкви Благовещения на Городище, построенной, как и Георгиевский собор, в начале XII века. Исследователи, придерживающиеся этой теории, утверждают, что изначально «Устюжское Благовещение» – храмовая икона этой церкви.
По летописным свидетельствам фон иконы, который сейчас выглядит немного пустым, с остатками золота и белого левкаса, первоначально был покрыт золоченной серебряной басмой. Икона выглядела, как некий роскошный ковчег, где молящиеся могли видеть фигуры архангела Гавриила и Богородицы, и вверху сегмент неба с изображением Ветхого деньми.
Любопытная история связана с появлением названия – «Устюжское». Как в ряде других случаев, на древний образ наложилось относительно позднее предание. В данном случае это предание из жития св. Прокопия Устюжского, которое было написано в XVII веке. Там есть эпизод о молитве святого перед иконой Благовещения об избавлении Великого Устюга от побиения «каменным градом», и во время его молитвы икона замироточила и «не стало более удушливого зноя, утихли молнии и громы, разошлись тучи».
Георгиевский собор Юрьева монастыря, для которого предположительно была написана икона
Это предание появилось в эпоху позднего Средневековья, видимо, уже после того, как сама икона была перенесена Иваном Грозным в числе многих других святынь из захваченного и разоренного опального Новгорода в столицу – Москву. Долгое время икона находилась в Успенском соборе Московского Кремля, и устюжане до такой степени связали с ней свое предание о великом чуде из жития Прокопия Устюжского, что после того, как французы, занявшие Кремль, изуродовали икону и ободрали с фона позолоченную басму, жители города Устюга специально собрали деньги для того, чтобы украсить эту икону, которую они считали своей святыней, новым драгоценным окладом.

Воплощение и предвидение Жертвы

Важнейшая и уникальная особенность иконографии «Устюжского Благовещения» – изображение на груди у Богородицы образа Богомладенца, как бы только воплотившегося в момент чуда Благовещения. При этом Христос представлен довольно необычно: Он восседает на груди Богоматери, как будто на троне, Младенец показан полуобнаженным, на Нем – набедренная повязка. Этот образ Спасителя вызывает в памяти тему Распятия, где Христос изображается на кресте с набедренной повязкой.
Художник в одном очень необычном образе собирает сразу несколько смыслов – идею Воплощения Богомладенца, тему Христа – Владыки мира, как Второго Лица Святой Троицы, который восседает на троне и благословляет, напоминая Своей позой о грядущем Страшном Суде, и важнейшую тему страстей Христовых.
В одном образе концентрируется вся история спасения, при этом страстная тематика подчеркивается еще одной очень важной деталью: Богоматерь как бы принимает благую весть от архангела Гавриила, который правой рукой указывает на Младенца, с другой стороны – словно защищает Его. Этот жест люди, знакомые с православной иконографией, сразу узнавали – это жест скорбящей Богоматери у Распятия. То есть Она, защищая Своего воплотившегося Младенца, уже предвидит Его будущее, Его крестные страдания.
В этом образе перед нами – концепция византийского иконографического литургического времени, когда в одно целое собирается прошлое, настоящее и будущее, и между ними не оказывается границ.
Интересно посмотреть, откуда возникает мотив Христа Младенца на груди Богородицы? Мы знаем всего несколько примеров таких изображений Благовещения, например – синайская икона конца XII века, в которой на груди Богоматери однотонным рисунком (гризалью) показан воплотившийся Младенец.
Происхождение этого мотива очень древнее, восходит как минимум к VI веку, когда изображение Благовещения с такой деталью появляется в росписях константинопольской базилики Богородицы Халкопратийской – одного из важнейших храмов Богоматери Византийской империи, где среди прочих хранилась важнейшая реликвия Пояса Богородицы. Храм был полностью разрушен, но у нас есть письменные свидетельства, что в росписи храма в VI веке на груди Богоматери был изображен Богомладенец.

Христос на груди Богородицы. Фрагмент иконы «Устюжское Благовещение»

И этот древнейший мотив получил новую жизнь в искусстве XII века как в образе «Устюжского Благовещения» в начале века в далеком Новгороде, так и в иконе Синайского монастыря в конце того же столетия.

Пурпурная пряжа

Богоматерь держит в руках пурпурную пряжу. По преданию, в тот момент, когда произошло Благовещение, Богоматерь, как Дева, посвященная храму, плела завесу Ветхозаветного храма. Ту самую завесу, которая разделяла Святое и Святое Святых и разорвалась надвое в момент Распятия. Пурпурный цвет – один из четырех цветов этой завесы, и выбор цвета весьма красноречив, поскольку пряжа символизирует тело Христа, а храмовая завеса – это образ Христа, Его зримая икона.
И это не наши домыслы или новая интерпретация: именно эти смыслы мы находим у отцов Церкви, когда пряжа в руках Богородицы однозначно понималась как символический прообраз Плоти Христовой, которая созидается в момент Благовещения и приносится в жертву в Распятии.

Христос в образе Старца

Вверху огромной иконы – сегмент с изображением Иисуса Христа – Ветхого деньми. Так этот образ обозначен в надписи – «ICXC трьсвяты [в]ьтъхы д[ъ]неми». Это изображение Христа в виде Старца, сидящего на огненном троне в окружении ореола-мандорлы на фоне звездного неба. У трона огненные херувимы, выше серафимы с рипидами в руках, указывающими на длящееся небесное богослужение с участием ангельских сил. От благословляющей руки Старца в сторону Богомладенца идет золотой луч. Образ Ветхого деньми восходит к пророчеству Даниила: «Видел я, наконец, что поставлены были престолы, и воссел Ветхий днями; одеяние на Нем было бело, как снег, и волосы главы Его – как чистая волна» (Дан. 7:9). Поскольку Христос – это Второе Лицо Троицы, то Он существовал вечно и воплотился в образе земного Младенца Христа, но до этого являлся пророкам. Именно эти изображения являющегося пророкам Второго Лица Троицы и получили именование «Иисус Христос Ветхий деньми», сохранившаяся рядом с образом надпись «Трехсвятой» указывает именно на эту нерасторжимую связь Христа в образе Старца и Святой Троицы, вечно пребывающих на Небесах.

