О певчих и профессионалах

Открылось множество храмов, появилось много литературы, но божественная красота, пронизывающая церковное искусство и музыку, оказалась никому не нужна – регент Ульяна Меньшикова рассказывает о современной ситуации с церковным пением.
Регент Ульяна Меньшикова. Фото: Ефим Эрихман

Петь простенькую музыку простенькими голосами – мол, Богу более угодно

– Ульяна, в последние годы храмов становится больше, стали ли регенты и певчие больше востребованы и профессиональны? Какие тенденции есть в современном церковном пении?
– Уже много лет наблюдается очень печальная тенденция. Раньше гордостью храма, настоятеля был хороший хор. Хор не воспринимался как нечто сиюминутное и очень накладное для храмового бюджета, как сейчас. Возьмем вот такой пример: висит на стене в храме дорогая икона – она будет здесь всегда и в любой момент к ней можно подойти и приложиться. А что за искусство такое хоровое – спели, ушли из храма и забыли? Зачем оно нужно? Зачем к нему серьезно относиться? К тому, что неосязаемо и что нельзя потрогать. Поэтому покупаем дорогие иконы, а на хоре экономим.
Сейчас, спустя буквально двадцать лет после начала «церковного возрождения», уже мало кто понимает, что хоровая духовная музыка, при всем моем уважении к другим видам церковного искусства, наиболее сильно воздействует на человека. Что заставляет сердце христианина плакать на службе в Великий Четверг? Молитвенно спетые хором «Вечери Твоея тайныя» композитора Львова или напева Троице-Сергиевой лавры. А торжественное пение «С нами Бог» Зиновьева или напева Соловецкого монастыря на великом повечерии Рождества Христова и Богоявления наполняет сердца торжеством и радостью.

Открылось множество храмов, появилось много литературы, и при этом произошла подмена понятий. Божественная красота, пронизывающая все церковное искусство, церковную жизнь, оказалась никому не нужна. Началось все, как водится, с одежды.

До революции в храм что крестьянин, что барин надевали лучшую одежду и в самых лучших нарядах шли к Богу в храм, на праздник. Я еще застала те времена, когда законодательницами мод на приходах были жены священников, которые на праздники приходили в невероятной красоты платьях и невозможно прекрасных платках, обязательно в бусах и с нарядными детками.
Какая тенденция у нас нынче – тусклые, неряшливые одежды, платки, подвязанные по-крестьянски, причем такие и так, как крестьянки носили только в поле, чтобы лицо не обгорело. Вообще дамы ходили в храм в шляпках, целомудренные девицы с непокрытой головой, а женщины простого сословия в красивых шалях и платках, не закрывающих все лицо на манер паранджи.
В своем рассказе «Православие – это радостная вера» я пишу, что нынче в тренде намотать серые тряпки вместо праздничной одежды, голову пеплом посыпать, и вот у нас праздник церковный. Не радость Божественная, а смерть лютая.
Вот это переходит и на церковную музыку. Замечательное выражение преподобного Амвросия Оптинского «Где просто, там ангелов со сто» интерпретируется странным образом – что все вокруг нужно сделать исключительно примитивным и приземленным. Петь простенькую музыку, простенькими голосами, мол, так Богу более угодно. Почему «сотворившему вся», создавшему невероятно красивый и очень сложный мир вдруг стало угодно, чтобы в XXI веке Его славили «скромным обиходом», я не знаю.
Фото: spbda.ru
Вдруг с начала 2000-х остракизму подверглась партесная музыка, которая жила, здравствовала и развивалась на территории России 300 лет, и в этом процессе участвовали великие русские композиторы. Возьмите любого – Чайковского, Мусоргского, Танеева, Свиридова, советского, кстати, композитора – все обязательно писали для Церкви. Люди, наделенные Богом мощнейшим талантом, обязательно служили Ему, создавая шедевры духовной музыки, которые знает, любит и поет весь мир.
Рахманинов очень прохладно относился к вере, но его «Всенощное бдение» исполняется хорами по всему миру. И вот это все надо перечеркнуть и из могучего хора, который славит Бога в храме, оставить несколько человек, которые петь не умеют? Где логика?
– Странно, петь не умеют, а поют…
– Они хотят послужить Богу. Не руками хотят послужить, помыв пол, почистив подсвечники или принеся любой другой посильный физический труд, а именно петь для Него, не умея этого делать.
Это началось, когда у нас стали открывать массово храмы, не хватало духовенства и не хватало людей, которые будут участвовать в богослужении, то есть регентов, псаломщиков, певчих.
Стали массово открываться курсы псаломщиков – вещь, безусловно, очень нужная, потому что в военно-полевых условиях важен каждый солдат – и хромой, и кривой. Но это явление должно было быть временным. В итоге недавние прекрасные традиции церковных хоров исчезают и законодателями становятся выпускники тех самых курсов, учившиеся петь два-три месяца. Естественно, они с серьезным материалом справиться не могут, не понимают его, да не знают просто. Ни самих произведений, ни истории церковного пения. Так, всего понемногу и ни о чем в целом.
Для них серьезная духовная музыка – концерт (осуждаемый и презираемый всеми почему-то), потому что они в филармонии за всю жизнь, может, были один раз, а хороших хоров в храмах не слышали и, наверное, не хотели слышать. В итоге получилась весьма агрессивная и непрофессиональная среда, которая стала законодателем нынешних музыкальных мод.

