У Церкви нет цели соответствовать духу времени
Почему Церковь не соответствует духу времени, зачем ей влиять на образ жизни каждого гражданина страны и с чего возник протест против храма Святой Екатерины? Интервью с Владимиром Легойдой — единственным мирянином в руководстве Русской православной церкви.
Он возглавляет Синодальный отдел по взаимоотношениям со СМИ и отвечает за образ РПЦ в обществе.
Легойда — человек прогрессивных взглядов: ведет телеграм-канал и знаком с творчеством певицы Монеточки. В выходные Легойда прилетал в Екатеринбург, чтобы встретиться с митрополитом Кириллом и ответить на вопросы в рамках проекта «Прямая линия».
У светских людей много претензий к тому, что церковь застряла в прошлом, использует устаревшие каналы коммуникации с прихожанами и как будто не пытается привлечь новых адептов. Корреспондент 66.RU поговорил с главным спикером РПЦ об имидже и осовременивании этого общественного института.
— В Екатеринбурге идут споры вокруг строительства храма Святой Екатерины. Как вы считаете, почему возник этот стихийный протест, ведь, казалось, для Церкви это была хорошая PR-тема?
— Строительство храма я бы не называл PR-историей. И протест не столько стихийный, сколько подготовленный и срежиссированный. И на самом деле для такого большого города, как Екатеринбург, не такой масштабный (на воскресную акцию за сохранение сквера у Театра драмы, по подсчетам организаторов, пришли 3000 человек, — прим. ред.).
Если вы выступаете под лозунгами защиты парков, то почему не защищаете другие парки, а зациклились на этом конкретном? Это сразу вызывает подозрение, что тема сквера — это прикрытие того, что кому-то просто не хочется видеть там собор. Хотя я допускаю, что для какой-то части людей слова про парк звучат убедительно.
Идея строительства храма Святой Екатерины появилась в 2010 году. Изначально была задумка разместить его на площади Труда. В 2016 году храм предложили расположить в акватории городского пруда, а позже было решено перенести объект в сквер у Театра драмы.
— Какие ошибки совершили инициаторы строительства? И как сейчас вокруг этого создать позитивный фон?
— Не нужно ничего выворачивать. Храм — это не бордель, казино или свалка радиоактивных отходов. Строительство храма — это позитив сам по себе. Когда строят детские сады, власти ведь не задумываются о том, как облачить это в позитивную повестку.
Вообще, спор показывает, что церковнослужители не смогли донести, зачем нужен этот храм, какую пользу он принесет. Ведь современные храмы — это не только место для молитвы, но и общественное пространство, где проходят различные культурные мероприятия. Объяснять нужно столько, сколько потребуется.
В Екатеринбурге прошли общественные слушания, и оказалось, что сторонников на два порядка больше, чем противников. Но с помощью пиара нельзя добиться, чтобы ни один человек не был против.
— РПЦ — достаточно консервативный институт, который использует старые каналы коммуникаций. Стоит задача осовременить Церковь? Сделать так, чтобы она соответствовала духу времени?
— У церкви абсолютно точно нет задачи соответствовать духу времени. Потому что дух времени сегодня так себе. С Баха на Монеточку переходить не хочется. При всем к ней уважении. Иисус Христос в рекламе не нуждается.
Спаситель сказал: «По тому узнают все, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собою». Поэтому для нас самая большая внутренняя проблема: мы не имеем любви друг к другу. Самая большая внешняя проблема: из-за этого люди не видят в нас его учеников. И они показывают пальцем и с пренебрежением спрашивают: «И вот это христиане?! Серьезно?!»
— Кажется, РПЦ ориентируется на уже воцерковленных людей. Есть ядерный электорат — бабушки, и новые сторонники вам будто не нужны. Это осознанная позиция? В церковь перестала ходить молодежь…
— Не могу с этим согласиться. Недавно я был в храме, где исключительно молодая паства. Это двадцати-, тридцатилетние и совсем дети. Я видел, как они ехали в свой приход на велосипеде, их никто не вел и за руку не тянул.
