В церкви не может быть скучно!
Ф.М. Достоевский называл ад «скучным местом». Но действительно ли так страшна скука для духовной жизни человека? В чём может быть польза от скуки? Можно ли её избежать? Как лучше с ней справляться? Отличается ли скука современного человека от скуки его исторических предшественников? Как связаны скука и глупость? На эти и другие вопросы отвечает архимандрит Савва (Мажуко) из Свято-Никольского монастыря (Гомель).
– Тема скуки сегодня очень популярна и в гуманитаристике, и в богословии. Один из наиболее ярких исследователей феномена скуки Л. Свендсен отмечает её главный парадокс: по сути, скука беспричинна, беспредметна. Как бы Вы объяснили такой парадокс этого духовного состояния человека?
– Не знал, что богословы занялись изучением скуки. Чем только люди не занимаются! Может, это тоже от скуки? Я не принадлежу к почтенному ордену учёных и могу говорить только за себя. У меня нет к скуке каких-то особенных претензий. Наши отношения – договорные и рабочие. Если я заскучал, вижу в этом сигнал, знак, у которого могут быть два значения: либо мне пора отдохнуть, либо я не на своём месте.
В скуке нет ничего страшного. Это всего лишь один из благословенных механизмов человеческой психики. Думаю, временами скучать даже полезно. Правда, лучше всего это делать с кем-то, скука – это дело, которое не рассчитано на одиночек, она требует хорошей компании. Время от времени мы нуждаемся в отдыхе от самих себя, и скука – один из сигналов сделать перерыв.
Но есть скука более «крупного помола». У нас в Гомеле её называют «экзистенциальной скукой» или просто беспричинной тоской. В такие минуты или даже дни меня накрывает чувство предельной неуместности, то есть я понимаю, что нахожусь не там, где должен быть, я не вовремя и некстати. Это тоже сигнал: где-то я свернул не туда, а может, и не было вовсе правильной дороги, мне просто нужно было пройти через этот опыт собственной неуместности, не-к-местности. Подобные потрясения – очень личная история, здесь не может быть однозначного и универсального толкования. Есть боль, в которой бесполезно искать смысла, его там просто нет, его никто туда не положил.
– Можно ли скуку считать тождественной унынию (acedia), которое в православной аскетической традиции называлось одним из смертных грехов?
– Честно говоря, я не совсем понимаю, чем смертный грех отличается от несмертного. Скука – болезнь богатых и обеспеченных. У моей бабушки было шестеро детей, старенькая мама и требовательный муж. И это в ту эпоху, когда не было ни памперсов, ни стиральных машин, ни микроволновок, и прислугу никто не держал, да и не по средствам. Не думаю, что бабушка скучала. Сегодня даже многодетные дамы имеют досуг и не знают, что с ним делать. Свободное время – это испытание, не всякому под силу справиться с ним. Я знал людей, которые по-настоящему боялись остаться без дела, их пугал досуг до ужаса.
Только ведь большинство выбирает самый лёгкий путь, ему даже нашли весьма удачное название – «тупить». Если вы хотите точный перевод славянского термина «уныние», вот вам подходящее слово: унывать, значит тупить. Уныние – это не про скуку, это про отупляющую праздность.
– XX век характеризовали как эпоху «великого страха». Вместе с тем XXI век, а то и всё новейшее время нередко называют началом периода скуки. Близко ли Вам такое определение нашего времени и почему?
– XXI век только начался. Не дерзну дать оценку тому, что ещё не показалось в истории в «полный рост». Мне очень нравится наше время. Жить стало невероятно интересно. С каждым годом открываются такие возможности, о которых раньше простой человек и мечтать не мог. Когда же тут скучать?
– «Великий страх» XX в., как мне кажется, был не столько следствием гуманитарных катастроф (тоталитарных режимов, мировых войн и пр.). Скорее только очень испугавшийся человек был способен сотворить такой ужас с другим. А чем опасен человек скучающий?
– Может порезаться, съесть просроченные консервы – мне почём знать? Меня больше пугают энтузиасты, и, кажется, все беды XX века были как раз от граждан неспокойных и крайне энергичных. У них был избыток сил, и они не знали, куда его пристроить. Люди скучающие, наоборот, страдают от недостатка сил. Может быть, они кого-нибудь бы и придушили, да сил нет, и смысла тоже.
