Первая и главная реальность

Недалеко от того места, где вы живете, появился православный храм. «Ну и что мне с того?» — скажете вы. Молиться вас не учили, сложная и переменчивая жизнь высасывает из души все силы. «А попы эти, — думаете вы, — такие же люди, жадные и корыстные». В общем, вам кажется, что от появления рядом храма вам лично не будет ни холодно ни жарко. Что ж, ваши мысли понятны. Но всё же вы ошибаетесь.

Когда падишахи Востока издавали свои указы, то глашатаи ходили по улицам городов, восклицая: «Слушайте приказ падишаха и не говорите, что вы не слышали». Нечто важное возвещалось людям, и отговорки вроде «я не знал» потом уже не принимались. Всякий раз, когда звон колокола будет долетать теперь до вашего слуха, вам будет возвещаться нечто несоизмеримо более важное, чем приказ любого восточного деспота.

К вам приблизилось Царствие Божие, и оттого, как вы поведете себя по отношению к этому Царству, теперь будет зависеть очень многое. Звон колокола будет похож на голос Бога. «Адам! Адам!» — будет звать колокол, и это будет Голос, который звал в Раю согрешившего и спрятавшегося праотца. Тогда Бог обращался к одному согрешившему человеку. Сегодня, когда дети Адама чрезвычайно умножились, Бог продолжает звать их, прячущихся не в райских кущах, но в квартирах многоэтажек.

Ваши почившие сродники будут утешены, если вы найдете дорогу к храму. Ведь там, в храме, за них будут приноситься заупокойные молитвы, и им хочется, чтобы в этих молитвах поминались написанные вами их имена.

Ваши дети и внуки нуждаются в храме. Ведь если прежние поколения разбрасывали камни, то настало время их собирать. Если прежние поколения воевали с Христом, разрушали святыни и не слушали Евангелие, то настало время прославлять Христа, восстанавливать святыни и читать Слово Божие.

Альтернативы нет. Молодых людей, не умеющих и не хотящих молиться, ждет глубокий омут разврата и бессмысленности, ждут продавцы наркотиков, ждут ночные клубы и игральные автоматы. В конце концов ждет преждевременная могила. Вряд ли вы хотите этого для своих и чужих детей и внуков.

Людей пугают перемены, даже если это перемены к лучшему. Принюхавшись к повседневному смраду, привыкнув к нему, они начинают бояться даже свежего воздуха. Но, надеюсь, вы не из таких.

Дай Бог, со временем вы узнаете, каким чудом является молитва, узнаете, сколь благ Господь, сколько сокровищ припасено у Него для тех, кто любит Его. Дай Бог, всё это ожидает вас в будущем.

Знаете, что говорят люди вскоре после обретения веры? Они спрашивают священника: «А где же вы были раньше?» Они спрашивают себя: «А как же я жил до сих пор, не зная Бога?» Они поднимают глаза к Небу и, как потерявшиеся дети, которых нашли родители, говорят Богу: «Ты так долго и терпеливо искал меня! Я нашелся. Спасибо».

У вас есть эта перспектива. Ведь недалеко от вашего дома появился православный храм, и протоптать к нему свою «собственную» дорожку теперь ваша задача.

Бог — это неизменяемая реальность, в отличие от мира, доступного чувствам. Чувственная реальность текуча и переменчива. Сердцу больно ощущать себя погруженным в распадающуюся действительность. Сердце хочет жить в настоящем, неложном мире, мире, в котором нет запаха разложения.

Глаз считает существующим то, что видит. Причем видит «сейчас». «Видимое сейчас» для глаза — реальность первой степени. Для сердца реальность первой степени — Бог. То, что глаза и уши видят и слышат сейчас, мешает сердцу жить своей жизнью, дышать своим воздухом. Темная пещера или тесная келья, где ни уху, ни глазу нечем развлечься, некоторым особым людям вожделенна так, как вожделенна тишина ученого кабинета и пыль старинных фолиантов для серьезного мыслителя.

* * *

Бог — это первая и главная реальность. Доказывать Его бытие есть разновидность ученого сумасшествия. Там, где бытие Божие требует доказательств, меньше всего нужны разговоры. Быть может, там есть нужда в чуде. Но еще вероятнее там нужна боль.

Долго ждать или искать боли не придется. Где Бог не царствует, там царствует страдание. Главной реальностью человеческой жизни после отпадения от Бога стала смерть.