Но это не означает, что нет проблем с молодежью. Если нет проблем, то это означает одно — смерть, кладбище, музей.
— Какие проблемы?
— За всю историю человечества мир никогда так быстро не менялся. И Церковь не всегда успевает осмыслить какие-то события, дать трактовку с точки зрения Евангелия. Не всегда получается удачно отвечать. Священники же тоже живые люди и могут ошибаться.
— И все-таки кажется, что РПЦ совершенно оторвана от современной аудитории, от ее интересов.
— Церковь по определению есть точка притяжения. Какой вопрос решает религия? О смерти. Знаете хоть одного человека, который не задумывался об этом? Да, нужно разговаривать с человеком на понятном языке, развеивать большое количество мифов. Многие молодые люди думают: придем в храм, а там нам все запретят. Они воспринимают церковь как одно большое Нельзя. Это не так. Но церковь и не одно большое Можно.
— С ваших слов, Церковь генерирует смыслы и не ограничивается старой паствой. А почему тогда эти смыслы не переупаковываются по-новому?
— Это неправда. Я же не говорю с вами по-старославянски, у меня капуста не висит с бороды. У меня есть телеграм-канал.
— У вас есть телеграм-канал, у остальных 99 человек из 100 — нет телеграм-канала. Почему православие не встраивается в массовую культуру? Где мерч с клевым Иисусом? Почему вы даже не стремитесь получить «лайки»? Это ведь может привлечь новых адептов.
— «Лайки» — это когда мы в общество транслируем сигнал: ребята, мы такие же, как вы. Это не тот сигнал. Правильный сигнал: мы круче, чем другие.
Церковь должна быть открыта и не отталкивать людей. Что является проблемой? Человек пришел в храм, а ему говорят: что ты пришел? Никто не должен «шикать». В этом смысле церковь будет меняться. Но это не значит, что возле храма будет стоять батюшка, крутить пои и кричать: «Чуваки, все сюда! Будет круто!»
Человек не живет в одной плоскости. Он может быть фанатом Шнура, но это не значит, что Шнуром его жизнь ограничивается. Мы не конкурируем с массовой культурой, мы на той глубине, когда у человека возникает вопрос: кто я такой, что такое смерть. И рассуждая о смысле жизни, ржать неуместно.
Протестанты и католики чуть раньше нас занялись работой с молодежью и много чего перепробовали: надувные храмы на пляже, аккомпанемент под гитару. Думаете, привлекло это молодежь? Нет! Христианская цивилизация много взяла от Древней Греции. Демокрит сказал: «Прекрасное есть надлежащая мера во всем». Христианство — это вопрос меры. Не надо перегибать. Никто не пойдет слушать Монеточку в храм.
— Еще есть ощущение, что Церковь превращается в организацию, у которой есть явные политические амбиции. Зачем это вам?
— Центральным вопросом политики является получение власти. РПЦ не стремится к получению политической власти. Мы очень ценим свою автономию от государства.
— Автономию?
— Да, мы живем в эпоху максимальной свободы и независимости от государства. Внутренняя жизнь церкви течет самостоятельно, без влияния государства. Мы не спрашиваем у власти, открывать ли нам епархии или кого назначать епископом. Это было немыслимым многие столетия. Если бы у церкви были политические амбиции, то никто бы не позволил находиться в автономии к государству.
Да, патриарх может находиться рядом с президентом на каких-то мероприятиях, а местный архиерей — рядом с губернатором. Но Церковь не в клетке должна жить. Что делать, если наши прихожане — большая часть общества?
— В жизни простых россиян все больше Церкви. Закон об оскорблении чувств верующих, позиция про аборты и эвтаназию — все больше влияют на образ жизни всех, даже представителей других религиозных конфессий. Это задача РПЦ?
— Мы взаимодействуем с законодателями, если законы касаются жизни Церкви или общества напрямую. В них мы следуем исключительно правочеловеческой логике. В законе об оскорблении чувств верующих больше заинтересовано государство.