– Часто скуку связывают с праздностью, бездействием. Но, кажется, куда опаснее побег от скуки в различные формы псевдоактивности, то, о чём Вы говорите. Какие формы активизма и при каких условиях могут навредить человеку, в частности современному христианину?
– Пусть активничают, лишь бы людей не резали. Избыток свободного времени предполагает какой-нибудь цивилизованный активизм. Правда, на меня большинство форм церковного активничанья наводят скуку, а это знак, что я не на своём месте. То есть это не для меня, что вовсе не значит, что сама по себе такая деятельность есть нечто зазорное. Если человеку по душе – пусть занимается. У каждого из нас свой стиль, свой ритм жизни, просто не надо его абсолютизировать и навязывать другим.
– У Мартина Хайдеггера есть замечание, что глубокая скука – это вообще фундаментальная характеристика бытия. Чем современная скука как знак нашей эпохи отличается от этой фундаментальной скуки?
– Хайдеггер, видимо, говорил о себе… Фундаментальная скука – это что? Способность основательно скучать? Кажется, у меня есть к этому склонность, но нет достаточных средств. Знаете, когда диагноз эпохе ставит весьма обеспеченный профессор из Германии, я не очень склонен верить ему на слово. Конечно, вы можете возразить, что после войны Хайдеггер подвергся остракизму, потерял прежние позиции в университетской среде. Но буржуазного благополучия не лишился, не так ли? Французы его носили на руках, а выступления на радио собирали многотысячную аудиторию. Пока Хайдеггер основательно скучал, в заполярье в холодном бараке умирал от голода и болезней русский философ Лев Платонович Карсавин. Скучал ли он? Никогда! Даже оказавшись в одиночной камере, полностью ушёл в творчество и вышел из одиночки с «Венком сонетов».
Пока сытый и благополучный Хайдеггер одобрительно кивал нацистскому режиму со своей ректорской кафедры, в блокадном Ленинграде Ольга Берггольц писала свои стихи и, не чувствуя ног, каждый раз отправлялась на радио, чтобы подбодрить умирающих ленинградцев, а профессор Мария Ефимовна Сергиенко запрещала себе умирать от голода, пока не закончит перевод «Исповеди» Августина. Что бы сказали эти люди о фундаментальной скуке? Что бы сказал об этом Януш Корчак? Я уважаю профессора Хайдеггера, но в фундаментальных вопросах у меня больше доверия к людям, которые прошли через ад, не потеряв человеческого достоинства.
– «Зло романтично, а добро обыкновенно», – грустно замечал Ян Твардовский. И действительно, если посмотреть на современную культуру, то мало кто, например, из киношников или литераторов возьмётся за историю доброй домохозяйки, тихо, мирно воспитывающей детей, ежедневно заносящей продукты одинокой соседке-старушке и спасающей уличных котят. Зато история философствующего маньяка из фильма «Дом, который построил Джек» Триера вызывает настоящий ажиотаж у кинокритиков. На Ваш взгляд, почему добро кажется скучным нашему современнику и есть такое острое желание «заглянуть в бездну»?
– Писать не умеют, вот и вся романтика. Проще всего сочинять детективы или страшные истории. Вылепить злодея или описать преступление гораздо легче, чем создать по-настоящему талантливую книгу о простых и хороших людях.
– В Книге пророка Исаии (30:7) есть слова: «…Сила их – сидеть спокойно». Как отличить духовную инертность, пассивность, даже равнодушие и теплохладность от этого состояния внутреннего покоя, связанного с абсолютным перепоручением себя в Руки Божьи?
– Не знаю. Не могу сравнивать. Инертность, пассивность, теплохладность – это мне хорошо известно, в этом я профессионал. А вот внутренний покой… Надеюсь, когда-нибудь я узнаю, что это такое.
– Вспоминается ещё одна цитата «буржуазного» Хайдеггера: «Легче разбудить человека, чем не дать ему заснуть». Применительно к церковному опыту, легче человеку обратиться к вере, воцерковиться, чем потом не «заснуть» в церкви, не свести свои отношения с Богом к формальному автоматизму. Как не дать заскучать себе в церкви, сохранять живым свой духовный опыт?
