Сны

Доверять снам нельзя. Это знают все, кто не новичок в православии, но в моей жизни было два сна от Бога, сбывшихся с точностью до деталей.

В 1993 году, осенью, на Алтае, я увидел сначала один сон, а через неделю второй. Точно так же и сбылись они: сначала сбылся первый сон, а ровно через неделю — сбылся второй.
Эти сны помогли мне понять что перед Богом наше будущее (даже до ничтожных, на наш взгляд, мелочей) — день прошедший.
Святые отцы учат, что Богу точно известно кто из людей будет в Раю, а кто в аду по смерти — но это не ограничивает свободу выбора и будущую участь свою каждый человек решает сам своими поступками.
В первом сне я видел на фоне тёмного неба прямо перед собой ярко сияющие золотые купола двух храмов. Вокруг мрачно и грязно. На душе невыразимая словами тоска и из этого мрака я смотрю на купола и думаю: «Что же я здесь делаю?! Ведь там же СЛУЖБА сейчас идёт!»
Только тот может понять остроту духовного голода по церковной службе, кто сам искренне любит богослужения.
Во втором сне я видел себя в кабине, как мне подумалось, большого «трактора» (см. иллюстрацию в начале рассказа — прим. автора). В «тракторе» было множество незнакомых мне приборов, но моё внимание почему-то особо привлекает табличка, на которой написано три слова: ЗВОНАРЬ БЕЛЫЙ КЛЁВЫЙ.
Эти сны я долго не мог забыть. Они были необыкновенно яркими. Скорее, это были даже не сны, а видения, от которых я сразу же просыпался.
Особенно беспокоил меня второй сон. Было отчётливое предчувствие, что сон в котором я видел кабину большого трактора и три слова: ЗВОНАРЬ БЕЛЫЙ КЛЁВЫЙ для меня был важен… Но я никак не мог взять в толк: ну при чём было жаргонное слово «КЛЁВЫЙ»?!
Ну ладно, «ЗВОНАРЬ» — явно церковная тема, «БЕЛЫЙ» — тоже можно отнести к Богу, как символ чистоты и бесстрастия. Ну, а слово «КЛЁВЫЙ» — оно-то что могло означать?!
Сколько ни бился я над этой головоломкой, но так и не мог её решить. Даже жене своей покоя не давал едва не целый день, но и она не смогла помочь мне понять смысл жаргонного слова. Со временем я эти сны забыл.
.
Прошло два года. Я приехал в город Ростов Ярославской области, в Спасо-Яковлевский мужской монастырь.
Ежедневно ходил на постовые службы, а через неделю во время вечернего богослужения ко мне подошёл один из рясофорных послушников и сказал:
— У нас не хватает людей. Вы не подежурите ночь на хоз. дворе?
— Раз надо — подежурю. Только мне нужно показать где что. Я ведь там ни разу не был, — ответил я.
— Хорошо, пойдёмте прямо сейчас, — сказал послушник. Мы вышли с ним из храма и прошли через западные ворота монастыря, за которыми располагался хоз. двор.
На хоз. дворе, несмотря на то, что дело склонялось к позднему вечеру, трудились двое рабочих, вдалеке сбрасывая что-то с машины вилами на землю. Послушник подозвал одного из них и сказал:
— Он тебе всё покажет, — и сразу же куда-то ушёл по своим делам.
— Вон сторожка, — сказал мне крепкого телосложения молодой рабочий, — посиди там. Работу закончим и я тебе всё объясню.
Но вместо объяснений, на столе в грязном мрачном, густо пропахшем дизельным топливом жестяном вагончике сторожки появилась бутылка водки, почти мгновенно исчезнувшая в богатырских недрах изрядно уставших за долгий трудовой день рабочих.
— Надо ещё одну купить, — деловито сказал один из них и без излишнего пустословия вышел на улицу в нужном ему направлении.
А второй рабочий не смог утерпеть и стал посвящать меня в свои проблемы. Почти непрестанно он тряс меня за плечо и заплетающимся языком то и дело повторял одно и тоже:
— Слышь, мужик… Мы сегодня мантулили, мантулили, а игумен… он…, — рабочему было скучно.
