Невидимая пуповина
Родительское влияние в судьбе ребенка играет важнейшую, основополагающую роль. Все мы являемся чьими-то сыновьями и дочерьми. В масштабах истории человечество предстает как грандиозный родительско-детский ансамбль – непрерывающаяся череда наследования опыта, образов, свойств характеров.
Ребенок и родитель соединены особой, взаимопроникающей связью. Недаром после заповедей о любви к Богу следует заповедь о почитании родителей. Святитель Феофан Затворник говорит: «Есть непостижимая для нас связь души родителей с душою детей». Она, эта связь, выражается как в генетике и результатах воспитания, так и в воздействии некоей таинственной молитвенной сопричастности или «эстафеты духовной жизни», по которой доброе и злое наследуются через поколения. Когда кто-нибудь оставляет греховную жизнь и обращается к Богу, тут помимо прочего усматривают связь с наличием в роду людей благочестивой жизни.
Близка к этому и народная мудрость: «Дитятко что тесто: как замесил, так и выросло». В традиционной трактовке важность семейного воспитания не нуждается в доказательствах. Интерес представляют, однако, данные современной психологии, раскрывающие подробности взаимоотношений ребенка с матерью и отцом в первый, начальный период его жизни. В настоящей публикации мы поговорим о трех наиболее заметных и распространенных психологических концепциях: теории привязанности, теории запечатления (импринтинга) и теории семейных систем.
Джон Боулби
В 1940–1950-е годы лондонский психиатр и психоаналитик Джон Боулби работал в школе для трудных подростков, где занимался изучением их биографий. Здесь он обратил внимание на закономерность: возникновение отклонений – тяги к правонарушениям, к агрессии, психических патологий – связано с переживаниями, вынесенными из раннего детства. Как правило, это был опыт ранних потерь и разлуки.
Сам Боулби в детстве страдал от одиночества. Трехлетним ребенком он пережил болезненное расставание с любимой няней. Мальчик принадлежал к состоятельной английской семье, отец его много работал и был всегда занят, контакт с матерью был также ограничен: ею на общение с детьми выделялось обычно не более одного часа в день, всегда в строго определенное время. Зная биографические подробности, нетрудно понять, почему Боулби заинтересовали вопросы привязанности.
Клиническое открытие состояло в том, что разлуки, потери и недостаток родительского внимания оказывают огромное влияние на развитие личности и последующий жизненный путь. Сообщения Дж. Боулби по темам «44 малолетних вора: их характеры и жизнь дома» и «О природе привязанности ребенка к матери» нашли широкий отклик и послужили основой для широкомасштабных исследований. Боулби и его последователи подробно фиксировали различные параметры общения, а затем ставили мать и дитя в ситуации игры, исследования мира ребенком, расставания, смены взрослых, незнакомой обстановки и пр.
В результате возникло понимание того, что ребенок, рождаясь на свет физически, в первые пять-шесть лет жизни как бы невидимой пуповиной продолжает быть прикреплен к тому, кого называют значимым взрослым. Чаще всего это мать. Однако, возможно, дитя больше привяжется к няне, если та станет проводить с ним много времени. Немалую роль могут играть «вторичные значимые взрослые» – отец, бабушка или дедушка, – которых ребенок хорошо знает и которым доверяет. Опираясь на значимого взрослого, он получает способность нормально изучать окружающий мир и познавать самого себя. Привязанность – это не просто «отношения», но теснейшая, экзистенциальная связь. Некоторые называют ее образно «эмоциональной дозарядкой» ребенка.
Допустим, мы с вами наблюдаем картину гуляющей в парке мамы с ребенком. Малыш безмятежен и погружен в рассматривание природного мира вокруг. Вот его внимание привлекает стайка голубей на дорожке, и он раз за разом повторяет невинную шалость: бежит, взмахивая руками до тех пор, пока птицы не поднимаются в воздух. Мелькание и шум приводят юного исследователя в восторг. Кажется, он готов позабыть обо всем на свете! Но нет, бдительным оком он постоянно смотрит на родительницу. Когда расстояние становится больше допустимого, невидимая психологическая «пуповина» натягивается. Игра теряет привлекательность. Ребенок предпочитает вернуться и оставаться так близко к значимому взрослому, как того просит потребность в безопасности и «эмоциональной дозарядке».
Активный эмоциональный контакт со взрослым в первые годы жизни – залог психического здоровья. «Материнская забота, – говорил Боулби, – настолько же необходима для развития личности ребенка, как витамин D для развития скелета». Если положительная привязанность сформирована, ребенок развивается, мыслит, учится строить общение, имеет доверие к окружающим, уравновешен, уверен в себе, меньше подвержен страхам, лучше справляется с неожиданными ситуациями, проявляет положительные чувства к другим. Даже когда старший строг, дитя не теряет доверия и сохраняет послушание и добрый нрав. В подростковом возрасте данный тип менее склонен к протестному поведению, к обращению в кругу неблагополучных сверстников, а впоследствии хорошо справляется с выстраиванием дружеских, рабочих и любовных отношений и построением собственной семьи.