– А почему вы боитесь заскучать в церкви? В жизни есть много вещей нудных по определению, но необходимых. Например, вешать шторы или заправлять пододеяльник – для меня это тяжелейшее испытание. Но есть более нудные занятия: писать диссертацию, отчёт, учить язык, осваивать кларнет – всё это предполагает череду однообразных и многократных повторений, а значит, и вероятность скуки. Но ведь успеха в этих прекрасных начинаниях может добиться только тот, кто не боится заскучать. Так и в духовной жизни. Здесь мало ярких моментов. Большую часть времени нам предстоит «играть гаммы» и осваивать нудное «религиозное сольфеджио», но оно того стоит!
– Есть мнение, что следствием скуки является гордыня. Действительно ли горделивый человек – это человек заскучавший (по И. Ильину)?
– Не очень понимаю, при чём здесь гордыня. Разве человек активный, шумный, суетливый лишён гордости? Гордость – это болезнь, которая успешно паразитирует на любой форме человеческого опыта.
– У Л. Свендсена есть интересное замечание: «Скука обычно возникает тогда, когда мы не можем делать то, что мы хотим, или когда мы должны делать то, чего мы не хотим». Однако реальность часто как раз доказывает обратное. Уникальное церковное возрождение в эмиграции после революции (богословие, социальная работа и пр.), происходящее как раз вопреки историческим реалиям. «Новый Ренессанс» в лице того же С.С. Аверинцева, умудрявшегося в условиях советской атеистической цензуры заниматься потрясающими исследованиями византиистики и раннего христианства и пр. Уникальный кинематограф А. Тарковского и С. Параджанова, создававшийся также «вопреки» и т.д. Как это объяснить? Неблагоприятные внешние условия мобилизуют творческие, духовные силы человека, в то время как благоприятные, напротив, могут расслаблять, погружать в «духовный сон»?
– В какое бы время нам ни пришлось жить, надо, прежде всего, быть в согласии с самим собой. Что значит «мы не можем делать то, что хотим»? А если я просто не знаю, чего хочу? Вот самый страшный вопрос! Он рождается тогда, когда ты бежишь от себя, не желаешь с собой встретиться, познакомиться со своей судьбой, а судьба с нами говорит языком желания, именно желание указывает мне место, в котором я должен оказаться. Но расслышать своё подлинное желание, не заёмное, не внедрённое в меня другим, – вот настоящая мудрость и путь кгармонии с самим собой.
Беседовала Анна Голубицкая
– Тема скуки сегодня очень популярна и в гуманитаристике, и в богословии. Один из наиболее ярких исследователей феномена скуки Л. Свендсен отмечает её главный парадокс: по сути, скука беспричинна, беспредметна. Как бы Вы объяснили такой парадокс этого духовного состояния человека?
– Не знал, что богословы занялись изучением скуки. Чем только люди не занимаются! Может, это тоже от скуки? Я не принадлежу к почтенному ордену учёных и могу говорить только за себя. У меня нет к скуке каких-то особенных претензий. Наши отношения – договорные и рабочие. Если я заскучал, вижу в этом сигнал, знак, у которого могут быть два значения: либо мне пора отдохнуть, либо я не на своём месте.
В скуке нет ничего страшного. Это всего лишь один из благословенных механизмов человеческой психики. Думаю, временами скучать даже полезно. Правда, лучше всего это делать с кем-то, скука – это дело, которое не рассчитано на одиночек, она требует хорошей компании. Время от времени мы нуждаемся в отдыхе от самих себя, и скука – один из сигналов сделать перерыв.
Но есть скука более «крупного помола». У нас в Гомеле её называют «экзистенциальной скукой» или просто беспричинной тоской. В такие минуты или даже дни меня накрывает чувство предельной неуместности, то есть я понимаю, что нахожусь не там, где должен быть, я не вовремя и некстати. Это тоже сигнал: где-то я свернул не туда, а может, и не было вовсе правильной дороги, мне просто нужно было пройти через этот опыт собственной неуместности, не-к-местности. Подобные потрясения – очень личная история, здесь не может быть однозначного и универсального толкования. Есть боль, в которой бесполезно искать смысла, его там просто нет, его никто туда не положил.
– Можно ли скуку считать тождественной унынию (acedia), которое в православной аскетической традиции называлось одним из смертных грехов?