Почему труд хорошего певчего стоит дешевле труда маникюрши

– Профессионалам, кроме всего прочего, нужно платить зарплату. Хорошо ли платят регентам и певчим?
– Финансовый вопрос тут важен. Да, больше храмов, меньше прихожан, естественно, доход меньше и содержать большой хор невыгодно. И невыгодно приглашать профессионала, потому что его труд стоит больше работы тех, кто петь не умеет и готов делать это бесплатно или за копейки.
Человек – это инструмент. Далеко не каждого Господь наделил прекрасным математическим умом, чтобы он мог постигать науку. Далеко не каждого Господь наградил музыкальными талантами и способностями. У каждого из нас есть какое-то предназначение. И хорошо, когда данный Богом талант используется по прямому назначению – славить им Господа. Трудиться. А каждый труждающийся достоин пропитания. Не подаяния, а именно нормальной оплаты своего труда.

Ульяна Меньшикова. Фото: Ефим Эрихман

Для меня странно, что труд хорошего певчего стоит дешевле труда маникюрши, при всем моем уважении к любой профессии. Но временные затраты на обучение одного хорошего музыканта от 10 лет, а хорошего мастера маникюра – несколько месяцев. Согласитесь, разница существенная.
В общем, благодаря этому мы имеем, что имеем. В том числе непонятное для меня массовое стремление «а давайте как в Византии».
Во-первых, никто не слышал, что там было в Византии на самом деле: музыкальный материал той эпохи, по которой так страдают православные сердца – не сохранился. Более того, находящаяся долгое время под османами Византия вся пропиталась и вплела в свою культуру, в том числе и музыкальную, много того, что ей было несвойственно изначально, а для нас это сейчас – эталон. Ну смешно же.
Почему мы «возрождаем» без конца какие-то чужие традиции, когда у нас на Руси школа придворных певчих дьяков была создана чуть ли не с первого года принятия христианства на Руси, и всегда были серьезнейшие музыкальные заведения, готовящие с детства церковных певцов? Это была профессия. Самых талантливых, кстати, отправляли на обучение в Италию, постигать секреты музыкального мастерства, откуда они возвращались уже известными композиторами и уже сами преподавали, руководили хорами.
Сейчас, если иконописец – еще пока профессия, то церковный певчий – это уже не профессия, к сожалению. Потому людей талантливых, образованных все меньше и меньше. А те профессионалы, что остаются – настоящие патриоты, посвятившие себя церковной музыке. Ведь люди, работая годами, почти никогда не оформлены официально в храмах, они не получают отпускных, больничных, декретных. Странное положение, конечно.
– Но разве плохо, что у нас в храмах можно услышать в том числе и византийское пение?
– Не плохо, мы будем петь и греческий распев, и болгарский, и сербский. Потому что это все уже вплетено в ткань музыкальной культуры. Но нам надо все-таки любить свою музыку, тот колоссальный багаж, который не хочется терять.
Жаль, что у нас нет больших всероссийских и международных фестивалей православной духовной музыки. А даже если они и бывают, не всякий хор может всем составом на них выехать – кто оплатит проезд и проживание? Опять из своего кармана? Но это важно, чтобы исполнители церковной музыки из того же Иркутска, Новосибирска или Барнаула имели возможность встречаться, обмениваться опытом, какими-то находками. Да просто пообщаться в своей среде, делиться опытом.
Правда, с находками бывает сложновато.
Заходишь в храм, вроде бы все красиво, стены побелены или расписаны, иконы сияют золотом, но начинается служба и все, красота заканчивается. Раньше, в моем детстве, юности, как начнет хор Херувимскую с какого-нибудь пианиссимо, и у тебя словно крылья ангельские за спиной вырастают. Красивое пение очень же способствует молитве. А сегодня стоишь среди хороших икон, возле золоченого или фарфорового иконостаса и слушаешь либо жиденькое пение на огромный храм несчастного трио, либо вообще пение людей, Господом не предназначенных для этого.