Слова он выговаривал невнятно, что его совсем не беспокоило, а его товарищ так и не вернулся в тот вечер. Мне пришлось больше часа выслушивать его пьяное почти непрерывное: «Слышь, мужик…». Было очевидно что он не в первый раз в этот день приложился к стопке и ему было всё равно, что в ответ я непрерывно молчал.
— Ты вот, сала поешь, — (была первая неделя Великого поста), — для работы сила нужна… Мы сегодня мантулили, мантулили… Сало если не есть — так сил-то не будет!
Как мог, я старался не осуждать молодого человека и молился о нём, но некое сильное мистическое уныние и жестокая тоска всё более и более безотрадно захватывали мои чувства.
Был поздний вечер.
Солнечные лучи, прощально скользнув по белёным стенам монастырских соборов, на краткое время задержались на верхушках золотых куполов. Картина была на редкость красивой и символичной. Золотые купола ярко сверкали в сгущавшихся вечерних сумерках, казалось, уже не отражённым солнечным светом, а как бы своим собственным неземным.
Чтобы отчётливее запечатлеть эту необычную редкую картину в своей душе, я почти вплотную прислонил своё лицо к грязному стеклу единственного окна сторожки и всё смотрел и смотрел на купола Спасо-Яковлевского монастыря.
…
А сзади меня с силою тормошил и в сто пятьдесят пятый раз наседал пьяный рабочий:
— Ты вот, сала-то поешь… Для работы сила нужна…
Из этой мрачной обстановки я смотрел на сиявшие ярким светом золотые купола двух храмов и думал: «Что же я здесь делаю?! Ведь там же СЛУЖБА сейчас идёт!» Мгновенно память выхватила забытый сон двухлетней давности. Тоску как рукой сняло.
Рабочий, так и не дождавшись ушедшего товарища, вскорости ушёл, а я всё удивляться и удивлялся тому что сон на Алтае смог сбыться на земле. Так необыкновенно ярко светились два купола в моём сне, что казалось, я видел не купола реально существующих на земле храмов, но само Царство Небесное.
.
Второй сон сбылся через неделю когда я добирался «автостопом» из Ростова в Сибирь. Не по своей вине я попал в эти трудные для меня обстоятельства, но по вине схимника благословившего меня ехать домой на электричках без денег.
Наиболее тяжёлое испытание выпало мне ранним утром на одной их маленьких железнодорожных станций между Москвой и Татарстаном, названия которой я не запомнил.
Я вышел на конечной из очередной электрички и не зная что делать дальше, спросил совета у путейщицы.
— Скоро должен подойти товарный поезд, — сказала мне сердобольная пожилая женщина. — Ты просись к машинистам в заднюю кабину. Если они тебя не возьмут, то тебе здесь нечего будет делать. Наша станция слишком маленькая, поэтому ни товарные, ни пассажирские поезда здесь почти не останавливаются. К вечеру будет местная электричка, но на ней ты недалеко уедешь.
Спустя полтора часа подошёл товарный поезд, моя единственная надежда в тот день в моём дальнейшем пути на восток.
— Возьмите меня в заднюю кабину, — попросил я выглянувшего в окно машиниста.
— Тебе далеко надо? — спросил машинист.
— Далеко. До Новосибирска, потом — в Барнаул.
— Мы так далеко не едем.
— Да хоть сколько, а всё мне ближе будет, — ответил я, почувствовав сочувственные нотки в его голосе.
— Я бы с радостью. Только нас на промежуточных станциях периодически проверяют. Если в тепловозе найдут постороннего — без разговоров лишат премиальных, а премиальные у нас иногда больше зарплаты бывают, — доходчиво объяснил мне один из машинистов.
— Но другого поезда кроме вашего здесь сегодня уже не будет.
— Нет, не могу, — сказал машинист. — У меня жена и дети есть. Их кормить чем-то надо.
Окно закрылось. Подводить машинистов под неприятность я не хотел, но и другой надежды продолжить путь у меня не было. Я решил ждать и молиться Богу до тех пор пока хватит терпения.