Подобный тип привязанности описан учеными как «надежный», или «безопасный». Три других: тревожно-двойственный, избегающий и дезорганизованный – являются следствиями нарушений в эмоциональном общении с матерью, пренебрежения ребенком либо утраты значимого взрослого.
Детям тревожно-двойственного типа свойственны беспокойство и перепады настроений. Ребенок неспособен объяснить свои желания и страдает из-за этого. Он в одно время ластится, а в другое все делает поперек или избегает родителя. Так бывает в случаях, когда мать сама ведет себя непоследовательно, двойственным образом, например то выказывает страстную любовь к нему, то впадает в истерики, считая ребенка виновником разрушенного личного счастья и карьеры. Противоречивые посылы: опекать или предоставлять самостоятельность, уделить малышу время или сохранить таковое для своих нужд, быть строгим или жалеть, потакать или наказывать – оставляют в детской душе ощущение неуверенности. Ребенок лишен возможности объяснить для себя поведение старшего и приспособиться к нему. В его душе поселяются беспокойство и неуверенность.
При избегающем типе дети выглядят внешне спокойными и самостоятельными. Они не выказывают горя, когда мать уходит, и слабо отзываются на ее возвращение, оставаясь поглощенными своими детскими занятиями и общением с другими детьми. На самом деле в них глубоко засела обида на взрослых по причине недостатка общения и чуткости. В другом примере избегающее поведение прикрывает боль разлуки с тем, кто некогда был дороже и ближе всего. На собственном опыте ребенок убеждается, что отношения приносят разочарование. Занимая отчужденную позицию, он пытается оградить себя от повторения боли. Взрослые мыслятся как безразличные, часто совершающие предательство и злоупотребляющие детским доверием и своим превосходством. Таковы основания для будущих недоверия, агрессии, замкнутости, подавленности и мстительных чувств.
Наконец, дезориентированный, или хаотизированный, тип возникает в результате серьезного слома. Эти дети столкнулись с жестоким обращением и насилием в свой адрес. Боулби называет их «людьми, никогда не знавшими, что такое любовь». Ужас, пережитый в самом раннем возрасте и связанный с ненормальным, деструктивным поведением старшего, остается на всю жизнь. Дж. Боулби относит к числу дезориентированных и тех, кто родился в нормальных семьях, но затем был надолго разлучен со значимым взрослым. Чувства такого ребенка словно бы каменеют, а след детской травмы выражается во внутреннем хаосе – многочисленных пороках развития. В таких детях чаще укореняются преступные наклонности и душевные болезни.
Исходя из теории привязанности, родителям следует знать, что первые годы жизни ребенка – это чрезвычайно чувствительный, тонкий период. Постоянный контакт с детьми имеет значение большее, чем кажется. Семья выступает средой, в которой формируется детская привязанность, и вне семьи ее формирование затруднено.
В начале ХХ века данный феномен был описан немецким зоологом и зоопсихологом Оскаром Хейнротом. Ученый наблюдал за поведением гусят, которые появлялись на свет в инкубаторе, затем некоторое время за ними ухаживал человек, а далее их помещали в гусиную семью. Оказалось, приемыши не были склонны считать гусыню своей мамой и с писком убегали к первому встречному человеку! Своими родителями птенцы считали людей. Чтобы успешно ввести гусенка в естественную гусиную семью, нужно было, забрав его из инкубатора, немедленно поместить в мешок, чтобы тот не успел увидеть людей.
Конрад Лоренц
В последующих опытах австрийца Конрада Лоренца вылупившимся гусятам подбрасывали резиновый мяч, и этот неживой предмет они принимали за своего родителя. Как правило, результат запечатления в сенсибильный период с огромным трудом поддается дальнейшему изменению. Чувствительные периоды обнаруживаются при научении птиц пению. Для развития полной песни зяблика, к примеру, необходимо, чтобы птенец слушал пение матери в особый период раннего развития. Чувствительный период зависит от степени самостоятельности или беспомощности потомства. Так, для цыплят и гусят таковой длится одни сутки, среди млекопитающих минимальные сроки импринтинга имеют ягнята, козлята и морские свинки. У воробьев и голубей, например, а среди млекопитающих – у собак, лисиц, медведей, кенгуру и приматов критический период растянут на несколько месяцев. Это объясняется слабостью и беспомощностью новорожденных, которые нуждаются в более продолжительном контакте с матерью.
Лоренц предположил, что с человеком происходит то же самое. В строго определенные критические моменты формирования личности двери души раскрываются – обонятельные, тактильные, зрительные и прочие элементы сходятся вместе – и щелкает как бы фотографический затвор: манера поведения и образ рядом находящегося взрослого быстро запечатлевается в психике, приобретая необыкновенную стойкость и оказывая влияние на последующие реакции и поведение.