– Честно говоря, я не совсем понимаю, чем смертный грех отличается от несмертного. Скука – болезнь богатых и обеспеченных. У моей бабушки было шестеро детей, старенькая мама и требовательный муж. И это в ту эпоху, когда не было ни памперсов, ни стиральных машин, ни микроволновок, и прислугу никто не держал, да и не по средствам. Не думаю, что бабушка скучала. Сегодня даже многодетные дамы имеют досуг и не знают, что с ним делать. Свободное время – это испытание, не всякому под силу справиться с ним. Я знал людей, которые по-настоящему боялись остаться без дела, их пугал досуг до ужаса.
Только ведь большинство выбирает самый лёгкий путь, ему даже нашли весьма удачное название – «тупить». Если вы хотите точный перевод славянского термина «уныние», вот вам подходящее слово: унывать, значит тупить. Уныние – это не про скуку, это про отупляющую праздность.
– XX век характеризовали как эпоху «великого страха». Вместе с тем XXI век, а то и всё новейшее время нередко называют началом периода скуки. Близко ли Вам такое определение нашего времени и почему?
– XXI век только начался. Не дерзну дать оценку тому, что ещё не показалось в истории в «полный рост». Мне очень нравится наше время. Жить стало невероятно интересно. С каждым годом открываются такие возможности, о которых раньше простой человек и мечтать не мог. Когда же тут скучать?
– «Великий страх» XX в., как мне кажется, был не столько следствием гуманитарных катастроф (тоталитарных режимов, мировых войн и пр.). Скорее только очень испугавшийся человек был способен сотворить такой ужас с другим. А чем опасен человек скучающий?
– Может порезаться, съесть просроченные консервы – мне почём знать? Меня больше пугают энтузиасты, и, кажется, все беды XX века были как раз от граждан неспокойных и крайне энергичных. У них был избыток сил, и они не знали, куда его пристроить. Люди скучающие, наоборот, страдают от недостатка сил. Может быть, они кого-нибудь бы и придушили, да сил нет, и смысла тоже.
– Часто скуку связывают с праздностью, бездействием. Но, кажется, куда опаснее побег от скуки в различные формы псевдоактивности, то, о чём Вы говорите. Какие формы активизма и при каких условиях могут навредить человеку, в частности современному христианину?
– Пусть активничают, лишь бы людей не резали. Избыток свободного времени предполагает какой-нибудь цивилизованный активизм. Правда, на меня большинство форм церковного активничанья наводят скуку, а это знак, что я не на своём месте. То есть это не для меня, что вовсе не значит, что сама по себе такая деятельность есть нечто зазорное. Если человеку по душе – пусть занимается. У каждого из нас свой стиль, свой ритм жизни, просто не надо его абсолютизировать и навязывать другим.
– У Мартина Хайдеггера есть замечание, что глубокая скука – это вообще фундаментальная характеристика бытия. Чем современная скука как знак нашей эпохи отличается от этой фундаментальной скуки?
– Хайдеггер, видимо, говорил о себе… Фундаментальная скука – это что? Способность основательно скучать? Кажется, у меня есть к этому склонность, но нет достаточных средств. Знаете, когда диагноз эпохе ставит весьма обеспеченный профессор из Германии, я не очень склонен верить ему на слово. Конечно, вы можете возразить, что после войны Хайдеггер подвергся остракизму, потерял прежние позиции в университетской среде. Но буржуазного благополучия не лишился, не так ли? Французы его носили на руках, а выступления на радио собирали многотысячную аудиторию. Пока Хайдеггер основательно скучал, в заполярье в холодном бараке умирал от голода и болезней русский философ Лев Платонович Карсавин. Скучал ли он? Никогда! Даже оказавшись в одиночной камере, полностью ушёл в творчество и вышел из одиночки с «Венком сонетов».
Пока сытый и благополучный Хайдеггер одобрительно кивал нацистскому режиму со своей ректорской кафедры, в блокадном Ленинграде Ольга Берггольц писала свои стихи и, не чувствуя ног, каждый раз отправлялась на радио, чтобы подбодрить умирающих ленинградцев, а профессор Мария Ефимовна Сергиенко запрещала себе умирать от голода, пока не закончит перевод «Исповеди» Августина. Что бы сказали эти люди о фундаментальной скуке? Что бы сказал об этом Януш Корчак? Я уважаю профессора Хайдеггера, но в фундаментальных вопросах у меня больше доверия к людям, которые прошли через ад, не потеряв человеческого достоинства.
