Откровение таксиста
Было дело — служил я таксистом. Возил людей по Москве и окрестностям. И вот однажды…
Пассажир сидел сзади и думал. Я наблюдал за ним в зеркале. Редкое удовольствие — встретить задумчивого человека. Когда он не стесняется тебя, увлеченный мыслью, а его глаза смотрят внутрь и там встречаются с чем-то очень настоящим.
Он попросил меня проехать по набережным Москвы-реки. И мы ехали не торопясь, как будто без цели. Он не был туристом — не крутил головой в разные стороны. А смотрел как плывет мимо прекрасный сумеречный город. Мы словно шли в лодке, по реке, сквозь тайгу и были совершенно одни.
Иногда, правда, закрадывалось сомнение. А вдруг он задумчив как самоубийца, решивший бесповоротно сделать страшный шаг?
Пассажир молчал, улыбался, иногда он закрывал глаза, буквально на несколько секунд, лицо его становилось безмятежным, как у спящего человека. Но отчего-то я был уверен, что ни о какой «безмятежности» в его случае речь не идет. Он ехал словно внутри электрического поля. И если бы вдруг в этот момент по Москве-реке прокатилась шаровая молния, ее обязательно притянуло бы к нам.
О чем же он так напряженно и мучительно думал? Никогда бы я не решился спросить. У Краснохолмского моста мы въехали в пробку и остановились. Я включил радио, по «Маяку» звучала песня из предпоследнего «007» — Skyfall. Голос Adele влетел к нам той самой шаровой молнией. Было слишком громко, и я хотел убавить звук.
— Не надо, — сказал пассажир, — пусть поет.
И мы слушали, не двигаясь, до самого конца…
— Вы знаете перевод? — спросил он, когда песня кончилась.
— Знаю.
— Значит, небеса обрушатся… и это конец?
— Да… Но там есть и другие слова:
«Когда они разверзнутся,
Мы будем стоять твердо,
Мы выдержим это вместе»…
— Все верно… Конец это только начало.
Он замолчал. Но мне показалось, что в эту секунду что-то бесповоротно изменилось.
— Значит, так тому и быть. — сказал пассажир
— Чему быть?
Он поднял на меня глаза. И сказал решительно:
— Мне не быть священником…
— Почему?
— Все просто. Недостоин. Знакомо ли вам это чувство — собственного недостоинства? Оно удивительное! Оно родом оттуда, из «обрушенных небес»…
И он замолчал. На самом потрясающем месте. Молчал, упиваясь каким-то внутренним чувством. Ведь сказал как убил. И живой воды не принес.
Я проехал светофор и остановился под мостом.
— Что? — сказал он. — Поездка закончилась?
— Цель неизвестна, — ответил я
— Очень даже известна. Надо поесть что-нибудь. Отвезите меня в настоящее место.
— В Skyfall?
— Нет. Там нас не ждут… Что-нибудь попроще.
Я вдруг понял, куда надо ехать. Кто знает, тот утешен.
Блинная на Воронцовской улице. Чад и дым, белые колпаки, хмурая мужская очередь, запах сгущенного молока, жареного масла, шипящих блинов, яиц под майонезом, вареных сосисок, кофейной бурды и… Джека Лондона пригласить не стыдно.
И мне всегда казалось, что здесь на один шаг ближе к раю.
И я подарил этот шаг своему пассажиру.
Сдачи с пяти тысяч не нашлось.
Он ушел с купюрой в блинную за разменом. Я не хотел, чтобы он возвращался. Когда стеклянная дверь закрылась, я уехал. По-английски.
Пассажир сидел сзади и думал. Я наблюдал за ним в зеркале. Редкое удовольствие — встретить задумчивого человека. Когда он не стесняется тебя, увлеченный мыслью, а его глаза смотрят внутрь и там встречаются с чем-то очень настоящим.
Он попросил меня проехать по набережным Москвы-реки. И мы ехали не торопясь, как будто без цели. Он не был туристом — не крутил головой в разные стороны. А смотрел как плывет мимо прекрасный сумеречный город. Мы словно шли в лодке, по реке, сквозь тайгу и были совершенно одни.
Иногда, правда, закрадывалось сомнение. А вдруг он задумчив как самоубийца, решивший бесповоротно сделать страшный шаг?
Пассажир молчал, улыбался, иногда он закрывал глаза, буквально на несколько секунд, лицо его становилось безмятежным, как у спящего человека. Но отчего-то я был уверен, что ни о какой «безмятежности» в его случае речь не идет. Он ехал словно внутри электрического поля. И если бы вдруг в этот момент по Москве-реке прокатилась шаровая молния, ее обязательно притянуло бы к нам.
О чем же он так напряженно и мучительно думал? Никогда бы я не решился спросить. У Краснохолмского моста мы въехали в пробку и остановились. Я включил радио, по «Маяку» звучала песня из предпоследнего «007» — Skyfall. Голос Adele влетел к нам той самой шаровой молнией. Было слишком громко, и я хотел убавить звук.
— Не надо, — сказал пассажир, — пусть поет.
И мы слушали, не двигаясь, до самого конца…
— Вы знаете перевод? — спросил он, когда песня кончилась.
— Знаю.
— Значит, небеса обрушатся… и это конец?
— Да… Но там есть и другие слова:
«Когда они разверзнутся,
Мы будем стоять твердо,
Мы выдержим это вместе»…
— Все верно… Конец это только начало.
Он замолчал. Но мне показалось, что в эту секунду что-то бесповоротно изменилось.
— Значит, так тому и быть. — сказал пассажир
— Чему быть?
Он поднял на меня глаза. И сказал решительно:
— Мне не быть священником…
— Почему?
— Все просто. Недостоин. Знакомо ли вам это чувство — собственного недостоинства? Оно удивительное! Оно родом оттуда, из «обрушенных небес»…
И он замолчал. На самом потрясающем месте. Молчал, упиваясь каким-то внутренним чувством. Ведь сказал как убил. И живой воды не принес.
Я проехал светофор и остановился под мостом.
— Что? — сказал он. — Поездка закончилась?
— Цель неизвестна, — ответил я
— Очень даже известна. Надо поесть что-нибудь. Отвезите меня в настоящее место.
— В Skyfall?
— Нет. Там нас не ждут… Что-нибудь попроще.
Я вдруг понял, куда надо ехать. Кто знает, тот утешен.
Блинная на Воронцовской улице. Чад и дым, белые колпаки, хмурая мужская очередь, запах сгущенного молока, жареного масла, шипящих блинов, яиц под майонезом, вареных сосисок, кофейной бурды и… Джека Лондона пригласить не стыдно.
И мне всегда казалось, что здесь на один шаг ближе к раю.
И я подарил этот шаг своему пассажиру.
Сдачи с пяти тысяч не нашлось.
Он ушел с купюрой в блинную за разменом. Я не хотел, чтобы он возвращался. Когда стеклянная дверь закрылась, я уехал. По-английски.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