Наука не располагает точным знанием закономерностей импринтинга у человека, времени и условий наступления критических моментов и прочих скрытых нюансов. Далека она от того, чтобы управлять запечатлением. Однако имеются данные о связи начального программирования и типа взаимосвязи с родителем, страхов, процесса освоения ребенком языка, выбором им супруга во взрослой жизни. Импринтинг – одно из возможных объяснений наследования психических черт. Физическое сходство ребенка с родителями продиктовано генетикой, передача же из поколения в поколение определенных особенностей характера, склада личности, эмоциональных реакций, наклонностей и привычек вполне может опираться на механизмы мгновенного «впечатывания» в раннем младенческом возрасте. Психолог Жо Годфруа пишет: «Если выбрать 141 язык, на каждом из которых говорит не менее миллиона человек, то окажется, что эти языки содержат от 15 до 85 фонем. Как выяснилось, в первый год жизни почти каждый младенец способен без труда произносить до 75 различных фонем, с одинаковым успехом воспроизводя английское th, щелкающие звуки языка бушменов и арабские гортанные звуки. Другое дело, что не все его звуки получают подкрепление со стороны окружающих. Некоторые просто не замечаются, а другие, наоборот, встречают одобрение».
Если так, тогда добрый родитель, конечно же, кровно заинтересован в том, чтобы в свои первые годы ребенок утвердился в родстве, отпечатал бы в памяти близких людей, а образы, позаимствованные от матери и отца, оказались благоприятны.
Анализу подверглись не только индивидуальные истории и картины болезни, но взаимосвязи внутри семей и фамильные истории, уходящие иногда на несколько поколений вглубь. Гипотеза, которую проверял Боуэн, была в том, что психическую патологию ребенка невозможно рассматривать в индивидуальном контексте, но необходимо шире – как симптом семейной и даже родовой патологии.
Ученому удалось сформулировать положения системной теории семьи. Для Боуэна семья – это не просто сумма ее членов, но в первую очередь этос или эмоциональная атмосфера: правила, стереотипные формы реагирования друг на друга и на внешнюю среду. Ребенок не самодостаточен. Душевное его здоровье в семье обусловлено стилем взаимоотношений между родителями, структурой конкретного дома, количеством в нем детей, наличием младших и старших сестер и братьев (сиблингов) с распределением их по психологическим типам. Многое зависит от того, в какой мере родителями и детьми соблюдался баланс между близостью и уважением к отдельному «я»; не было ли явных диспропорций между доминированием одного и забитостью другого. М. Боуэн терпеливо прослеживал биографии родственников, выделяя восходящие и нисходящие ветви на родовом древе. Психическое неблагополучие, показывал автор, при определенных упущениях (дисфункциях) имеет свойство накапливаться из поколения в поколение. Именно эффектом накопления объясняется то, когда в очередном потомстве появляется «слабое звено» – психически больной ребенок.
На основании своей теории М. Боуэн создал уникальную систему семейной терапии, которую с успехом на протяжении нескольких десятилетий практиковал в созданном им Джорджтаунском институте семейной терапии. Содержание теории семейных систем является достаточно сложным, и мы не будем углубляться в ее рассмотрение. Заметим лишь, что экспериментальными методами подтвердилась роль семейной среды для будущей судьбы ребенка. Главные черты наследуются. Сколько ни говори о свободе личности, человек остается сыном или дочерью своих родителей. О похожем свидетельствует Библия: «Человек познается в детях своих… Умер отец его – и как будто не умирал, ибо оставил по себе подобного себе» (Сир. 11: 28; 30: 4). Работая над исправлением родовых отклонений, мы облегчаем бремя, которое ляжет на плечи наших детей.
Труды Дж. Боулби, М. Боуэна и последователей способствовали изменениям в практике воспитания и опеки. Семьи сумели убедиться в неразрывной связи между матерью и малышом в первые годы жизни и в необходимости более тесного общения. Существенные сдвиги произошли в практике детских лечебных учреждений и в устройстве сирот в приемные семьи. До 1960-х годов матерям в большинстве случаев отказывали в госпитализации с ребенком. Малыш оказывался в двойном затруднении: имея проблемы со здоровьем, он тяжко переносил разлуку и одиночество. Опираясь на теорию привязанности, психологам удалось настроить мнение общества и руководство больниц в пользу совместного помещения в стационар ребенка и матери. В свою очередь приемные семьи получили множество практических рекомендаций, каким образом восполнить для малыша разорванную связь с родителями, преодолеть последствия депривации (дефицита внимания) и перейти к положительному типу привязанности.
В рамках данного мировоззрения молодые люди отдают предпочтение социальному и становятся остро восприимчивы к последним новациям. Семейный мир, напротив, отождествляется с архаикой, этико-культурными ограничениями, от которых считается необходимым избавиться.