Откуда взялась идея про неверующий хор

– Как быть, если, например, хор профессиональный, но там совершенно неверующие люди?
– Этот вопрос я слышу раз в восьмисотый. И всякий раз ему удивляюсь. Это печальное наследие советских времен, когда певчих нанимали, не спрашивая их отношения к религии. Лишь бы пели, лишь бы умели. За 25 лет у меня ни разу не было ни одного певчего-атеиста, человека, который бы как-то насмехался над верой. Все были крещены, кроме одного парня, который уже, к сожалению, умер. Он оказался мусульманином и просто зарабатывал у нас, но вел себя всегда более чем достойно. Единственный случай за 25 лет! Но мифы о светских хорах, сплошь состоящих из неверующих и поющих в храме, удивительно живучи.
– Важно, какое образование у всех, поющих в хоре, или главное – уровень регента?
– Подготовка регента, конечно, важна. Куда он попадет и какие певцы поступят к нему, никто не знает. Нередко регенты – жены священников, которых могут послать куда угодно, да и светский регент может переехать, и в хоре окажется один человек с четырьмя классами музыкальной школы, а может оказаться в Москве, где можно выбирать из огромного числа и приезжих, и местных специалистов с хорошим образованием.
Поэтому именно музыкальная подготовка у регента должна быть на высоте, он должен уметь работать и с любительским, и с детским, и с профессиональным хором.
Да, я знаю гениальных самоучек-регентов, но их единицы, потому что чаще нормальный регент – это музыкальный дар плюс образование. То же самое, по-хорошему, относится и к тем, кто поет. Каждый должен заниматься своим делом, и не следует кухарке управлять государством. Я не могу сейчас взять, пойти и начать защищать людей в суде, и адвокат вдруг не может пойти и петь на клиросе потому, что его потянуло так славить Бога.
Но сейчас в храмах стало даже стыдно быть человеком музыкально образованным, профессионалом, это воспринимается с подозрением, ведь откуда-то взялась идея про неверующий хор… Но это мракобесие и от него надо избавляться, потому что без приличного музыкального образования, без владения материалом, без знания истории музыки, огромного багажа прослушанных произведений мы не можем говорить не то что о развитии, а просто о сохранении наследия. Потому что хранить его, получается, будет некому.
– Есть мнение, в том числе и среди некоторых священников, что ничто не должно отвлекать от богослужения – ни украшение храма, ни живопись, ни музыка – что делать тем, кто его разделяет?
– Все просто, тогда надо идти к протестантам, ведь все же уже придумано во время Реформации, не надо изобретать велосипед! Что мы сейчас имеем в протестантских храмах? Просто здание – голые стены с распятием, или просто кабинеты, где стоит синтезатор и люди поют незамысловатые песенки, все доступно каждому. Все уже упростили до минимума.
Почему-то стыдным становится слово «традиция». Но у нас она вот такая – красиво украшенные храмы, красивая церковная музыка, богатая архитектура. Хоть где-то в нашей жизни должно быть место, которое мы ассоциируем с Божией красотой и с Небом. Или у нас везде должен быть только «белый потолок с правом на надежду»? Мы, получается, специально ходим в музеи смотреть эту красоту, а из храма должны ее зачем-то убрать?
Красота росписей, красота музыки, наоборот, настраивает тебя на молитву, приоткрывая щелочку из наших будней, быта с колесом «работа – дом» в радостный горний мир.
– Многое зависит от священника, от настоятеля. Получается, что настоятель должен быть человеком, который разбирается, кроме всего прочего, и в музыке?
– Должен. Более того, он должен быть музыкальным человеком, по возможности. Знать гласы, служить в одном тоне с хором. Никто не говорит, что надо глубоко всем этим заниматься, но элементарные вещи нужно знать, нужно чувствовать церковную музыку, хоть что-то знать о ней, об устройстве того же хора, о том, что пение – это огромный труд, а хорошее пение хора в храме – залог того, что он всегда будет полон прихожан.

