Молебны петы, а толку нету (притча)
История с преподобным Сергием Радонежским случилась в те времена, когда я работала спецкорром «Комсомольской правды», а в соседнем отделе работал молодой журналист Юрий, ставший впоследствии отцом пятерых детей. Но тогда у него родилась дочка Анечка, вскоре после рождения приговоренная врачами к смерти. Девочку поместили в «Кремлевку», зарубежные собкорры присылали лекарства, но все это лишь продлевало агонию.
У журналистов свои способы борьбы. И Юрий с просьбой о помощи рассылал по редакциям разных стран фотографии семимесячной Анечки, на которые было больно смотреть. Тело младенца представляло собой кровоточащий кусок мяса без кожи. Кости были желеобразными. Не тело, а жидкое яйцо без скорлупы. Медсестры даже боялись взять девочку на руки, и перепеленать Анечку могла только глубоко верующая жена Юрия. Вот и расходились по всему миру фотографии, с которых смотрели с мольбой огромные страдающие глаза ребенка.
– Зря вы себя мучаете, – убеждали Юрия врачи. – Болезнь неизлечима.
Но Юрий, как радист погибающего судна, отчаянно посылал в пространство сигналы «SOS»: «Спасите Анечку! Откликнитесь, кто может помочь!» Откликнулась женщина-профессор из Америки, специалист мировой величины. Она прилетела в Москву всего на пару часов специально для осмотра Анечки. Осмотрела и тут же улетела обратно, сказав на прощанье ошеломленному отцу:
– Готовьте жену: девочка этой ночью умрет. Простите нас, но медицина бессильна, и спасти ее может лишь чудо Божие.
Сообщить жене этот смертный приговор Юрий не смог и в ужасе бежал из Москвы в Троице-Сергиеву Лавру. Как и многие из нас, он был тогда неверующим. Молиться Юрий не умел, но стоял весь день у раки преподобного Сергия и плакал, плакал, плакал. Домой он вернулся заполночь, когда жена уже спала. А на рассвете, стараясь не разбудить мужа, жена уехала в больницу перепеленать Анечку.
О дальнейшем рассказывала она сама:
– Подошла я к дочке и испугалась: Анечка была какая-то необычная. Я скорее к врачу: «Доктор, посмотрите Анечку. С ней что-то происходит». Врач наклонился к Анечке и вдруг как побежит в ординаторскую! Я обомлела. А из ординаторской уже бегут что есть мочи врачи и медсестры и топочут, как стадо слонов. Окружили Анечку и стоят молча. А я гляжу и глазам своим не верю: у Анечки появилась кожа, а кости были уже твердыми.
Так по молитвам преподобного Сергия Радонежского свершилось чудо исцеления. Юрий после этого крестился и ушел из редакции. А я лишь только после крещения поехала в Троице-Сергиеву Лавру, умоляя о помощи преподобного Сергия Радонежского.
– Креститься, – услышала я перед крещением слова митрополита Антония (Блюма), – это все равно что войти в клетку с тиграми.
Услышала и не поверила. А после крещения обнаружилось: «тигры» жили в моей семье. Стоило зажечь лампадку и начать кропить дом святой водой, как на меня восставали: «Что за мракобесие? Прекрати!» Сын веровал только в компьютеры и медитировал по системе йоги. Папа доверчиво «лечился» у Кашпировского. А мама обидчиво заявляла, что верует в Бога больше нас всех, но тут же срывала с себя крест.
Разлад в семье я переживала так болезненно, что уже в слезах умоляла преподобного Сергия помочь обращению моих родных. Молебнов у его святых мощей я отслужила немало и, памятуя о чуде с Анечкой, ожидала: преподобный поможет и мне.
Теперь я знаю, что ожидание чуда «по требованию» идет от горделивого желания повелевать Небесами. Но знаю и другое – молитва дарует такое утешение, когда и скорби вроде все те же, а в душе тишина и мир. Но на молебнах преподобному Сергию Радонежскому почему-то сжималось сердце и было чувство: надвигается гроза, и вот-вот грянет гром.
Гром действительно грянул. И через какое же мученичество приходили потом к Богу мои родные! Сын пришел в Церковь, уже тяжело заболев. А потом умирал от рака крови мой папа, сказав перед смертью: «Дочка, купи нам с мамой дом возле Оптиной. Я хочу приехать туда навсегда». Не успел приехать – умер.
Слава Богу, что мама успела переехать в Оптину еще в начале болезни и ходила здесь в церковь причащаться. А потом она слегла на долгие годы, утратив речь и, казалось, разум. Знакомые иеромонахи причащали маму на дому. А перед смертью пришел незнакомый священник и отказался ее причащать:
– Она же не понимает уже ничего. Вдруг отторгнет причастие?