В психологии и психоанализе также начинают преобладать соответственные установки. Направления, утверждающие родительскую ответственность за детей, оказываются под давлением. Так, популярный учебник Аткинсонов-Смита «Введение в психологию» утверждает, что к семье в основном относятся негативные эмоциональные эффекты, «тогда как позитивные эффекты чаще являются социальными». В ряде исследований (Рейнгольд и Кук, Фаго, Перри и Бассей и др.) проводится мысль о насильственном навязывании родителями «сексистских» представлений по поводу подобающего и неподобающего для мальчиков и девочек. В том, что одних поощряют играть в машинки и лазать по деревьям, а других одевают в женственные наряды и приучают к игре в куклы, видится действие гендерных стереотипов. Демонстрация отцом и матерью моделей мужественности и женственности в семье также «сужает возможности свободного выбора». Семья разнополых родителей представляется в роли реакционного института и источника репрессий. Напротив, социальное научение, по мнению авторов, предоставляет больше возможностей в восприятии ребенком своей половой роли, которая «сама по себе не является ни неизбежной, ни неизменной».
Стивен Пинкер, известный когнитивный психолог, обрушивается с критикой на традиционную психотерапию. «Пациенты, – пишет Пинкер, – в течение пятидесяти минут занимаются тем, что оживляют в своей памяти воспоминания о детских конфликтах. Затем они начинают винить в своих несчастьях родителей, которые неправильно с ними обращались. Многие биографы любят покопаться в детстве описываемого ими человека, выискивая в нем корни трагедий и триумфов его взрослой жизни». Автор призывает сочувствовать стремлению матери жить полной социальной жизнью и делать карьеру: «Эксперты по воспитанию заставляют женщину считать себя бессердечным чудовищем, если она прекращает сидеть с ребенком дома и выходит на работу или не поет ему колыбельную. Все эти глубоко сидящие в сознании людей убеждения, безусловно, должны быть переосмыслены».
Влияние семьи целенаправленно принижается. Авторы исследования Национального института здоровья ребенка и развития человека в 1998 году утверждали, что дети до 3 лет в яслях не отличаются от домашних детей. По утверждению Фалбо и Полит, структура семьи, количество в ней детей не оказывают никакого влияния на характер ребенка. Отсюда происходит это странное обыкновение именовать отца и мать «биологическими родителями». Биология, только биология, но не черты характера и ценности признаются общими для родных. Зачать и родить ребенка, передав определенный набор генов, – к этому сводится задача родителей. Остальное – наиболее важное – происходит в общественном поле. Харрис в отчете 1998 года описывает результаты опроса семей иммигрантов, где дети дома общаются на родном языке – корейском или польском, а со сверстниками – на английском. Уже в первом поколении иммигранты становятся англоязычными. Так, по словам автора, ребенок голосует за социальное в противовес родительскому.
Общая интенция современной психологии сводится к прямолинейной рекламе социализации как наиболее необходимого и ценного в сравнении с семейным: «Дети учатся вести себя дома и вне дома по-разному, и именно поведение вне дома они берут с собой во взрослость. Это правильно, так как они не собираются проводить свою взрослую жизнь в доме родителей… Цель ребенка не в том, чтобы походить на мать или отца, а в том, чтобы быть преуспевающим ребенком. Дети должны научиться жить вне дома, в мире с другими правилами. Дети не являются послушными исполнителями воли родителей» (Джудит Харрис).
Таким образом, позиция ученого лишается объективности. Но многие их заключения выглядят смехотворными. Иммигранты, к примеру, не всегда поддаются ассимиляции. Наличие в США латиноамериканских кварталов и чайнатаунов, а в Западной Европе устойчивых турецкой, пакистанской или чернокожей диаспор показывает, что при желании родители вполне способны передавать детям язык и культуру. Однако психологи сосредотачивают свое внимание на семьях с ослабленными связями, без характерных убеждений и ценностей, растворенных в окружающей общественной среде, проводящих мало времени вместе, даже не задумываясь о том, что такие семьи меньше всего подходят для изучения наследования и воспроизводства через поколения.
Пропаганда усердствует в формировании нового общества человеко-трансформеров, ориентированных на собственный произвол и «апгрейд» технического обеспечения. Для России подобные эффекты пока незначительны, ограничены рамками субкультур и столичной «хипстерской» молодежи. И все же мы сочли необходимым дать православному читателю этот краткий обзор. Вопрос о роли семьи и – более конкретно – о первых пяти годах жизни ребенка встает в самый центр мировоззренческих баталий, и от решения его зависит, без преувеличения, ближайшее будущее. Сумеет семья подтвердить свою естественную близость, способность играть роль опорной конструкции общества? В противном случае идеологи и политики предпочтут другие способы управления массами. Либо наши дети будут помнить родство, либо мы все скоро станем свидетелями упадка и затухания человечности.
Ребенок и родитель соединены особой, взаимопроникающей связью. Недаром после заповедей о любви к Богу следует заповедь о почитании родителей. Святитель Феофан Затворник говорит: «Есть непостижимая для нас связь души родителей с душою детей». Она, эта связь, выражается как в генетике и результатах воспитания, так и в воздействии некоей таинственной молитвенной сопричастности или «эстафеты духовной жизни», по которой доброе и злое наследуются через поколения. Когда кто-нибудь оставляет греховную жизнь и обращается к Богу, тут помимо прочего усматривают связь с наличием в роду людей благочестивой жизни.