– Как можно изменить такое холодное отношение к разнообразию и красоте?
– У Церкви, во-первых, есть серьезное орудие – молитва, и есть прекрасная икона Божьей Матери «Прибавление ума».
И решать эту многогранную проблему надо постепенно. То же преподавание в воскресных школах, которые у нас сейчас превратились в большинстве случаев в клубы выходного дня, где у детей – быстренько урок Закона Божия, а потом танцы, лепка из глины, вырезание журавликов из бумаги и разучивание стихов к Рождеству.
Я хочу рассказать про обычную воскресную школу, в которой училась в конце восьмидесятых – школа при Покровском соборе города Барнаула. Так вот, мы там не делали поделок, не танцевали, а изучали подробно Закон Божий, истории Ветхого и Нового Завета, устройство храма, что такое церковные сосуды, что такое церковное облачение и так далее. Учили наизусть молитвы и постоянно участвовали в богослужениях. Именно участвовали – пели, читали, как могли. А на уроках церковного пения мы учили с нашей легендарной псаломщицей Людмилой Львовной Ошурковой церковные гласы – основу основ, учились читать на церковнославянском часослов и Псалтирь. Причем, независимо от того, будем ли мы петь на клиросе или нет. Она очень много нам объясняла, что такое богослужение, какова роль хора в нем, говорила о роли псаломщика.
И вот как только с самого начала учебного процесса люди начнут понимать, как и чему учить, то ситуация будет меняться. Это гораздо полезнее разглагольствований и стремления постоянно что-то реформировать.
Есть масса светских детских организаций, которые готовят хороших танцоров, керамистов и так далее. Не стоит размывать наше образование в воскресных школах, начальное духовное образование. Постепенно вырастет поколение, которое начнет разбираться и понимать, что к чему.
Я помню из своего детства мощные соборные хоры, и профессиональный «правый хор», и любительский «левый хор», и до сих пор ориентируюсь на них как на образцы, на которые нужно равняться.
И потому сейчас говорю певчим: «Нам стыдно плохо петь: внизу стоят дети». Я знаю, что когда они вырастут, они, как и я сейчас, будут ориентироваться именно на то звучание, которое сопровождало их в детстве и в юности.
А еще во многом это такой глобальный процесс, который не совсем от нас зависит. Мы всего лишь идем по этому пути. Маятник от пышного музыкального расцвета конца XIX – начала XX века качнулся в обратную сторону, и мы сейчас пребываем почти в конечной, мне кажется, точке. Скоро от полного отрицания он начнет возвращаться обратно. Очень на это надеюсь.

Решать, как служить, – дело священства

– Как вы относитесь к сокращениям богослужения?
– Во-первых, никаких страшных сокращений, угрожающих духовной жизни христиан, я не встречала. Но если бывают, отношусь, как солдат. Есть такое в нашей богослужебной практике: «Аще изволит настоятель». Вот мне батюшка сказал сегодня так служить, значит, служим так. Моя задача не петь тропари со стихирами в темпе «аллегро виваче» и стиле частушек. А решать, как служить – это дело священства. Мое дело – петь.
Я пела и монастырские службы по пять-шесть часов (хотя я твердо убеждена, что в монастырях должны петь монашеские хоры). И просто в храмах, где надо было служить поскору, например, в больничных, где люди еле стоят.
– А если в монастырях нет профессионалов?
– Нужно нанять отличного регента, который не чужд педагогике. Пусть учат монахинь. Научила же матушка Иулиания (Денисова) сестер в Елизаветинском монастыре петь, в Дивеево, опять же – там прекрасно, на очень хорошем уровне, поют монахини. А где не могут научить, пусть профессионалам платят больше. Допустим, всенощное бдение в приходском храме идет два с половиной часа, а в монастыре – около пяти, а ставка такая же, а то и меньше.
Я всегда за певчего, потому что знаю – это абсолютно бесправный, абсолютно никому не нужный человек, его жизнь никому не интересна. Одно дело, если светский человек просто пришел помолиться в монастырь, он может и шесть часов быть на службе, а профессионал приходит именно потрудиться и ему нужно достойно платить, а не бесконечно иллюстрировать небезызвестную пушкинскую сказку.
Вообще авторитет регента, авторитет церковного певчего нужно каким-то образом возвращать. Потому что ситуация на самом деле очень, очень плачевная. Об этом уже много раз говорилось на разных уровнях, даже были приняты некие директивы, которые, к сожалению, на местах не выполняются, и певчие часто буквально ходят с протянутой рукой, всеми униженные и обиженные. Заболели – про них тут же забудут, примут нового человека, печально это все. Хотя есть храмы, и их можно по пальцам перечесть, в которых я бы с удовольствием пела и управляла бы там хором, такие там настоятели, которые и сами поющие, и хор любящие и уважающие, и хорошо оплачивающие регентский и певческий труд. Но их настолько мало, что страшно говорить об этом.
Давайте хранить, беречь и приумножать красоту нашего богослужения, не путая простоту с банальной примитивностью. Пора.