Как умерла дьяконисса
Священники при напутствии в загробную жизнь бывают иногда свидетелями чудесных явлений.
В «Руководстве для сельских пастырей» отец Аркадий пишет о таком случае со слов своего отца диакона.
Жена этого диакона была добрая, про стая, чрезвычайно трудолюбивая. Бывало, прихожанин ли какой зайдет к отцу диакону – диаконица непременно чем-нибудь да попотчует его: стыдно, говорит, отпустить доброго человека из пустой избы. Нищий ли стукнется к отцу диакону – диаконица с радостью первая спешит на голос бедного, щедро наделяет его и не отпускает без слова сочувствия чужому горю.
Но вызывая простотой своей и добротой любовь и почтение у одних, в то же время этой простотой и добротой она наживала себе врагов: у скаредных, злых и завистливых людей она была, как говорят, «на смеху», в поношении… И вообще, говорят, она много, много потерпела на своем веку: доля ее была очень и очень не завидна…
Но последний час ее жизни раскрыл очи слепых.
Дьяконица вообще не отличалась хорошим здоровьем, и вот совсем слегла и была напутствована Святыми Таинами. Спустя несколько дней после этого напутствия она крайне изнемогла и сказала мужу, что жизнь ее угасает. Отец диакон идет к священнику и просит его прочитать умирающей отходную. Священник пришел, но в больной почти незаметно признаков жизни: она лежала неподвижно, с поднятыми вверх, изумленными, как бы смотрящими на что-то глазами, дыхание ее замерло, и только едва приметное дыхание давало знать, что жизнь в ней еще не совсем угасла. Священник прочитал отходную и остался в доме диакона ожидать, вместе с другими, ее кончины. Ожидание продолжалось часа полтора.
– Ах, как я хорошо спала! – заговорила, наконец, жена диакона. – Я слышала все, что вы говорили и что читали отходную…
– Что же с тобой было? – спросил священник. – Мы думали, ты умерла.
– Нет, за мной приходили две сестры, взяли меня одна под руку, другая под другую и повели из дома в монастырь – на кладбище. Подвели к яме, затем вниз по лестнице, потом шли узким коридором, в темноте, и увидели свет. Здесь стояла как бы церковь с запертыми дверями, около дверей был диакон в белых ризах, с ключами в руках.
«Пропусти нас», – сказали сестры. Диакон отпер двери, отворил их и пропустил нас. Мы вошли в церковь, хорошо в ней! В церкви мы нашли еще двух сестер, они сидели около стола, потом встали и сказали нам: «Пойдемте с нами!» Мы вслед за ними вышли из церкви уже в другие двери, прямо в сад, в котором так светло, такие красивые деревья и цветы, так хорошо поют птички, такой запах, что не уходила бы!
– Что, сестра, хорошо ли здесь? – спросили меня сестры.
– Очень хорошо! – говорю.
– Вот это тебе! – сказали другие две сестры, которых мы нашли в церкви, и дали мне по цветку, таких я сроду не видывала.
– Нет, – отвечаю, – надо мной смеяться станут…
– Когда опять придешь к нам, так мы тебе их отдадим, а теперь прости. Они остались, в саду, а прежние две сестры повели меня обратно в церковь. Мы подошли опять к тем же дверям, тот же диакон выпустил нас, и дальше прежним темным, узким коридором, из той же могилы опять вышли на кладбище. Сестры проводили меня до дома и в сенях простились со мной: «Прости, сестра, – сказали, – через три дня мы опять придем за тобой… все рассказывай, а трех слов… не сказывай». Поцеловали они меня: одна в голову, а другая в плечо, и пропали… Как пропали, так я и пробудилась…
Священник и все бывшие рядом старались узнать у нее, какие именно три слова ей не велено было сказывать.
– Нет, батюшка, не скажу; если скажу, то меня на здешнем свете съедят черви.
Так и не сказала. А через три дня она скончалась, тихонько, без всяких видимых страданий.
Замечательны были последние часы ее жизни: она, как передавал мне отец диакон, безграмотная, говорила как ученая; целые ночи шептала молитвы, целый час перед смертью проговорила с мужем и семьей, – учила их, как жить, чтобы спастись: «Не за бывайте Бога, нищих не оставляйте, живите со всеми мирно, тяжек конец грешников!» Это были ее последние предсмертные слова.
