Плач по умершему
Не с плача по себе умершему или умирающему начинается человек, а с принятия и избытия смерти своих любимых. Этому плачу в хороших семьях приобщали с детства – чтобы человек в ребенке проснулся как можно раньше, чтобы через мужественное принятие смертности своей и своих любимых с первых дней своей жизни научиться принимать, благословлять этот мир и – сопротивляться ему.
Все наши близкие и друзья, любимые и хорошие – это люди, которых мы однажды потеряем.
А еще – это люди, которые потеряют нас.
Однако «плач по умершему» это не просто красивый образ или стерильное духовное упражнение.
У нас есть религия. Она учит нас правильному плачу по умершему, целительному плачу.
Когда я только начинал служить священником, меня всегда смущали наши белорусские похороны: «профессиональные» плакальщицы, сложнейшие и разнообразнейшие ритуалы, особый панихидный распев и завывательная манера исполнять песнопения и потребность на грани одержимости «адправить пакойника» (помолиться за покойного) «як след» (как положено).
Потом я понял, как же важен этот вой, эти эпические слезы, «лишние» обряды.
Это – Белоруссия. Здесь было так много горя. В войну белорусы потеряли каждого четвертого, и, может быть, перенести нам все эти беды и помогла способность хоронить «как положено».
Не надо льстить себе: мы всего лишь люди – сколько бы вы ни знали языков, какую бы изысканную литературу ни читали, горе и боль, слезы и утраты у нас у всех – человеческие. И эту боль надо уметь выплакать, провыть, прокричать.
Смерть – всегда не вовремя. Смерть застает нас врасплох. И нам нужно не только умом, но и самой кожей избыть это горе. Даже распоследние материалисты это если не понимали, то чувствовали, изобретая гражданские панихиды и пресные минуты молчания.
А в церкви – дым кадила, чтение бесконечных поминальных записок, столы с приношениями и запечатанная земля, и как запоют «Со святыми упокой», подхватит вся церковь этот скорбно-торжественный мотив, а потом разрешится в мужественный и трагичный мажор икоса восьмого гласа – «Сам Един еси Бессмертный, сотворивый и со-здавый человека».
Выкричаться нам надо, пропеть, простонать сквозь слезы и благодарную грусть.
И интеллигентнейшая из русских женщин в минуту боли и утраты могла написать:
«Буду я, как стрелецкие жёнки,
Под кремлевскими башнями выть»
(А. А. Ахматова).
Наши панихиды, родительские субботы, грозные обряды, кутья, записочки и сорокоусты могут показаться ненужным усложнением, недостойным благородной евангельской истины. Но стоит ли от этого отказываться перед лицом всех наших утрат бывших и – непременно – будущих? А потому, смертнички мои, положу я в кадило побольше ладану и затяну длинную и громкую белорусскую панихиду, чтобы и живые и мертвые услышали и утешились скорой грядущей встречей...."
Из книги Апельсиновые святые.
Записки православного оптимиста архимандрита Саввы (Мажуко), насельника Свято-Никольского монастыря города Гомеля.
Все наши близкие и друзья, любимые и хорошие – это люди, которых мы однажды потеряем.
А еще – это люди, которые потеряют нас.
Однако «плач по умершему» это не просто красивый образ или стерильное духовное упражнение.
У нас есть религия. Она учит нас правильному плачу по умершему, целительному плачу.
Когда я только начинал служить священником, меня всегда смущали наши белорусские похороны: «профессиональные» плакальщицы, сложнейшие и разнообразнейшие ритуалы, особый панихидный распев и завывательная манера исполнять песнопения и потребность на грани одержимости «адправить пакойника» (помолиться за покойного) «як след» (как положено).
Потом я понял, как же важен этот вой, эти эпические слезы, «лишние» обряды.
Это – Белоруссия. Здесь было так много горя. В войну белорусы потеряли каждого четвертого, и, может быть, перенести нам все эти беды и помогла способность хоронить «как положено».
Не надо льстить себе: мы всего лишь люди – сколько бы вы ни знали языков, какую бы изысканную литературу ни читали, горе и боль, слезы и утраты у нас у всех – человеческие. И эту боль надо уметь выплакать, провыть, прокричать.
Смерть – всегда не вовремя. Смерть застает нас врасплох. И нам нужно не только умом, но и самой кожей избыть это горе. Даже распоследние материалисты это если не понимали, то чувствовали, изобретая гражданские панихиды и пресные минуты молчания.
А в церкви – дым кадила, чтение бесконечных поминальных записок, столы с приношениями и запечатанная земля, и как запоют «Со святыми упокой», подхватит вся церковь этот скорбно-торжественный мотив, а потом разрешится в мужественный и трагичный мажор икоса восьмого гласа – «Сам Един еси Бессмертный, сотворивый и со-здавый человека».
Выкричаться нам надо, пропеть, простонать сквозь слезы и благодарную грусть.
И интеллигентнейшая из русских женщин в минуту боли и утраты могла написать:
«Буду я, как стрелецкие жёнки,
Под кремлевскими башнями выть»
(А. А. Ахматова).
Наши панихиды, родительские субботы, грозные обряды, кутья, записочки и сорокоусты могут показаться ненужным усложнением, недостойным благородной евангельской истины. Но стоит ли от этого отказываться перед лицом всех наших утрат бывших и – непременно – будущих? А потому, смертнички мои, положу я в кадило побольше ладану и затяну длинную и громкую белорусскую панихиду, чтобы и живые и мертвые услышали и утешились скорой грядущей встречей...."
Из книги Апельсиновые святые.
Записки православного оптимиста архимандрита Саввы (Мажуко), насельника Свято-Никольского монастыря города Гомеля.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.