Мама не вставала уже несколько лет, а из разбухших от водянки ног сочилась кровь. Но тут она умоляюще сложила руки для причастия и из последних сил встала на свои шаткие кровоточивые ноги.
– Вы сидите, сидите! – испугался священник, а причастив маму, сказал: – Да, такого благоговения я давно не видел.
Может, это и есть награда за нестерпимую долгую мамину боль?
Уже после смерти моих очень стареньких родителей один знакомый спросил:
– А ты согласилась бы снова вымаливать веру для родных, если бы знала, какое мученичество впереди?
– Да, – ответила я, не колеблясь.
И все же крест оказался таким тяжелым, что я изнемогала под его тяжестью. От страданий родных разрывалось сердце, и я выматывалась уже чисто физически, поспешая из больницы в больницу. Раньше моим тылом были родители. А теперь наступила та пора одиночества, когда семь фронтов – ни одного тыла, и нет права на передых.
Однажды уже в отчаянной надежде на помощь я поехала из больницы к преподобному Сергию Радонежскому. И вдруг расплакалась на молебне:
– Ты велик, авва Сергий, – жаловалась я святому, – но я усталая одинокая женщина. Я одна, одна, и некому помочь!
После этого случая ездить к преподобному я уже избегала.
Зашли ко мне однажды почаевничать протоиерей с диаконом. За чаем разговор зашел о «младостарчестве», и протоиерей с возмущением рассказал, как у них в епархии один такой «младостарец» благословил уйти в монастырь мать, бросившую на мужа малютку-дочь. С «младостарчества» разговор перешел на другие недочеты священства, и протоиерей вдруг обратился ко мне:
– А вы что молчите?
– Простите, батюшка, – ответила я честно, – но мне знакомы лишь отцы такой высокой духовной жизни, что я готова целовать их след на земле.
– Да вы романтик! – развеселился протоиерей. – А ну, приотверзите нам двери рая и расскажите об ангелах в наших рядах.
Я назвала имя своего духовного отца и имена тех, у кого окормлялась по благословению батюшки в последние двенадцать лет.
«Как же вы правы, – воскликнул протоиерей, – есть, есть на земле подвижники! Но как, простите, вы вышли на них?»
А никак не выходила и не сумела бы выйти, ибо пришла в Церковь в состоянии такой дремучести, что подвижника от не подвижника не смогла бы отличить. От одиночества я напрашивалась в духовные чада к любому первому встречному батюшке, но все отцы отказали мне. И тогда я стала действовать, как та рябая невеста-перестарок, что не заглядывается уже на видных женихов, но ищет себе в пару для жизни хоть захудалого простеца. Самыми большими «простецами» оказались старцы, которых я в ту пору не отличала от старичков. Понравились мне старцы, прежде всего, своей «многогрешностью». И если батюшки сильно ругали меня за грехи, то старец говорил:
– Да, опять мы с вами упали в лужу.
Приятно все же оказаться в одной луже со старцем. И я бегала от одного старца к другому, радуясь, что привечают. Однажды эту беготню пресек архимандрит Иоанн (Крестьянкин), сказав:
– У двух врачей лечиться – залечат. Надо обращаться к своему духовному отцу.
– Я бы рада, батюшка, но у нас с сыном нет духовного отца.
– Как это нет? У вас есть духовный отец – старец Адриан.
Мы с сыном тут же к старцу:
– Батюшка, архимандрит Иоанн говорит, что вы наш духовный отец.
– Да-да, вы мои чада. А вы разве не знали?
Только годы спустя понимаешь, какая же это великая милость Божия, что Господь, видя мое неразумие, не дал мне выбирать самой духовного отца, но выбрал его Сам. А потом уже батюшка выбирал за меня, назначая, к кому обращаться в таком-то монастыре и Москве. Тайна этого выбора была сокрыта от меня до поры. Но вела недавно занятие в воскресной школе, и мне задали вопрос:
– Есть ли подвижники в наши дни?
– Есть, – ответила я, начав рассказывать биографии тех, кого знала лично.
И вдруг похолодела, вспомнив, как возроптала когда-то у мощей преподобного Сергия Радонежского: почему он не помогает мне? А помощь шла – и какая! Все мои старцы и духовники были учениками преподобного Сергия – пострижениками его Лавры или воспитанниками его семинарии.
Архимандрит Кирилл (Павлов), во многом определивший для меня выбор пути, – это духовник Троице-Сергиевой Лавры. Архимандрит Адриан (Кирсанов) 30 лет подвизался в Лавре Преподобного. Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) – тоже постриженик преподобного Сергия, и он начинал свой монашеский путь в Троице-Сергиевой Лавре. В покаянии я перебирала в памяти другие имена и дивилась открытию: самые трудные годы я прожила под опекой Сергиевых учеников. О, авва Сергий, велика твоя милость, что не оставил меня в скорбях!