В последнее мгновение своей жизни, она оградила себя крестным знамением, на лице ее было небесное спокойствие.
В «Руководстве для сельских пастырей» отец Аркадий пишет о таком случае со слов своего отца диакона.
Жена этого диакона была добрая, про стая, чрезвычайно трудолюбивая. Бывало, прихожанин ли какой зайдет к отцу диакону – диаконица непременно чем-нибудь да попотчует его: стыдно, говорит, отпустить доброго человека из пустой избы. Нищий ли стукнется к отцу диакону – диаконица с радостью первая спешит на голос бедного, щедро наделяет его и не отпускает без слова сочувствия чужому горю.
Но вызывая простотой своей и добротой любовь и почтение у одних, в то же время этой простотой и добротой она наживала себе врагов: у скаредных, злых и завистливых людей она была, как говорят, «на смеху», в поношении… И вообще, говорят, она много, много потерпела на своем веку: доля ее была очень и очень не завидна…
Но последний час ее жизни раскрыл очи слепых.
Дьяконица вообще не отличалась хорошим здоровьем, и вот совсем слегла и была напутствована Святыми Таинами. Спустя несколько дней после этого напутствия она крайне изнемогла и сказала мужу, что жизнь ее угасает. Отец диакон идет к священнику и просит его прочитать умирающей отходную. Священник пришел, но в больной почти незаметно признаков жизни: она лежала неподвижно, с поднятыми вверх, изумленными, как бы смотрящими на что-то глазами, дыхание ее замерло, и только едва приметное дыхание давало знать, что жизнь в ней еще не совсем угасла. Священник прочитал отходную и остался в доме диакона ожидать, вместе с другими, ее кончины. Ожидание продолжалось часа полтора.
– Ах, как я хорошо спала! – заговорила, наконец, жена диакона. – Я слышала все, что вы говорили и что читали отходную…
– Что же с тобой было? – спросил священник. – Мы думали, ты умерла.
– Нет, за мной приходили две сестры, взяли меня одна под руку, другая под другую и повели из дома в монастырь – на кладбище. Подвели к яме, затем вниз по лестнице, потом шли узким коридором, в темноте, и увидели свет. Здесь стояла как бы церковь с запертыми дверями, около дверей был диакон в белых ризах, с ключами в руках.
«Пропусти нас», – сказали сестры. Диакон отпер двери, отворил их и пропустил нас. Мы вошли в церковь, хорошо в ней! В церкви мы нашли еще двух сестер, они сидели около стола, потом встали и сказали нам: «Пойдемте с нами!» Мы вслед за ними вышли из церкви уже в другие двери, прямо в сад, в котором так светло, такие красивые деревья и цветы, так хорошо поют птички, такой запах, что не уходила бы!
– Что, сестра, хорошо ли здесь? – спросили меня сестры.
– Очень хорошо! – говорю.
– Вот это тебе! – сказали другие две сестры, которых мы нашли в церкви, и дали мне по цветку, таких я сроду не видывала.
– Нет, – отвечаю, – надо мной смеяться станут…
– Когда опять придешь к нам, так мы тебе их отдадим, а теперь прости. Они остались, в саду, а прежние две сестры повели меня обратно в церковь. Мы подошли опять к тем же дверям, тот же диакон выпустил нас, и дальше прежним темным, узким коридором, из той же могилы опять вышли на кладбище. Сестры проводили меня до дома и в сенях простились со мной: «Прости, сестра, – сказали, – через три дня мы опять придем за тобой… все рассказывай, а трех слов… не сказывай». Поцеловали они меня: одна в голову, а другая в плечо, и пропали… Как пропали, так я и пробудилась…
Священник и все бывшие рядом старались узнать у нее, какие именно три слова ей не велено было сказывать.
– Нет, батюшка, не скажу; если скажу, то меня на здешнем свете съедят черви.
Так и не сказала. А через три дня она скончалась, тихонько, без всяких видимых страданий.
Замечательны были последние часы ее жизни: она, как передавал мне отец диакон, безграмотная, говорила как ученая; целые ночи шептала молитвы, целый час перед смертью проговорила с мужем и семьей, – учила их, как жить, чтобы спастись: «Не за бывайте Бога, нищих не оставляйте, живите со всеми мирно, тяжек конец грешников!» Это были ее последние предсмертные слова.
В последнее мгновение своей жизни, она оградила себя крестным знамением, на лице ее было небесное спокойствие.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.