У нас на законодательном уровне пресекается разжигание межнациональной розни. Это ведь не вызывает вопросов? Есть еще одна тема, которая абсолютно смыкается с национальной, — это религия. Она такая же взрывоопасная. И это вопрос сохранения баланса в обществе.
Он возглавляет Синодальный отдел по взаимоотношениям со СМИ и отвечает за образ РПЦ в обществе.
Легойда — человек прогрессивных взглядов: ведет телеграм-канал и знаком с творчеством певицы Монеточки. В выходные Легойда прилетал в Екатеринбург, чтобы встретиться с митрополитом Кириллом и ответить на вопросы в рамках проекта «Прямая линия».
У светских людей много претензий к тому, что церковь застряла в прошлом, использует устаревшие каналы коммуникации с прихожанами и как будто не пытается привлечь новых адептов. Корреспондент 66.RU поговорил с главным спикером РПЦ об имидже и осовременивании этого общественного института.
— В Екатеринбурге идут споры вокруг строительства храма Святой Екатерины. Как вы считаете, почему возник этот стихийный протест, ведь, казалось, для Церкви это была хорошая PR-тема?
— Строительство храма я бы не называл PR-историей. И протест не столько стихийный, сколько подготовленный и срежиссированный. И на самом деле для такого большого города, как Екатеринбург, не такой масштабный (на воскресную акцию за сохранение сквера у Театра драмы, по подсчетам организаторов, пришли 3000 человек, — прим. ред.).
Если вы выступаете под лозунгами защиты парков, то почему не защищаете другие парки, а зациклились на этом конкретном? Это сразу вызывает подозрение, что тема сквера — это прикрытие того, что кому-то просто не хочется видеть там собор. Хотя я допускаю, что для какой-то части людей слова про парк звучат убедительно.
Идея строительства храма Святой Екатерины появилась в 2010 году. Изначально была задумка разместить его на площади Труда. В 2016 году храм предложили расположить в акватории городского пруда, а позже было решено перенести объект в сквер у Театра драмы.
— Какие ошибки совершили инициаторы строительства? И как сейчас вокруг этого создать позитивный фон?
— Не нужно ничего выворачивать. Храм — это не бордель, казино или свалка радиоактивных отходов. Строительство храма — это позитив сам по себе. Когда строят детские сады, власти ведь не задумываются о том, как облачить это в позитивную повестку.
Вообще, спор показывает, что церковнослужители не смогли донести, зачем нужен этот храм, какую пользу он принесет. Ведь современные храмы — это не только место для молитвы, но и общественное пространство, где проходят различные культурные мероприятия. Объяснять нужно столько, сколько потребуется.
В Екатеринбурге прошли общественные слушания, и оказалось, что сторонников на два порядка больше, чем противников. Но с помощью пиара нельзя добиться, чтобы ни один человек не был против.
— РПЦ — достаточно консервативный институт, который использует старые каналы коммуникаций. Стоит задача осовременить Церковь? Сделать так, чтобы она соответствовала духу времени?
— У церкви абсолютно точно нет задачи соответствовать духу времени. Потому что дух времени сегодня так себе. С Баха на Монеточку переходить не хочется. При всем к ней уважении. Иисус Христос в рекламе не нуждается.
Спаситель сказал: «По тому узнают все, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собою». Поэтому для нас самая большая внутренняя проблема: мы не имеем любви друг к другу. Самая большая внешняя проблема: из-за этого люди не видят в нас его учеников. И они показывают пальцем и с пренебрежением спрашивают: «И вот это христиане?! Серьезно?!»
— Кажется, РПЦ ориентируется на уже воцерковленных людей. Есть ядерный электорат — бабушки, и новые сторонники вам будто не нужны. Это осознанная позиция? В церковь перестала ходить молодежь…
— Не могу с этим согласиться. Недавно я был в храме, где исключительно молодая паства. Это двадцати-, тридцатилетние и совсем дети. Я видел, как они ехали в свой приход на велосипеде, их никто не вел и за руку не тянул.
Но это не означает, что нет проблем с молодежью. Если нет проблем, то это означает одно — смерть, кладбище, музей.
— Какие проблемы?