У журналистов свои способы борьбы. И Юрий с просьбой о помощи рассылал по редакциям разных стран фотографии семимесячной Анечки, на которые было больно смотреть. Тело младенца представляло собой кровоточащий кусок мяса без кожи. Кости были желеобразными. Не тело, а жидкое яйцо без скорлупы. Медсестры даже боялись взять девочку на руки, и перепеленать Анечку могла только глубоко верующая жена Юрия. Вот и расходились по всему миру фотографии, с которых смотрели с мольбой огромные страдающие глаза ребенка.
– Зря вы себя мучаете, – убеждали Юрия врачи. – Болезнь неизлечима.
Но Юрий, как радист погибающего судна, отчаянно посылал в пространство сигналы «SOS»: «Спасите Анечку! Откликнитесь, кто может помочь!» Откликнулась женщина-профессор из Америки, специалист мировой величины. Она прилетела в Москву всего на пару часов специально для осмотра Анечки. Осмотрела и тут же улетела обратно, сказав на прощанье ошеломленному отцу:
– Готовьте жену: девочка этой ночью умрет. Простите нас, но медицина бессильна, и спасти ее может лишь чудо Божие.
Сообщить жене этот смертный приговор Юрий не смог и в ужасе бежал из Москвы в Троице-Сергиеву Лавру. Как и многие из нас, он был тогда неверующим. Молиться Юрий не умел, но стоял весь день у раки преподобного Сергия и плакал, плакал, плакал. Домой он вернулся заполночь, когда жена уже спала. А на рассвете, стараясь не разбудить мужа, жена уехала в больницу перепеленать Анечку.
О дальнейшем рассказывала она сама:
– Подошла я к дочке и испугалась: Анечка была какая-то необычная. Я скорее к врачу: «Доктор, посмотрите Анечку. С ней что-то происходит». Врач наклонился к Анечке и вдруг как побежит в ординаторскую! Я обомлела. А из ординаторской уже бегут что есть мочи врачи и медсестры и топочут, как стадо слонов. Окружили Анечку и стоят молча. А я гляжу и глазам своим не верю: у Анечки появилась кожа, а кости были уже твердыми.
Так по молитвам преподобного Сергия Радонежского свершилось чудо исцеления. Юрий после этого крестился и ушел из редакции. А я лишь только после крещения поехала в Троице-Сергиеву Лавру, умоляя о помощи преподобного Сергия Радонежского.
– Креститься, – услышала я перед крещением слова митрополита Антония (Блюма), – это все равно что войти в клетку с тиграми.
Услышала и не поверила. А после крещения обнаружилось: «тигры» жили в моей семье. Стоило зажечь лампадку и начать кропить дом святой водой, как на меня восставали: «Что за мракобесие? Прекрати!» Сын веровал только в компьютеры и медитировал по системе йоги. Папа доверчиво «лечился» у Кашпировского. А мама обидчиво заявляла, что верует в Бога больше нас всех, но тут же срывала с себя крест.
Разлад в семье я переживала так болезненно, что уже в слезах умоляла преподобного Сергия помочь обращению моих родных. Молебнов у его святых мощей я отслужила немало и, памятуя о чуде с Анечкой, ожидала: преподобный поможет и мне.
Теперь я знаю, что ожидание чуда «по требованию» идет от горделивого желания повелевать Небесами. Но знаю и другое – молитва дарует такое утешение, когда и скорби вроде все те же, а в душе тишина и мир. Но на молебнах преподобному Сергию Радонежскому почему-то сжималось сердце и было чувство: надвигается гроза, и вот-вот грянет гром.
Гром действительно грянул. И через какое же мученичество приходили потом к Богу мои родные! Сын пришел в Церковь, уже тяжело заболев. А потом умирал от рака крови мой папа, сказав перед смертью: «Дочка, купи нам с мамой дом возле Оптиной. Я хочу приехать туда навсегда». Не успел приехать – умер.
Слава Богу, что мама успела переехать в Оптину еще в начале болезни и ходила здесь в церковь причащаться. А потом она слегла на долгие годы, утратив речь и, казалось, разум. Знакомые иеромонахи причащали маму на дому. А перед смертью пришел незнакомый священник и отказался ее причащать:
– Она же не понимает уже ничего. Вдруг отторгнет причастие?
Мама не вставала уже несколько лет, а из разбухших от водянки ног сочилась кровь. Но тут она умоляюще сложила руки для причастия и из последних сил встала на свои шаткие кровоточивые ноги.