Близка к этому и народная мудрость: «Дитятко что тесто: как замесил, так и выросло». В традиционной трактовке важность семейного воспитания не нуждается в доказательствах. Интерес представляют, однако, данные современной психологии, раскрывающие подробности взаимоотношений ребенка с матерью и отцом в первый, начальный период его жизни. В настоящей публикации мы поговорим о трех наиболее заметных и распространенных психологических концепциях: теории привязанности, теории запечатления (импринтинга) и теории семейных систем.
Теория привязанности
Джон Боулби
В 1940–1950-е годы лондонский психиатр и психоаналитик Джон Боулби работал в школе для трудных подростков, где занимался изучением их биографий. Здесь он обратил внимание на закономерность: возникновение отклонений – тяги к правонарушениям, к агрессии, психических патологий – связано с переживаниями, вынесенными из раннего детства. Как правило, это был опыт ранних потерь и разлуки.
Сам Боулби в детстве страдал от одиночества. Трехлетним ребенком он пережил болезненное расставание с любимой няней. Мальчик принадлежал к состоятельной английской семье, отец его много работал и был всегда занят, контакт с матерью был также ограничен: ею на общение с детьми выделялось обычно не более одного часа в день, всегда в строго определенное время. Зная биографические подробности, нетрудно понять, почему Боулби заинтересовали вопросы привязанности.
Клиническое открытие состояло в том, что разлуки, потери и недостаток родительского внимания оказывают огромное влияние на развитие личности и последующий жизненный путь. Сообщения Дж. Боулби по темам «44 малолетних вора: их характеры и жизнь дома» и «О природе привязанности ребенка к матери» нашли широкий отклик и послужили основой для широкомасштабных исследований. Боулби и его последователи подробно фиксировали различные параметры общения, а затем ставили мать и дитя в ситуации игры, исследования мира ребенком, расставания, смены взрослых, незнакомой обстановки и пр.
В результате возникло понимание того, что ребенок, рождаясь на свет физически, в первые пять-шесть лет жизни как бы невидимой пуповиной продолжает быть прикреплен к тому, кого называют значимым взрослым. Чаще всего это мать. Однако, возможно, дитя больше привяжется к няне, если та станет проводить с ним много времени. Немалую роль могут играть «вторичные значимые взрослые» – отец, бабушка или дедушка, – которых ребенок хорошо знает и которым доверяет. Опираясь на значимого взрослого, он получает способность нормально изучать окружающий мир и познавать самого себя. Привязанность – это не просто «отношения», но теснейшая, экзистенциальная связь. Некоторые называют ее образно «эмоциональной дозарядкой» ребенка.
Допустим, мы с вами наблюдаем картину гуляющей в парке мамы с ребенком. Малыш безмятежен и погружен в рассматривание природного мира вокруг. Вот его внимание привлекает стайка голубей на дорожке, и он раз за разом повторяет невинную шалость: бежит, взмахивая руками до тех пор, пока птицы не поднимаются в воздух. Мелькание и шум приводят юного исследователя в восторг. Кажется, он готов позабыть обо всем на свете! Но нет, бдительным оком он постоянно смотрит на родительницу. Когда расстояние становится больше допустимого, невидимая психологическая «пуповина» натягивается. Игра теряет привлекательность. Ребенок предпочитает вернуться и оставаться так близко к значимому взрослому, как того просит потребность в безопасности и «эмоциональной дозарядке».
Активный эмоциональный контакт со взрослым в первые годы жизни – залог психического здоровья. «Материнская забота, – говорил Боулби, – настолько же необходима для развития личности ребенка, как витамин D для развития скелета». Если положительная привязанность сформирована, ребенок развивается, мыслит, учится строить общение, имеет доверие к окружающим, уравновешен, уверен в себе, меньше подвержен страхам, лучше справляется с неожиданными ситуациями, проявляет положительные чувства к другим. Даже когда старший строг, дитя не теряет доверия и сохраняет послушание и добрый нрав. В подростковом возрасте данный тип менее склонен к протестному поведению, к обращению в кругу неблагополучных сверстников, а впоследствии хорошо справляется с выстраиванием дружеских, рабочих и любовных отношений и построением собственной семьи.
Подобный тип привязанности описан учеными как «надежный», или «безопасный». Три других: тревожно-двойственный, избегающий и дезорганизованный – являются следствиями нарушений в эмоциональном общении с матерью, пренебрежения ребенком либо утраты значимого взрослого.
Детям тревожно-двойственного типа свойственны беспокойство и перепады настроений. Ребенок неспособен объяснить свои желания и страдает из-за этого. Он в одно время ластится, а в другое все делает поперек или избегает родителя. Так бывает в случаях, когда мать сама ведет себя непоследовательно, двойственным образом, например то выказывает страстную любовь к нему, то впадает в истерики, считая ребенка виновником разрушенного личного счастья и карьеры. Противоречивые посылы: опекать или предоставлять самостоятельность, уделить малышу время или сохранить таковое для своих нужд, быть строгим или жалеть, потакать или наказывать – оставляют в детской душе ощущение неуверенности. Ребенок лишен возможности объяснить для себя поведение старшего и приспособиться к нему. В его душе поселяются беспокойство и неуверенность.