— За всю историю человечества мир никогда так быстро не менялся. И Церковь не всегда успевает осмыслить какие-то события, дать трактовку с точки зрения Евангелия. Не всегда получается удачно отвечать. Священники же тоже живые люди и могут ошибаться.
— И все-таки кажется, что РПЦ совершенно оторвана от современной аудитории, от ее интересов.
— Церковь по определению есть точка притяжения. Какой вопрос решает религия? О смерти. Знаете хоть одного человека, который не задумывался об этом? Да, нужно разговаривать с человеком на понятном языке, развеивать большое количество мифов. Многие молодые люди думают: придем в храм, а там нам все запретят. Они воспринимают церковь как одно большое Нельзя. Это не так. Но церковь и не одно большое Можно.
— С ваших слов, Церковь генерирует смыслы и не ограничивается старой паствой. А почему тогда эти смыслы не переупаковываются по-новому?
— Это неправда. Я же не говорю с вами по-старославянски, у меня капуста не висит с бороды. У меня есть телеграм-канал.
— У вас есть телеграм-канал, у остальных 99 человек из 100 — нет телеграм-канала. Почему православие не встраивается в массовую культуру? Где мерч с клевым Иисусом? Почему вы даже не стремитесь получить «лайки»? Это ведь может привлечь новых адептов.
— «Лайки» — это когда мы в общество транслируем сигнал: ребята, мы такие же, как вы. Это не тот сигнал. Правильный сигнал: мы круче, чем другие.
Церковь должна быть открыта и не отталкивать людей. Что является проблемой? Человек пришел в храм, а ему говорят: что ты пришел? Никто не должен «шикать». В этом смысле церковь будет меняться. Но это не значит, что возле храма будет стоять батюшка, крутить пои и кричать: «Чуваки, все сюда! Будет круто!»
Человек не живет в одной плоскости. Он может быть фанатом Шнура, но это не значит, что Шнуром его жизнь ограничивается. Мы не конкурируем с массовой культурой, мы на той глубине, когда у человека возникает вопрос: кто я такой, что такое смерть. И рассуждая о смысле жизни, ржать неуместно.
Протестанты и католики чуть раньше нас занялись работой с молодежью и много чего перепробовали: надувные храмы на пляже, аккомпанемент под гитару. Думаете, привлекло это молодежь? Нет! Христианская цивилизация много взяла от Древней Греции. Демокрит сказал: «Прекрасное есть надлежащая мера во всем». Христианство — это вопрос меры. Не надо перегибать. Никто не пойдет слушать Монеточку в храм.
— Еще есть ощущение, что Церковь превращается в организацию, у которой есть явные политические амбиции. Зачем это вам?
— Центральным вопросом политики является получение власти. РПЦ не стремится к получению политической власти. Мы очень ценим свою автономию от государства.
— Автономию?
— Да, мы живем в эпоху максимальной свободы и независимости от государства. Внутренняя жизнь церкви течет самостоятельно, без влияния государства. Мы не спрашиваем у власти, открывать ли нам епархии или кого назначать епископом. Это было немыслимым многие столетия. Если бы у церкви были политические амбиции, то никто бы не позволил находиться в автономии к государству.
Да, патриарх может находиться рядом с президентом на каких-то мероприятиях, а местный архиерей — рядом с губернатором. Но Церковь не в клетке должна жить. Что делать, если наши прихожане — большая часть общества?
— В жизни простых россиян все больше Церкви. Закон об оскорблении чувств верующих, позиция про аборты и эвтаназию — все больше влияют на образ жизни всех, даже представителей других религиозных конфессий. Это задача РПЦ?
— Мы взаимодействуем с законодателями, если законы касаются жизни Церкви или общества напрямую. В них мы следуем исключительно правочеловеческой логике. В законе об оскорблении чувств верующих больше заинтересовано государство.
У нас на законодательном уровне пресекается разжигание межнациональной розни. Это ведь не вызывает вопросов? Есть еще одна тема, которая абсолютно смыкается с национальной, — это религия. Она такая же взрывоопасная. И это вопрос сохранения баланса в обществе.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