Образ Ветхого деньми. Фрагмент иконы «Устюжское Благовещение»

На иконе «Устюжское Благовещение» – одно из самых ранних изображений Ветхого деньми не только в древнерусской, но и в целом византийской традиции. Хотя изображение Христа в виде Старца известно еще с ранневизантийских времен, например, на синайской иконе VII века. Но название «Ветхий деньми» этот образ получает только в середине XI века, и самый ранний пример такого именования мы находим в константинопольской рукописи середины XI века (сейчас она в Парижской национальной библиотеке).
Именно в то время утверждается важная для всего византийского искусства идея полиморфизма Христа, суть которой в том, что Он является в истории спасения и в литургии в самых разных образах. Три из которых самые известные – это образ Христа Эммануила, или Христа Младенца, Христа Ветхого деньми, или Христа Старца с седой бородой, и самый известный нам всем образ Христа Вседержителя, или Пантократора, Средовека (средних лет) с длинными волосами и окладистой бородой.
В середине XI века эти разные образы получают большое распространение в византийской храмовой иконографии и устойчивые наименования, которых до этого времени не было.
В «Устюжском Благовещении» в композиции иконы мы видим сопряжение двух образов Христа – образа Ветхого деньми и образа Христа Эммануила на груди Богородицы. Эта связь подчеркивалась несохранившимся образом Святого Духа в виде голубя, который отправлялся от Ветхого деньми к Младенцу на лоне Марии, зримо представляя мистический процесс Боговоплощения. Вместе они должны были ярко воплотить важную для литургии и современного иконе храмового пространства идею полиморфизма, или многообразия Христа. Вспомним слова литургической молитвы: «Ты бо еси Приносяй и Приносимый, и Приемляй и Раздаваемый, Христе Боже наш».
Тот, Кто посылает Христа, Сам воплотившийся в Младенца, принявший земные крестные страдания, и Тот, кто приносит Сам Себя в жертву при небесном жертвеннике – это одно и то же Лицо, один и тот же Христос.
В этой парадоксальной литургической диалектике заключены очень важные религиозно-символические смыслы, которые волновали умы византийских богословов XI-XII веков. Идея многоликости Христа была акцентирована в культуре второй половины XI века и в XII веке, то есть тогда, когда было создано «Устюжское Благовещение», уникальная иконография которого отразила богословские искания и новые литургические смыслы своей эпохи.

Кто автор?

Мы не знаем, кем был мастер, написавший эту икону. Но мы можем быть уверены в том, что он знал абсолютно все, что происходит в то время в византийском искусстве. Кем он был – русским мастером или византийским художником, которых было немало на Руси и в самом Древнем Новгороде. Это общая проблема для большинства икон, дошедших до нас от домонгольской эпохи. Мы смело можем их рассматривать как неотъемлемую часть русского национального наследия и в то же время яркое проявление византийского искусства, единого на огромной территории, находившейся под духовным и художественным покровом Константинополя.

Золотое свечение

«Устюжское Благовещение» – это и выдающийся памятник с художественной точки зрения, несомненно написанный крупным и лично одаренным художником, полностью воплотившим идеалы византийского искусства рубежа XI-XII веков с его поисками монументального и идеальной гармонии. Постановкой фигуры Богоматери и Архангела напоминают древнегреческие статуи, полные внутреннего величия. При этом фигура Марии стоит на особом возвышении, напоминающем архиерейское место в храме, а фигура Гавриила как бы повисла в воздухе, явно с желанием создать образ явления вестника с Небес.

Икона в экспозиции Третьяковской галереи

Монументальность, которую мы видим в «Устюжском Благовещении», с конца XII века уходит из византийского искусства, сменяясь более экспрессивной и подчас рафинированно-изломанной манерой, получившей в научной литературе название «позднекомниновского маньеризма».

Обращают на себя внимание сосредоточенные лики с крупными чертами и артикулированными глазами. Они написаны так, что возникает впечатление принадлежности образов одновременно двум мирам – земному и небесному. С помощью вохрения – последовательно высветляющихся слоев охры, создается важнейший для всей византийской традиции эффект внутреннего свечения образа. То есть свет, в отличие от обычной реалистической живописи, исходит не из внешнего источника, а рождается как бы изнутри, источается самим образом, который сохраняет естественную красоту форм, но уже принадлежит другой реальности.

Еще одна важная стилистическая деталь, которую мы видим в первую очередь в фигуре архангела – обильное использование ассиста – золотых линий, пронизывающих видимую материю. Ассист – и в волосах ангела, и в крыльях, и в его одеждах. Это один из любимых приемов византийского искусства комниновского времени, XI-XII веков. Смысл приема – создать эффект золотого свечения, передать идею божественных энергий, которыми пронизана вся фигура святого, в данном случае – архангела. В этом и была главная художественная задача византийского искусства – сохраняя красоту естественной пластики и формы, сделать ее, насколько это возможно, бесплотной, и тем самым указать на принадлежность иконных образов Небесному миру, подчеркивая их посредническую роль в переходе в иную реальность Божественного пространства.