При избегающем типе дети выглядят внешне спокойными и самостоятельными. Они не выказывают горя, когда мать уходит, и слабо отзываются на ее возвращение, оставаясь поглощенными своими детскими занятиями и общением с другими детьми. На самом деле в них глубоко засела обида на взрослых по причине недостатка общения и чуткости. В другом примере избегающее поведение прикрывает боль разлуки с тем, кто некогда был дороже и ближе всего. На собственном опыте ребенок убеждается, что отношения приносят разочарование. Занимая отчужденную позицию, он пытается оградить себя от повторения боли. Взрослые мыслятся как безразличные, часто совершающие предательство и злоупотребляющие детским доверием и своим превосходством. Таковы основания для будущих недоверия, агрессии, замкнутости, подавленности и мстительных чувств.
Наконец, дезориентированный, или хаотизированный, тип возникает в результате серьезного слома. Эти дети столкнулись с жестоким обращением и насилием в свой адрес. Боулби называет их «людьми, никогда не знавшими, что такое любовь». Ужас, пережитый в самом раннем возрасте и связанный с ненормальным, деструктивным поведением старшего, остается на всю жизнь. Дж. Боулби относит к числу дезориентированных и тех, кто родился в нормальных семьях, но затем был надолго разлучен со значимым взрослым. Чувства такого ребенка словно бы каменеют, а след детской травмы выражается во внутреннем хаосе – многочисленных пороках развития. В таких детях чаще укореняются преступные наклонности и душевные болезни.
Исходя из теории привязанности, родителям следует знать, что первые годы жизни ребенка – это чрезвычайно чувствительный, тонкий период. Постоянный контакт с детьми имеет значение большее, чем кажется. Семья выступает средой, в которой формируется детская привязанность, и вне семьи ее формирование затруднено.
Теория запечатления (импринтинга)
Импринтинг (иногда его называют мгновенным обучением или начальным программированием) по смыслу близок к привязанности. Разница в том, что, согласно теории привязанности, малыш нуждается в довосполнении через родительское «я». Учение об импринтинге, в свою очередь, утверждает особую силу моментальных запечатлений, полученных от родителя в период, называемый критическим или сенсибильным (чувствительным).В начале ХХ века данный феномен был описан немецким зоологом и зоопсихологом Оскаром Хейнротом. Ученый наблюдал за поведением гусят, которые появлялись на свет в инкубаторе, затем некоторое время за ними ухаживал человек, а далее их помещали в гусиную семью. Оказалось, приемыши не были склонны считать гусыню своей мамой и с писком убегали к первому встречному человеку! Своими родителями птенцы считали людей. Чтобы успешно ввести гусенка в естественную гусиную семью, нужно было, забрав его из инкубатора, немедленно поместить в мешок, чтобы тот не успел увидеть людей.
Конрад Лоренц
В последующих опытах австрийца Конрада Лоренца вылупившимся гусятам подбрасывали резиновый мяч, и этот неживой предмет они принимали за своего родителя. Как правило, результат запечатления в сенсибильный период с огромным трудом поддается дальнейшему изменению. Чувствительные периоды обнаруживаются при научении птиц пению. Для развития полной песни зяблика, к примеру, необходимо, чтобы птенец слушал пение матери в особый период раннего развития. Чувствительный период зависит от степени самостоятельности или беспомощности потомства. Так, для цыплят и гусят таковой длится одни сутки, среди млекопитающих минимальные сроки импринтинга имеют ягнята, козлята и морские свинки. У воробьев и голубей, например, а среди млекопитающих – у собак, лисиц, медведей, кенгуру и приматов критический период растянут на несколько месяцев. Это объясняется слабостью и беспомощностью новорожденных, которые нуждаются в более продолжительном контакте с матерью.
Лоренц предположил, что с человеком происходит то же самое. В строго определенные критические моменты формирования личности двери души раскрываются – обонятельные, тактильные, зрительные и прочие элементы сходятся вместе – и щелкает как бы фотографический затвор: манера поведения и образ рядом находящегося взрослого быстро запечатлевается в психике, приобретая необыкновенную стойкость и оказывая влияние на последующие реакции и поведение.
Наука не располагает точным знанием закономерностей импринтинга у человека, времени и условий наступления критических моментов и прочих скрытых нюансов. Далека она от того, чтобы управлять запечатлением. Однако имеются данные о связи начального программирования и типа взаимосвязи с родителем, страхов, процесса освоения ребенком языка, выбором им супруга во взрослой жизни. Импринтинг – одно из возможных объяснений наследования психических черт. Физическое сходство ребенка с родителями продиктовано генетикой, передача же из поколения в поколение определенных особенностей характера, склада личности, эмоциональных реакций, наклонностей и привычек вполне может опираться на механизмы мгновенного «впечатывания» в раннем младенческом возрасте. Психолог Жо Годфруа пишет: «Если выбрать 141 язык, на каждом из которых говорит не менее миллиона человек, то окажется, что эти языки содержат от 15 до 85 фонем. Как выяснилось, в первый год жизни почти каждый младенец способен без труда произносить до 75 различных фонем, с одинаковым успехом воспроизводя английское th, щелкающие звуки языка бушменов и арабские гортанные звуки. Другое дело, что не все его звуки получают подкрепление со стороны окружающих. Некоторые просто не замечаются, а другие, наоборот, встречают одобрение».