Самая слабая склонность к абстрактному мышлению, самая примитивная способность к анализу и осмыслению фактов приводят нас к этому выводу. Смерть окружает человека, попадает в поле зрения при взгляде в любую сторону. Она, как ветер, обдувает лицо и ерошит волосы. Если Бог очевиден зрению сердца, то смерть очевидна и зрачку, и хрусталику, и перевернутому изображению на глазном дне, и импульсам, идущим в мозг от нервных окончаний.

Вездеприсутствие смерти, ее неуязвимость для атак со стороны науки и культуры могут столкнуть человека в безумие.

Сажать деревья, чистить обувь, мыть окна и вообще делать что-либо обычное в этом мире, где все умирают, можно только в двух случаях. Случай первый: ты знаешь лекарство от смерти и способ победы над нею. Случай второй: ты не знаешь ничего, живешь в мире иллюзий, не способен мыслить и, следовательно, как животное, руководствуешься инстинктами, а не умом и верой.

Если в доме лежит покойник, земные мысли в этом доме, как неполитые цветы в горшках, должны увянуть. В это время думать о прибыли, о ремонте, о путешествиях — кощунство. Нужно растаять от слез, искрошиться от ужаса, сгореть в молитве.

Если же представить, что мир — это дом, то в нем каждый день лежит покойник, и не один. Минимальное сочувствие к этому факту должно было бы полностью изменить нашу жизнь.

Но суета сует и перед лицом замершего в гробу покойника заставляет завешивать зеркала, переворачивать табуретки, варить и жарить на кухне десятки блюд для поминок, делать множество других вещей. Поминальное застолье будет занимать мысли родственников и знакомых ничуть не меньше смерти, а может и больше. Само усаживание за столами через час после погребения сообщает нашей культуре (или нашему бескультурью) некрофильский оттенок. После погребальных стихир Иоанна Дамаскина, после того как земля только что на наших глазах поглотила человеческое тело, живым было бы лучше попоститься и посидеть молча или повыть, раскачиваясь из стороны в сторону.

* * *

Внутренним знанием сердца я научен тому, что являюсь существом бессмертным. Когда на помощь моим интуициям и смутным догадкам приходит апостольская вера и апостольские Писания, я убеждаюсь в том, что человек лично бессмертен. Он не будет ни исчезать, ни перевоплощаться, но будет воскрешен и обновлен. Это радостное знание не устраняет борьбу и муку. Внутренний, «сокровенный сердца человек» продолжает находиться в плену у внешнего человека, «истлевающего в похотях». Кстати, весь ложный пафос протестантизма проистекает из нежелания заметить и признать в человеке эту борьбу. Протестантизм спешит записаться в число спасенных и отмахивается от неизбежной схватки, как от монашеской выдумки. Но не замечать врага и не воевать с ним означает быть убитым во время сна, означает проиграть главную битву жизни.

Логика не молящегося ума воюет с логикой уязвленного верой сердца. Вера в сердце похожа на любовную рану. Она не заживает, блаженно болит и прогоняет всякую дремоту и безразличие.

Как главная реальность «внутреннего» человека, Бог вступает в борьбу с «неведением, забвением, малодушием и окамененным нечувствием», характеризующими человека «внешнего».

Эта битва происходит на поле сердца человеческого. Раньше об этом знали те, кто читает «Лествицу». После Достоевского и «Братьев Карамазовых» об этом должны знать все, умеющие читать.

* * *

Я ловлю рыбу, не думая о смерти. Вернее, я знаю, что смерть есть, но делаю вид, что ее нет. Или делаю вид, что меня это не касается. Она же стоит у меня за спиной, сознающая свою силу, холодная и терпеливая.

Чем я лучше рыбы, которая через пять минут заглотит червяка на моем крючке и будет вынуждена покинуть родную воду?

Нет, я хочу ловить рыбу, зная о смерти и зная Имя Того, Кого смерть боится. Я хочу все дела свои делать, не забывая о главной реальности. Только тогда моя жизнь будет по-настоящему человеческой. (Она почувствовала ход моих мыслей и болезненно скривилась у меня за спиной.)

Я сбился с дороги, поверил лжи и умер вечной смертью. А потом пришел Он — Путь, Истина и Жизнь. Теперь, оживленный Им, вооруженный Его Истиной, я через Него иду к Отцу. Главная реальность моего сердца не просто — Бог, но Бог, ставший Человеком.

Протоиерей Андрей Ткачёв