– «Зло романтично, а добро обыкновенно», – грустно замечал Ян Твардовский. И действительно, если посмотреть на современную культуру, то мало кто, например, из киношников или литераторов возьмётся за историю доброй домохозяйки, тихо, мирно воспитывающей детей, ежедневно заносящей продукты одинокой соседке-старушке и спасающей уличных котят. Зато история философствующего маньяка из фильма «Дом, который построил Джек» Триера вызывает настоящий ажиотаж у кинокритиков. На Ваш взгляд, почему добро кажется скучным нашему современнику и есть такое острое желание «заглянуть в бездну»?
– Писать не умеют, вот и вся романтика. Проще всего сочинять детективы или страшные истории. Вылепить злодея или описать преступление гораздо легче, чем создать по-настоящему талантливую книгу о простых и хороших людях.
– В Книге пророка Исаии (30:7) есть слова: «…Сила их – сидеть спокойно». Как отличить духовную инертность, пассивность, даже равнодушие и теплохладность от этого состояния внутреннего покоя, связанного с абсолютным перепоручением себя в Руки Божьи?
– Не знаю. Не могу сравнивать. Инертность, пассивность, теплохладность – это мне хорошо известно, в этом я профессионал. А вот внутренний покой… Надеюсь, когда-нибудь я узнаю, что это такое.
– Вспоминается ещё одна цитата «буржуазного» Хайдеггера: «Легче разбудить человека, чем не дать ему заснуть». Применительно к церковному опыту, легче человеку обратиться к вере, воцерковиться, чем потом не «заснуть» в церкви, не свести свои отношения с Богом к формальному автоматизму. Как не дать заскучать себе в церкви, сохранять живым свой духовный опыт?
– А почему вы боитесь заскучать в церкви? В жизни есть много вещей нудных по определению, но необходимых. Например, вешать шторы или заправлять пододеяльник – для меня это тяжелейшее испытание. Но есть более нудные занятия: писать диссертацию, отчёт, учить язык, осваивать кларнет – всё это предполагает череду однообразных и многократных повторений, а значит, и вероятность скуки. Но ведь успеха в этих прекрасных начинаниях может добиться только тот, кто не боится заскучать. Так и в духовной жизни. Здесь мало ярких моментов. Большую часть времени нам предстоит «играть гаммы» и осваивать нудное «религиозное сольфеджио», но оно того стоит!
– Есть мнение, что следствием скуки является гордыня. Действительно ли горделивый человек – это человек заскучавший (по И. Ильину)?
– Не очень понимаю, при чём здесь гордыня. Разве человек активный, шумный, суетливый лишён гордости? Гордость – это болезнь, которая успешно паразитирует на любой форме человеческого опыта.
– У Л. Свендсена есть интересное замечание: «Скука обычно возникает тогда, когда мы не можем делать то, что мы хотим, или когда мы должны делать то, чего мы не хотим». Однако реальность часто как раз доказывает обратное. Уникальное церковное возрождение в эмиграции после революции (богословие, социальная работа и пр.), происходящее как раз вопреки историческим реалиям. «Новый Ренессанс» в лице того же С.С. Аверинцева, умудрявшегося в условиях советской атеистической цензуры заниматься потрясающими исследованиями византиистики и раннего христианства и пр. Уникальный кинематограф А. Тарковского и С. Параджанова, создававшийся также «вопреки» и т.д. Как это объяснить? Неблагоприятные внешние условия мобилизуют творческие, духовные силы человека, в то время как благоприятные, напротив, могут расслаблять, погружать в «духовный сон»?
– В какое бы время нам ни пришлось жить, надо, прежде всего, быть в согласии с самим собой. Что значит «мы не можем делать то, что хотим»? А если я просто не знаю, чего хочу? Вот самый страшный вопрос! Он рождается тогда, когда ты бежишь от себя, не желаешь с собой встретиться, познакомиться со своей судьбой, а судьба с нами говорит языком желания, именно желание указывает мне место, в котором я должен оказаться. Но расслышать своё подлинное желание, не заёмное, не внедрённое в меня другим, – вот настоящая мудрость и путь кгармонии с самим собой.
Беседовала Анна Голубицкая
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