Если так, тогда добрый родитель, конечно же, кровно заинтересован в том, чтобы в свои первые годы ребенок утвердился в родстве, отпечатал бы в памяти близких людей, а образы, позаимствованные от матери и отца, оказались благоприятны.
Теория семейных систем
B 1954 году Национальным институтом психического здоровья (США) была начата научно-исследовательская программа, участники которой ставили перед собой цель: выявить механизмы появления детей-шизофреников от здоровых родителей. Руководил работой бывший военный врач Мюррей Боуэн, занимавшийся реабилитацией военнослужащих, участвовавших в сражениях Второй мировой войны. Еще на фронте он обратил внимание, что одни реагируют на стресс психическим срывом, другие же, пройдя через куда более суровые испытания, остаются здоровы.Анализу подверглись не только индивидуальные истории и картины болезни, но взаимосвязи внутри семей и фамильные истории, уходящие иногда на несколько поколений вглубь. Гипотеза, которую проверял Боуэн, была в том, что психическую патологию ребенка невозможно рассматривать в индивидуальном контексте, но необходимо шире – как симптом семейной и даже родовой патологии.
Ученому удалось сформулировать положения системной теории семьи. Для Боуэна семья – это не просто сумма ее членов, но в первую очередь этос или эмоциональная атмосфера: правила, стереотипные формы реагирования друг на друга и на внешнюю среду. Ребенок не самодостаточен. Душевное его здоровье в семье обусловлено стилем взаимоотношений между родителями, структурой конкретного дома, количеством в нем детей, наличием младших и старших сестер и братьев (сиблингов) с распределением их по психологическим типам. Многое зависит от того, в какой мере родителями и детьми соблюдался баланс между близостью и уважением к отдельному «я»; не было ли явных диспропорций между доминированием одного и забитостью другого. М. Боуэн терпеливо прослеживал биографии родственников, выделяя восходящие и нисходящие ветви на родовом древе. Психическое неблагополучие, показывал автор, при определенных упущениях (дисфункциях) имеет свойство накапливаться из поколения в поколение. Именно эффектом накопления объясняется то, когда в очередном потомстве появляется «слабое звено» – психически больной ребенок.
На основании своей теории М. Боуэн создал уникальную систему семейной терапии, которую с успехом на протяжении нескольких десятилетий практиковал в созданном им Джорджтаунском институте семейной терапии. Содержание теории семейных систем является достаточно сложным, и мы не будем углубляться в ее рассмотрение. Заметим лишь, что экспериментальными методами подтвердилась роль семейной среды для будущей судьбы ребенка. Главные черты наследуются. Сколько ни говори о свободе личности, человек остается сыном или дочерью своих родителей. О похожем свидетельствует Библия: «Человек познается в детях своих… Умер отец его – и как будто не умирал, ибо оставил по себе подобного себе» (Сир. 11: 28; 30: 4). Работая над исправлением родовых отклонений, мы облегчаем бремя, которое ляжет на плечи наших детей.
Труды Дж. Боулби, М. Боуэна и последователей способствовали изменениям в практике воспитания и опеки. Семьи сумели убедиться в неразрывной связи между матерью и малышом в первые годы жизни и в необходимости более тесного общения. Существенные сдвиги произошли в практике детских лечебных учреждений и в устройстве сирот в приемные семьи. До 1960-х годов матерям в большинстве случаев отказывали в госпитализации с ребенком. Малыш оказывался в двойном затруднении: имея проблемы со здоровьем, он тяжко переносил разлуку и одиночество. Опираясь на теорию привязанности, психологам удалось настроить мнение общества и руководство больниц в пользу совместного помещения в стационар ребенка и матери. В свою очередь приемные семьи получили множество практических рекомендаций, каким образом восполнить для малыша разорванную связь с родителями, преодолеть последствия депривации (дефицита внимания) и перейти к положительному типу привязанности.
Современное положение в науке
Увы, но к настоящему времени ветры переменились, и семейные ценности, преемственность, природосообразность искусственно вытесняются воззрениями совершенно иного рода. Общество приучают к идеям «разнообразия» (diversity), самых странных моделей поведения в рамках queer-культуры. В новой идеологии молодой человек независим, рассматривает наследственность и воспитание как нежелательное бремя и форму насилия над собой. На свое усмотрение он определяет себе пол и внешность. Средства пластической хирургии и симбиоз с цифровыми технологиями обещают ему бесконечную широту экспериментов над своим «я».В рамках данного мировоззрения молодые люди отдают предпочтение социальному и становятся остро восприимчивы к последним новациям. Семейный мир, напротив, отождествляется с архаикой, этико-культурными ограничениями, от которых считается необходимым избавиться.
