Ангел в алтаре

Люди хотят, чтобы священники были святыми. Так им кажется. На самом деле подлинная святость не только греет, но и временами жжет.

Можно только представить себе, что было бы, соизволь Господь облечь в ризы и поставить в алтаре у Престола не людей, но Ангелов. Вместо полного храма богомольцев храм, в котором служил бы, скажем Архангел Михаил, был бы пуст. Пуст совершенно. Стоило бы огнекрылому небожителю один раз повернуться к людям своим пламенеющим лицом и сказать: «Мир всем!», как несколько наиболее впечатлительных прихожан упали бы замертво, а остальные пулей выбежали бы из церкви, объятые священным ужасом.
Люди падают, видя Ангелов. Подогнулись колени и души не стало в Данииле, когда небесный вестник разговаривал с ним. Мироносицы, видя ангелов на гробе Иисуса, «пристрашни быша» и «поклониша лица на землю». Не думаю, что реакция обычных людей была бы иной в этих случаях. Очевидная святость, это не доброта Деда Мороза с изыманием подарков из мешка, а страшная встреча сена с огнем. Поэтому люди бы сказали: Я к Архангелу на службу больше не пойду. Жутко больно. Пойду лучше к отцу Стефану (Петру, Николаю и т.д.). Он – такой, как мы человек. С ним привычнее.
Не менее страшны, чем благословения и молитвы, были бы и проповеди у существ, не знающих греха и не связанных бесчисленными плотскими немощами. Ангел не знает толерантности. Он знает только волю Божию и, исполняя ее, не ведает колебаний. Сказал Господь истребить египетских первенцев, истребит. Сказал пройтись с мечом по стану ассирийских воинов, пройдет. Мысль его колебаться, как маятник не будет, и это тоже страшно для расщепленного сознания мелкого грешника, чьи мысли привычно качаются, как трость, колеблемая ветром. Так что великое благо то, что у престола Божия в наших храмах стоят люди, учившиеся в обычных школах, женатые, стреноженные суетой, не иконописные, одним словом.
Даже если отвлечься от Ангелов и возжелать себе на приход святого человека (хотела же Старуха, чтоб Золотая Рыбка была у нее на посылках!) ситуация не изменится сильно. Или вовсе не изменится. Нам кажется – слово-то какое – кажется, что святые, это безотказные исполнители наших бесконечных просьб. Только в этом качестве мы их чаще всего и рассматриваем. Но святые в обслугу не нанимались. А если и нанимались, то возможности их и способности выходят далеко за рамки наших привычных потребительских представлений.
Вот Николай Угодник мог, оказывается, драться. Мог отвешивать оплеухи упертым хулителям евангельской правды. Тримифунтский пастырь Спиридон не только исцелял и благотворил, но и, к примеру, мог наказать немотой некоего дьякона, без меры хвалившегося своим красивым голосом. Случись этим святым занимать наши сегодняшние кафедры или возглавлять службы на наших приходах, их умение не только миловать, но и смирять явилось бы для нашего сознания каким-то шокирующим фактом, к которому мы не готовы. Не готовы совершенно. Обличение тайных грехов, требование деятельной перемены, это ведь тоже спутники святости, а не только ожидаемая доброта и ласковые чудеса.
В любом раскладе к отцу Стефану (Григорию, Андрею и т.д.) идти легче, сподручней. Крыльев нет, взгляд обычный, не огненный, знает обо мне только то, что я сам скажу и к чтению совестных книг пока Богом не допущен. Вот вся эта слабость, она же и есть особая милость. И стоит переоценить свои возможные ригористичные требования к священству. Должны, мол, это и то; обязаны быть такими и сякими. Да чепуха это. Гордая чепуха. Случись большинству наших батюшек стать святыми, очевидными и несомненными святыми, храмы наши могут странным образом опустеть. Просто страшно станет множеству грешников приносить в храм свою чахлую и прокаженную душу при условии, что про тебя все хорошо известно.
Так что увидишь батюшку, не очень похожего на изможденного в постах и бдениях аскета, не спеши его осуждать. Это для тебя, лентяя, и таких как ты, он Богу служит. Чтобы немощный немощному сострадал. Чтобы калека над калекой не превозносился. И обо всех прочих свойствах и качествах духовенства можно смиренно судить по аналогии.