Утренний крепкий мороз (вокруг лежал нерастаявший снег) пробирался под мою не по погоде лёгкую верхнюю одежду, но я боялся уйти. Поезд мог тронуться в любую минуту. В сердце теплилась надежда что может, хоть в последний момент, но машинисты передумают?
Прошел час. Я начал крепко мерзнуть. Сильно ухудшил моё положение усилившийся сырой, пронизывающий «до костей» ветер.
Закончился второй час. Мысленно я пожелал тому схимнику, что отправил меня в путь без денег, оказаться на моём месте, и чтобы «Бог управил» с ним вот точно так же, как «управляет» сейчас со мной.
Когда прошло два с половиной часа, я еле-еле стоял на ногах. Минутная стрелка, казалось, перестала двигаться на часах. «Два часа сорок минут стою на морозе и ветре, — отметил я про себя. — Никаких сил нет стоять».
Наконец включился зелёный сигнал на том пути, где стоял товарный поезд.
Постояв немного при включенном зелёном, состав медленно тронулся мало-помалу набирая ход.
«Всё… Напрасно я ждал и так долго молился!» — грустно подумал я.
Закоченевшими от мороза руками закинув дорожную сумку за плечо я пошёл, сам не совсем понимая куда. Поезд медленно набирал ход. Надежды не осталось никакой. Поезд пошёл своим ходом, а я — своим.
Вдруг неожиданно для себя я услышал характерный скрип резко затормозившего железнодорожного состава.
— Давай, садись скорее! — услышал я позади себя.
— Слава Тебе, Царица Небесная! — насколько мог, быстро я догнал идущий на медленном ходу локомотив. Схватился почти негнущимися пальцами за длинные поручни, ведущие в заднюю кабину тепловоза и с трудом полез наверх. Поезд стал набирать обычную для него скорость.
В кабине тепловоза было также холодно как и на улице, но не было ветра, что мне уже казалось великой милостью от Бога. «Здесь где-то должны быть обогреватели», — подумал я просматривая ряды электрических тумблеров. Наконец, нашёл: «электрообогреватель 1», «электрообогреватель 2», «электрообогреватель 3». Не раздумывая, включил все три.
Взгляд мой автоматически блуждал по непривычно для меня длинным рядам и надписям на приборной доске кабины, в которой я находился. Ни единого разу в жизни не приходилось бывать мне в кабине тепловоза. «Как в кабине карьерного трактора, — подумал я, — так же высоко, только кабина больше…» (См. иллюстрацию)
Приборы слева была густо исписаны тем что никакого отношения к технике не имело. «Помощник машиниста был молод, — подумал я, — во время долгого сидения у приборов от скуки исписал отвёрткой добрую половину приборной доски названиями рок-групп на английском и русском языках…»
И вдруг моё внимание привлекает табличка с крупным шрифтом: «ЗВОНАРЬ БЕЛЫЙ КЛЁВЫЙ». Мне чуть плохо не стало в этом тепловозе. Загадка двухлетней давности разрешилась для меня в этот день.
Ну как мне было не удивиться величию Божьего Всеведения!!! За два года до этого события Господь точно знал, что я попаду именно в этот самый тепловоз и прочитаю именно эту самую надпись на приборной доске — «ЗВОНАРЬ БЕЛЫЙ КЛЁВЫЙ».
А надпись «ЗВОНАРЬ БЕЛЫЙ КЛЁВЫЙ» появилась так. Изначально она означала «ФОНАРЬ БЕЛЫЙ ЛЕВЫЙ». Помощник машиниста «ФОНАРЬ» превратил в «ЗВОНАРЬ», слово «БЕЛЫЙ» оставил как было, а к слову «ЛЕВЫЙ» аккуратно прибавил букву «К» и две точки над «Е» — вот и получилось то самое жаргонное слово «КЛЁВЫЙ», которое так мучило мой ум два года назад в горном алтайском селении, где железную дорогу можно было разве только по телевизору увидеть, да и то далеко не каждый день.