В психологии и психоанализе также начинают преобладать соответственные установки. Направления, утверждающие родительскую ответственность за детей, оказываются под давлением. Так, популярный учебник Аткинсонов-Смита «Введение в психологию» утверждает, что к семье в основном относятся негативные эмоциональные эффекты, «тогда как позитивные эффекты чаще являются социальными». В ряде исследований (Рейнгольд и Кук, Фаго, Перри и Бассей и др.) проводится мысль о насильственном навязывании родителями «сексистских» представлений по поводу подобающего и неподобающего для мальчиков и девочек. В том, что одних поощряют играть в машинки и лазать по деревьям, а других одевают в женственные наряды и приучают к игре в куклы, видится действие гендерных стереотипов. Демонстрация отцом и матерью моделей мужественности и женственности в семье также «сужает возможности свободного выбора». Семья разнополых родителей представляется в роли реакционного института и источника репрессий. Напротив, социальное научение, по мнению авторов, предоставляет больше возможностей в восприятии ребенком своей половой роли, которая «сама по себе не является ни неизбежной, ни неизменной».
Стивен Пинкер, известный когнитивный психолог, обрушивается с критикой на традиционную психотерапию. «Пациенты, – пишет Пинкер, – в течение пятидесяти минут занимаются тем, что оживляют в своей памяти воспоминания о детских конфликтах. Затем они начинают винить в своих несчастьях родителей, которые неправильно с ними обращались. Многие биографы любят покопаться в детстве описываемого ими человека, выискивая в нем корни трагедий и триумфов его взрослой жизни». Автор призывает сочувствовать стремлению матери жить полной социальной жизнью и делать карьеру: «Эксперты по воспитанию заставляют женщину считать себя бессердечным чудовищем, если она прекращает сидеть с ребенком дома и выходит на работу или не поет ему колыбельную. Все эти глубоко сидящие в сознании людей убеждения, безусловно, должны быть переосмыслены».
Влияние семьи целенаправленно принижается. Авторы исследования Национального института здоровья ребенка и развития человека в 1998 году утверждали, что дети до 3 лет в яслях не отличаются от домашних детей. По утверждению Фалбо и Полит, структура семьи, количество в ней детей не оказывают никакого влияния на характер ребенка. Отсюда происходит это странное обыкновение именовать отца и мать «биологическими родителями». Биология, только биология, но не черты характера и ценности признаются общими для родных. Зачать и родить ребенка, передав определенный набор генов, – к этому сводится задача родителей. Остальное – наиболее важное – происходит в общественном поле. Харрис в отчете 1998 года описывает результаты опроса семей иммигрантов, где дети дома общаются на родном языке – корейском или польском, а со сверстниками – на английском. Уже в первом поколении иммигранты становятся англоязычными. Так, по словам автора, ребенок голосует за социальное в противовес родительскому.
Общая интенция современной психологии сводится к прямолинейной рекламе социализации как наиболее необходимого и ценного в сравнении с семейным: «Дети учатся вести себя дома и вне дома по-разному, и именно поведение вне дома они берут с собой во взрослость. Это правильно, так как они не собираются проводить свою взрослую жизнь в доме родителей… Цель ребенка не в том, чтобы походить на мать или отца, а в том, чтобы быть преуспевающим ребенком. Дети должны научиться жить вне дома, в мире с другими правилами. Дети не являются послушными исполнителями воли родителей» (Джудит Харрис).
Таким образом, позиция ученого лишается объективности. Но многие их заключения выглядят смехотворными. Иммигранты, к примеру, не всегда поддаются ассимиляции. Наличие в США латиноамериканских кварталов и чайнатаунов, а в Западной Европе устойчивых турецкой, пакистанской или чернокожей диаспор показывает, что при желании родители вполне способны передавать детям язык и культуру. Однако психологи сосредотачивают свое внимание на семьях с ослабленными связями, без характерных убеждений и ценностей, растворенных в окружающей общественной среде, проводящих мало времени вместе, даже не задумываясь о том, что такие семьи меньше всего подходят для изучения наследования и воспроизводства через поколения.
Пропаганда усердствует в формировании нового общества человеко-трансформеров, ориентированных на собственный произвол и «апгрейд» технического обеспечения. Для России подобные эффекты пока незначительны, ограничены рамками субкультур и столичной «хипстерской» молодежи. И все же мы сочли необходимым дать православному читателю этот краткий обзор. Вопрос о роли семьи и – более конкретно – о первых пяти годах жизни ребенка встает в самый центр мировоззренческих баталий, и от решения его зависит, без преувеличения, ближайшее будущее. Сумеет семья подтвердить свою естественную близость, способность играть роль опорной конструкции общества? В противном случае идеологи и политики предпочтут другие способы управления массами. Либо наши дети будут помнить родство, либо мы все скоро станем свидетелями упадка и затухания человечности.
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