– Вы сидите, сидите! – испугался священник, а причастив маму, сказал: – Да, такого благоговения я давно не видел.
Может, это и есть награда за нестерпимую долгую мамину боль?
Уже после смерти моих очень стареньких родителей один знакомый спросил:
– А ты согласилась бы снова вымаливать веру для родных, если бы знала, какое мученичество впереди?
– Да, – ответила я, не колеблясь.
И все же крест оказался таким тяжелым, что я изнемогала под его тяжестью. От страданий родных разрывалось сердце, и я выматывалась уже чисто физически, поспешая из больницы в больницу. Раньше моим тылом были родители. А теперь наступила та пора одиночества, когда семь фронтов – ни одного тыла, и нет права на передых.
Однажды уже в отчаянной надежде на помощь я поехала из больницы к преподобному Сергию Радонежскому. И вдруг расплакалась на молебне:
– Ты велик, авва Сергий, – жаловалась я святому, – но я усталая одинокая женщина. Я одна, одна, и некому помочь!
После этого случая ездить к преподобному я уже избегала.
Зашли ко мне однажды почаевничать протоиерей с диаконом. За чаем разговор зашел о «младостарчестве», и протоиерей с возмущением рассказал, как у них в епархии один такой «младостарец» благословил уйти в монастырь мать, бросившую на мужа малютку-дочь. С «младостарчества» разговор перешел на другие недочеты священства, и протоиерей вдруг обратился ко мне:
– А вы что молчите?
– Простите, батюшка, – ответила я честно, – но мне знакомы лишь отцы такой высокой духовной жизни, что я готова целовать их след на земле.
– Да вы романтик! – развеселился протоиерей. – А ну, приотверзите нам двери рая и расскажите об ангелах в наших рядах.
Я назвала имя своего духовного отца и имена тех, у кого окормлялась по благословению батюшки в последние двенадцать лет.
«Как же вы правы, – воскликнул протоиерей, – есть, есть на земле подвижники! Но как, простите, вы вышли на них?»
А никак не выходила и не сумела бы выйти, ибо пришла в Церковь в состоянии такой дремучести, что подвижника от не подвижника не смогла бы отличить. От одиночества я напрашивалась в духовные чада к любому первому встречному батюшке, но все отцы отказали мне. И тогда я стала действовать, как та рябая невеста-перестарок, что не заглядывается уже на видных женихов, но ищет себе в пару для жизни хоть захудалого простеца. Самыми большими «простецами» оказались старцы, которых я в ту пору не отличала от старичков. Понравились мне старцы, прежде всего, своей «многогрешностью». И если батюшки сильно ругали меня за грехи, то старец говорил:
– Да, опять мы с вами упали в лужу.
Приятно все же оказаться в одной луже со старцем. И я бегала от одного старца к другому, радуясь, что привечают. Однажды эту беготню пресек архимандрит Иоанн (Крестьянкин), сказав:
– У двух врачей лечиться – залечат. Надо обращаться к своему духовному отцу.
– Я бы рада, батюшка, но у нас с сыном нет духовного отца.
– Как это нет? У вас есть духовный отец – старец Адриан.
Мы с сыном тут же к старцу:
– Батюшка, архимандрит Иоанн говорит, что вы наш духовный отец.
– Да-да, вы мои чада. А вы разве не знали?
Только годы спустя понимаешь, какая же это великая милость Божия, что Господь, видя мое неразумие, не дал мне выбирать самой духовного отца, но выбрал его Сам. А потом уже батюшка выбирал за меня, назначая, к кому обращаться в таком-то монастыре и Москве. Тайна этого выбора была сокрыта от меня до поры. Но вела недавно занятие в воскресной школе, и мне задали вопрос:
– Есть ли подвижники в наши дни?
– Есть, – ответила я, начав рассказывать биографии тех, кого знала лично.
И вдруг похолодела, вспомнив, как возроптала когда-то у мощей преподобного Сергия Радонежского: почему он не помогает мне? А помощь шла – и какая! Все мои старцы и духовники были учениками преподобного Сергия – пострижениками его Лавры или воспитанниками его семинарии.
Архимандрит Кирилл (Павлов), во многом определивший для меня выбор пути, – это духовник Троице-Сергиевой Лавры. Архимандрит Адриан (Кирсанов) 30 лет подвизался в Лавре Преподобного. Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) – тоже постриженик преподобного Сергия, и он начинал свой монашеский путь в Троице-Сергиевой Лавре. В покаянии я перебирала в памяти другие имена и дивилась открытию: самые трудные годы я прожила под опекой Сергиевых учеников. О, авва Сергий, велика твоя милость, что не оставил меня в скорбях!
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
